Я не понимаю – почему у нас чуть не до драк спорят о том, какой должна быть главная национальная идея. Что там спорить? Во-первых, она была и есть. Во-вторых, она побеждает. Пусть не везде, пусть не до конца, пусть не у всех. Но в целом она в праве тихо праздновать свое торжество. Вот недавно отпраздновала на нашей улице.
Представьте: сельская дорога, вдоль нее заборы, за ними – разнокалиберные дома. Обычный такой дачный поселок. По дороге ходят взрослые, шныряют детишки, ездят машины. Около нашего дома росли три высоченные древние ивы. Видим – прогнили деревья. Дунет ветер посильнее – упадут. Аккурат на дорогу. А заодно и на электрические провода. Написали письмо местному начальству. Так, мол, и так. Опасная ситуация. Деревья грохнутся, а вдруг кто в это время окажется около них. Тем более, что по дороге этой родители везут и ведут детишек в местный детский сад. Опять же народ будет сидеть без электричества. Надо бы спилить. Ответили: будем заниматься этим вопросом, когда дойдет до него очередь - согласно плану благоустройства. Ну, стало быть, никогда.
И что? Через месяц дунул ветер. И одна – самая большая – ива свалилась на дорогу. Никого, слава Богу, не зацепило. Но дорога оказалась перекрытой. Мы стояли около дерева и отсылали машины в далекий объезд. Как и предполагалось, падающая ива стянула на землю электропровод. Шел проливной дождь. Порвись изоляция, током через воду достало бы всех нас.
Далее начался кошмар… Мы звонили в неимоверное количество органов: в коммунхоз и аварийную энергетическую службу, в местную администрацию, в администрацию районную и областную, в службы спасения, в прокуратуры трех разных уровней, в милицию… Боже, какие голоса лились мне в уши! Какие-то серые, тошнотворные, злые. Я со своей бедой (да разве только своей) был этим голосам органически неинтересен. Они презирали меня. Они не хотели меня слушать и слышать. Они ничего не хотели…
Через несколько часов приехали три толстых электрика. Без признаков оборудования и без малейшего представления о законе Ома. Пилить свалившееся дерево они отказались сразу. Потом отказались поднимать провод на столб. На утро нарисовалось местное начальство. Походило и уехало. Правда, прислало каких-то хмурых мужиков (не иначе как с бодуна), которые все-таки спилили упавшее дерево и освободили дорогу. Мы сказали им, что надо бы спилить еще две ивы – они тоже основательно подгнили. «Вот когда упадут, тогда и пилить будем!» - сурово отрезали мужики. И сгинули. Им надо было опохмеляться. Тут-то мне и вспомнились исторические, вот уже сколько лет горящие, как «мене, текел, фарес», слова нашего президента. Его спросили о судьбе подводной лодки «Курск». И он так просто, незатейливо ответил: «Она утонула». Плевать ему было на погубленных людей. И, когда случился Норд-Ост, когда случился Беслан, тоже было плевать. И вся нижестоящая шобла, от мала до велика, чутко уловила: плевать… Вот и про нас можно было бестрепетно, отчужденно сказать: утонули – остались под рухнувшим огромным деревом с электрическим кабелем в обнимку. Туда нам и дорога… Пришлось уподобить себя робинзонам на необитаемом острове и всё делать самим.
Так вот… Это и впрямь было локальное торжество великой национальной идеи. Суть ее проста и известна сызмальства: ни черта не делать, но при этом сытно есть, вволю пить, сладко спать, считать себя пупом вселенной и мечтать, мечтать, мечтать. Недаром одно из центральных мест в нашем фольклоре занимает Емеля. Кто он такой? Да никто! Олух царя небесного. Лежа на печи и попёрдывая, пардон, в потолок, вымечтал себе волшебную щуку. И все! Жизнь удалась! Трава не расти!
Уверяю: мы себе представить не можем, сколько в России Емель – то есть, осознанных, профессиональных бездельников. Да уж лучше бы и не знать – не то умом уйдешь: их, как писал поэт, тьмы и тьмы. Наши Емели сильно разнятся по социальному статусу, по уровню интеллекта, по всякого рода антропометрическим показателям. Скажем, есть Емели министры. Есть политики. Есть крупные чиновники. Есть чиновники помельче и совсем уж ведомственная мелюзга. Есть Емели генералы и Емели прапорщики. Милиционеры и спасатели. Есть Емели мужчины и Емели женщины. Наконец – бомжи. Но в том-то и штука, что между честно нигде не работающим бомжом и премьер-министром принципиальной разницы нет. Оба ни черта не делают. Правда, бомж не хочет работать. А премьер-министр еще и не может. Да, судя по всему, и не знает…
Конечно, большинство Емель как-то обозначает трудовую деятельность. Президент под телекамерами выслушивает министров, а иногда произносит речи. Министры заседают. Генералы орут на подчиненных. Политики принимают законы. Мелкие государевы людишки виртуозно имитируют небывалую активность. А в описанном мною случае Емели сидели около телефонов, лениво снимали трубки и посылали меня в разные концы необъятной государственной машины. И делали это – зуб даю – с чувством глубокого внутреннего удовлетворения.
За волшебной щукой далеко идти не пришлось. В реальности она выглянула из нефтяной скважины и подмигнула из газовой трубы. Вот и началось исполнение желаний. Правда, в отдельно взятом и весьма тесном сообществе Емель. Мне возразят: но ведь для того, чтобы заполучить такую «щуку», оприходовать ее, заставить выдавать «добычу на гора», надо было приложить немалые усилия, раскинуть умом, устранить конкурентов и много чего еще. Конечно! Надо! Но, заметим, это не противоречит фольклорным канонам: сказочный Емеля все-таки сполз с печи, разыскал ведра, сунул ноги в валенки, накинул тулуп, дошлепал до реки, а там еще и прорубь, надо думать, долбил. К тому же овчинка ох как стоила выделки. Заветная национальная идея, она же мечта, была реализована в полном объеме. И желания начали исполняться с впечатляющей быстротой и в еще более впечатляющем количестве.
Но можно сказать и по-другому: среди Емель тоже существует естественный отбор. Торжество национальной идеи обеспечивают для себя наиболее хваткие особи. И ведь не только нефтью с газом обеспечивают. Или еще каким полезным ископаемым. Взятками обеспечивают. Так называемыми откатами. Элементарным воровством. Благо Россия – страна неисчерпаемых криминальных возможностей. А те особи, что пожиже, удовольствуются тем, что у нас называют заработной платой. Деньги, увы, невеликие. Но ведь ты за них можешь спокойно ничего не делать. Или делать то, что настоящей, полезной работой никак не назовешь. А мне встречались Емели, которые готовы были лежать на диване при любом раскладе, при любых обстоятельствах: гори оно всё огнем – лишь бы не оторвать задницу от любимого предмета мебели.
Слава Богу, население России пока еще состоит не только из Емель различного статуса и категорий. В школах еще худо-бедно учат грамоте, в больницах еще делают операции, где-то еще выращивают урожай, кто-то обеспечивает людей хорошим молоком. Страна еще живет. До выживания дело пока не дошло. Но работяг все меньше, а Емель все больше. И они, Емели, понимая свою ущербность, инстинктивно ненавидят работяг. Всех, кто намерен жить и живет своим настоящим, зримым трудом. Тем, который можно увидеть, потрогать, который нужен и полезен многим. Но ежели число Емель достигнет критической массы, то наступит коллапс, пустота. Великая национальная идея окончательно и бесповоротно погребет под собой Россию. Вернее всякого кризиса.
Знакомая, услышав о наших приключениях, рассказала… Ее сосед вышел на автобусную остановку. И увидел на лавочке подозрительный и явно бесхозный пакет. А у нас из каждого утюга слышатся предостережения: увидите оставленные вещи – немедленно сообщайте в службу МЧС, ибо террористы злы и коварны. Сосед позвонил. Ответившая девушка сначала долго выясняла чуть ли не всю подноготную соседа, пока он в полном осатанении не закричал, что звонит не для того, чтобы сообщить любознательной девице свою биографию. Сотрудница МЧС нехотя предложила ему через мобильный телефон показать ей таинственный пакет. Сосед показал. «Нет, - с олимпийским спокойствием молвила спасительница, - ничего не вижу. У нас что-то экран барахлит». И со спокойным сердцем отключилась. Сосед честно простоял на остановке полчаса. Никто так и не приехал… Пакет в этот раз не взорвался.
