Не устаю удивляться Виктору Арсланову - уже в который раз он демонстрирует какой-то особый, им изобретенный жанр, где в потоке авторского сознания объединяются имена и идеи прежних и новых философов, исторические эпохи, разновременные писатели и критические интерпретации их произведений. В одном флаконе, как указано в подзаголовке, подаются поэтика, философия и мифология. А неким «огненным» ядром этого интеллектуального потока становятся две ключевые фигуры - философ - марксист Михаил Лифшиц и писатель Андрей Платонов. Через всю книгу* проходит мысль об общности их понимания движения истории. Причем преобладает, пожалуй, Лифшиц, недаром в конце книги в третьем Документальном приложении помещены три письма к нему его ученицы по знаменитому ИФЛИ - замечательного искусствоведа Нины Дмитриевой. Удивительный, прямо катартический финал! И не важно, что Арсланов довольно сердито отвечает за Лифшица, не ответившего на два ее последних письма. Несколько лет назад проходила конференция, посвященная Дмитриевой. И я делала доклад о ее взаимотношениях с Михаилом Лифшицем, причем Виктор Арсланов дал мне прочитать тогда еще не опубликованные письма Дмитриевой к философу…
В книге есть подробнейшие, проблемные названия глав. Но, как кажется, не они цементируют целое. Тут, скорее, использован «поэтический» прием культурно-философских рефренов. Книгу пронизывают «ключевые словосочетания», такие, как «марксистский бог» (логика истории), «раздвоение зла», «высокий реализм», «поэтическая перспектива», «теория тождеств». Вокруг них и разворачивается полемика.
В Прологе задается основная антитеза: полноты мировой культуры и односторонней «уравнительной» справедливости.
Гейневский медведь из поэмы «Атта Тролль», жаждущий «справедливости звериной», перекликается с медведем-молотобойцем, борцом с деревенскими кулаками, из платоновского «Котлована». А имена философов, прозаиков и литературных персонажей выстраиваются в ряды «антиподов». Жизнелюбивый «эллин» Генрих Гейне противостоит «назареяну», аскету и спиритуалисту Людвигу Берне (по классификации самого Гейне). Причем Карл Маркс и позднее Михаил Лифшиц поддержали сторону Гейне, сами были своеобразными «эллинами», впитавшими вершины мировой культуры.
По мысли Арсланова, безнадежные пессимисты, расставшиеся с детскими ощущениями «полноты и счастья жизни» - Хайдеггер и Ницше, «угодливые» советские прозаики Леонов, Катаев, Алексей Толстой, - противостоят представителям философско-эстетического «течения» 30-х годов во главе с Георгом Лукачем и Михаилом Лифшицем. В их круг входят и не смирившиеся с ложью писатели Андрей Платонов, Михаил Булгаков, художник Михаил Нестеров.
Ближе к концу книги неожиданную антитезу им составят Аннушка из «Мастера и Маргариты», а также Семен Липкин и Виктор Шкловский, о которых, оказывается, не лестно отзывались Платонов и Булгаков. Но позвольте! Аннушка в булгаковском романе вообще проходной, почти фольклорный персонаж. Что же касается двух остальных, - то это уже какие-то писательские разборки, где не так-то просто определить, «кто виноват». И меньше всего хочется «отдавать» Виктора Шкловского - блистательного литературоведа и писателя, пусть он и не всегда был безупречен, отрекаясь от своих ранних замечательных находок. Да ведь даже и Галилей в этом отношении не без греха! Не стану защищать известнейших европейских философов или эстетически вялого Леонова, но вот с Катаевым и Толстым дело обстоит, как мне кажется, тоже не так просто. Алексей Толстой явно остается на карте советской литературы хотя бы упоительным «Золотым ключиком», не говоря уже о своей «петровской» эпопее. Да и Валентин Катаев с его поздней, «мовисткой» прозой – своеобразным результатом творческого и человеческого «переворачивания», на мой взгляд, украшает, а не позорит свое время. Кстати, оба из разряда жизнелюбов-эллинов, к которым причислял себя, как я уже отмечала, и сам Михаил Лифшиц.
В нескольких местах книги автор нападает на Бахтина, с которым полемизировал Лифшиц. У него, оказывается, в трактовке Рабле, «лицо превращается в зад», что напоминает Дюшана. Верно, превращается, но ведь на то и карнавал! И Дюшан тут, как мне кажется, совершенно ни при чем!
Все эти «перехлесты» в некотором роде являются продолжением достоинств книги, где главное - острополемическая авторская позиция не только по отношению к прозе Платонова, но и к трактовке всего исторического процесса с момента русской революции и вплоть до сегодняшнего дня. Автор везде ищет «переворачивания», какой-то новой «перемены декораций» в понимании истории и связанных с ней судеб платоновских героев. Ведь книга поднимает вопросы, возникающие со стороны «проигравших». Лифшиц и его друзья-марксисты, входившие в «течение» 30- х годов, проиграли в битве за Платонова, которого они считали лучшим писателем эпохи, близким «марксистскому богу». Тогдашняя критика Платонова «затоптала». И в целом марксизм в России потерпел фиаско. Современные интерпретаторы видят в Платонове «сюрреалиста», который показал безнадежный ад «битвы за коммунизм».
И вот на этом фоне Арсланов, анализируя «Котлован», выделяет, по своему обыкновению, ряд героев «антиподов». Не только тупых и безнадежно отсталых «уравнителей», но и таких , которые таят в себе возможность духовного развития, доброты и участия, положим, по отношению к девочке Насте, могут всю жизнь хранить в душе память о давнем поцелуе.
Платонов, по Арсланову, выступает здесь как «высокий реалист», показывая противоречия эпохи, ее жестокость, но и невероятный духовный накал. И все это не только «вопреки», но и «благодаря» революционным переменам. При этом разбор «Котлована» перемежается авторскими «лирическими отступлениями»: «… не хочется возвращаться в наш мир, трезвый и бездушный, где люди вроде бы реальные, но если их сравнить с героями «Котлована» - то они вообще не люди, а бледные, пустые тени, симулякры».
Интересно, что и Лифшиц в Документальном приложении, писавшемся в 60- годы, говорит, что весь мир чувствует себя обманутым «великой освободительной идеей человечества», которая, между тем, породила и «Революционный этюд» Шопена, и танец Улановой. Захватывающая диалектика исторического «переворачивания»!
Мне кажется, что наиболее удачен в книге разговор о платоновском рассказе «Река Потудань», где тоже речь о некоем духовном «переворачивании», но на материале простой жизни простых людей. Анализ рассказа сопровождается заметками Лифшица, не всегда совпадающими с суждениями автора, что, на мой взгляд, хорошо.
Честно говоря, для меня Платонов стал любимейшим писателем задолго до того, как были напечатаны его политически острые книги - «Котлован» и «Чевенгур». «Река Потудань» или, положим, рассказ «Фро» - это повествования о великой любви простых людей в эпоху чудовищного «пережима», аскетического накала духа. И автор в своем анализе показывает, каким напряжением всех духовных и физических сил дается героям, красноармейцу Никите и медичке Любе, их любовь, обретшая в конце концов гармонию. Грустно, конечно, что так все непросто. Но с другой стороны, такие герои , как Никита, вышедшие из крестьянских низов, сумели, как выразился автор о литературных персонажах Солженицына и Твардовского, «поднять, а не опустить планку духовной жизни в 20-м веке».
Поневоле вспоминаюся разоренные деревенские библиотеки и закрытые клубы, которые мне довелось увидеть в рязанской глубинке 90-х годов.
Книга Арсланова заставляет о многом задуматься и заново вернуться к «устоявшимся» мнениям. И эту атмосферу размышления и задавания вопросов поддерживает последнее Документальное приложение, состоящее из трех писем Нины Дмитриевой, в разные годы отправленных ею Михаилу Лифшицу. В некотором роде она была его идейным «антиподом», занималась западным модернизмом, который он отвергал.
Но существуют некие схождения и «переворачивания», не поддающиеся логике и теоретическим рассуждениям. В них дышит, как выразился Пастернак, «почва и судьба». И вот Нина Дмитриева закончила свое последнее письмо к учителю, написанное через четверть века после первого, словами, что «думает о нем по-прежнему хорошо и даже лучше, чем прежде». Мне это напомнило прощальные слова Онегину пушкинской Татьяны.
Да ведь и творческий путь Платонова шел по направлению к любви, какие бы сложности и жестокости не предъявлала эпоха.
Виктор Арсланов привязывает этот путь к теоретической концепции Лифшица о «третьем» пути, пролегающем между ортодоксами и либералами. Но это все политика. А большой писатель , каким несомненно является Платонов, выходит на более широкие и важные для человечества просторы.
Тем не менее, книга Арсланова представляется мне серьезным вкладом в изучение не только Платонова, но и всей «революционной» эпохи с ее плюсами и минусами. Будем ждать обещанную автором вторую книгу о писателе.
-------------
* Виктор Арсланов «Третий путь Андрея Платонова. Поэтика. Философия. Миф», С-Пб, Издательство «Владимир Даль», 2019.
(В сокращенном виде статья опубликована в «Независимой газете» от 25 апреля 2019 года)
Добавить комментарий