Как же должны были сойтись звёзды на небе, чтобы два еврейских мальчика Дитмар Розенталь и Марсель Райх с западной окраины Российской империи − Польши, не погибли в двух мировых войнах, в погромах Гражданской войны, не были уничтожены в Гулаге и огне Холокоста. Один из них − Дитмар Розенталь стал выдающимся знатоком русского языка, а другой − Марсель Райх-Раницкий − знаменитым немецким литературным критиком.
Дитмар Эльяшевич Розенталь родился 19 декабря 1900 года в крупном промышленном центре Царства Польского − городе Лодзь, в семье домохозяйки Иды Осиповны и небогатого предпринимателя Зигмунда Моисеевича Розенталя.
Замечательный польский поэт еврейского происхождения Юлиан Тувим так писал о Лодзи начала ХХ века:
«Тон и облик придала городу фабрика, основной колорит создавали клубы дыма…
Город труб и грязи, дворцов и маленьких деревянных домишек, нищеты и миллионов, город тяжкой чёрной работы и пресыщения, земля обетованная для сотни и недобрый город для пятисот тысяч…». (Речь идёт о знаменитой на всю Европу ткацкой фабрике текстильного магната Израиля Познанского, уделявшего большое внимание благотворительной деятельности среди еврейского населения.)
В семье господина Розенталя было двое детей − старший брат Оскар и младший брат Дитмар. Читателей, возможно, удивят весьма необычные для еврейской семьи имена детей. Дело в том, что Зигмунд Розенталь, как многие образованные евреи того времени, был страстным германофилом и в семье он говорил по-немецки. Ида Розенталь свободно говорила на трёх языках: с супругом − по-немецки, с детьми − по-польски, а на улице − по-русски. Дитмар, как и его старший брат Оскар, учился в гимназии, где изучение русского языка было обязательным.
Грянула Первая мировая война - и город Лодзь оказался в эпицентре военных действий. Германский план окружения русских армий в районе Лодзи провалился, и одно из крупнейших сражений 1914 года закончилось победой России.
Из-за сложившей обстановки семья Розенталь перебралась в Москву, где жили их родственники. Дитмар продолжил учёбу в 5-м классе 15-й гимназии, эвакуированной в начале войны из Варшавы. Позднее на вопрос о том, были ли у него трудности с русским языком в этой гимназии, Розенталь ответил: «Я всегда был патологически грамотным».
В 1918 году, после окончания гимназии, Дитмар Розенталь поступил, а в 1923 году окончил историко-филологический факультет 1-го Московского университета (такое название носил Московский университет с 1918 по 1930 год). Одновременно с обучением в университете Дитмар поступил и в 1924 году окончил экономический факультет Московского коммерческого института (ныне – Российская экономическая академия им Г.В. Плеханова). Вторую специальность Дитмар получил, скорее всего, под влиянием отца и брата−экономиста. Видимо, «в вихре борьбы и буден» филология представлялось Дитмару и его семье не очень надёжным занятием, и он решил «подстраховаться».
Пришедшие к власти после Октябрьского переворота большевики главным врагом считали интеллигенцию, что подтверждается общеизвестным высказыванием Ленина: «Интеллигенция - не мозг нации, а говно». Было принято решение все гуманитарные академические институты объединить под общим руководством марксиста-историка Михаила Покровского − заместителя наркома просвещения РСФСР, отвечавшего за сферу науки и высшего образования.
Именно по предложению Покровского, в 1924 году была создана вначале при МГУ Ассоциация научно-исследовательских институтов общественных наук, а затем в 1926 году в качестве самостоятельной организации − Российская Ассоциация научно-исследовательских институтов общественных наук (РАНИОН), куда вошёл и Институт языка и истории литературы. С 1924 года Дитмар Розенталь учился в аспирантуре РАНИОН. Окончив её, он стал научным сотрудником этого учреждения. Одновременно молодой учёный работал учителем в школе и преподавателем на одном из рабфаков Москвы.
Во время учёбы в аспирантуре Розенталь был направлен в Италию на стажировку, во время которой он изучал местные диалекты. Именно в Италии впервые проявилась склонность Дитмара к учебно-методической деятельности и разработке дидактических материалов. По итогам стажировки Розенталь написал учебник итальянского языка для вузов и составил итальянско-русский и русско-итальянский словари.
В 1927 году молодой учёный был приглашён в 1-й Московский университет преподавать полонистику − область филологии, изучающую польский язык, литературу, фольклор и культуру польского народа. Детство и отрочество, проведённое Дитмаром в польской среде, безусловно, явилось благоприятным обстоятельством для успешной работы над самоучителем польского языка, русско-польским и польско-русским словарями.
Одновременно Розенталь начал работать в области русского языка. И настолько успешно, что в 1936 году стал членом редколлегии, а в 1938-м - заместителем главного редактора журнала «Русский язык в школе», оставаясь на этом посту до1962 года. Он также вошел в состав Орфографической комиссии Института русского языка АН СССР, осуществлял научное редактирование методических пособий, учебников и словарей.
В чём же заключался секрет успеха столь плодотворно работающего учёного-филолога? По-видимому, в его умении классифицировать и анализировать изучаемый материал, отыскивать и систематизировать корпус слов − основных структурных единиц языка, осуществлять подбор примеров, как сейчас бы сказали, «по оптимальным алгоритмам». При этом, прошу заметить, − никаких компьютеров и интернета не было и в помине, а весь собранный материал систематизировался на библиотечных карточках. Ну и, безусловно, уникальная человеческая память, которая не подводила Дитмара Розенталя на протяжении всей его долгой жизни.
В 1950-е годы Дитмар Розенталь вплотную занялся практической стилистикой русского языка: он анализирует его закономерности, уместность использования слов, оборотов, грамматических форм и конструкций. Эта отрасль лингвистики позволяет подобно пушкинскому Сальери «поверить алгеброй гармонию» языка, чтобы сделать речь или текст более осмысленным и выразительным. В 1957 году Розенталь издаёт сразу две книги на эту тему: «Практическую стилистику современного русского языка» (в соавторстве с В.А. Мамоновым) и «Литературное редактирование» − в соавторстве с проф. В.К. Былинским. Именно с ним Розенталь делит честь быть родоначальником практической стилистики как раздела лингвистики.
С позиции сегодняшнего дня кажется, что занятия филологией и лингвистикой не сулили никаких опасностей. Однако, вспоминая события, происходившие в языкознании в 40-х и 50-х годах ХХ века, можно считать, что Дитмару Розенталю повезло уцелеть на «минном поле» словесности. Достаточно вспомнить Постановление Оргбюро ЦК ВКП(б) «О журналах „Звезда“ и „Ленинград“» , затронувшее судьбы этих журналов и способствовавшее исключению Анны Ахматовой и Михаила Зощенко из Союза писателей СССР, разгромное собрание в апреле 1949 года в Ленинградском государственном университете, после которого с филологического факультета были уволены четыре профессора, составлявшие славу университета − Борис Эйхенбаум, Григорий Гуковский, Марк Азадовский и Виктор Жирмунский, и, наконец, развёрнутая Сталиным в 1950 году дискуссия о языкознании, осуждавшая «Новое учение о языке» Н. Марра и даже нашедшая отражение в известной сатирической песне Юза Алешковского:
«Товарищ Сталин, вы большой учёный
— В языкознаньи знаете вы толк,
А я простой советский заключённый,
И мне товарищ — серый брянский волк».
В 1961 году Розенталь получил звание профессора. В 1962 году он создал на факультете журналистики МГУ кафедру практической стилистики русского языка, где и проработал до 1986 года, а профессором-консультантом оставался на этой кафедре до конца жизни.
Научный авторитет Дитмара Эльяшевича Розенталя (хотя его отец и называл себя Зигмудом, сын в качестве отчества взял еврейское имя отца) был необычайно высок, а представить его в качестве диссидента никому не могло прийти в голову. В 1962 году Розенталь возглавил на филологическом факультете МГУ кабинет «Русский язык за рубежом». Дитмар Эльяшевич преподавал русский язык и выступал на конференциях в Италии, Германии, Польше, Австрии и других странах и, конечно, на международных семинарах в МГУ.
За свою продолжительную научную жизнь Розенталь написал более 150 учебников и пособий, а всего вместе со статьями более 400 работ. Невозможно представить себе педагогов русского языка, издательских работников, писателей, журналистов, дикторов радио и телевидения, абитуриентов и студентов, иностранцев, изучающих русский язык, без справочников, пособий, словарей, практических руководств, на которых бы не стояло имя этого замечательного учёного-филолога.
В жизни Дитмар Эльяшевич был скромнейшим человеком, избегавшим всякой публичности. Лишь незадолго до своей кончины Розенталь дал единственное интервью. В нём он кратко рассказал о своей жизни и чуть пространнее – о своей работе. Несмотря на то, что он уже с трудом передвигался по квартире, − прославленному лингвисту в это время было 93 года, − это не мешало ему каждый день скрупулёзно помечать ошибки в газетах.
Дитмар Эльяшевич Розенталь ушёл из жизни 29 июля 1994 года. Его многочисленные книги о том, как правильно писать и говорить по-русски, продолжают жить на всё ещё огромных просторах бывшей империи.
Жива людская память о выдающемся учёном. Так например, в интернет-сообществе для носителей и знатоков русского языка существует «Группа памяти Дитмара Эльяшевича Розенталя, или как много он для нас сделал» (vk.com/club6029786).
Позвольте, уважаемые читатели, привести небольшую жизненную историю, взятую со страниц этого сайта:
«Дитмар Эльяшевич − человек, который долгие годы работал на одной кафедре с моим дедом, Александром Георгиевичем Рудневым, специалистом по санскриту.
Когда я задумала поступать на факультет журналистики, на экзамене по русскому языку Розенталь был председателем комиссии.
Он был уже очень пожилым человеком, и, казалось, дремал, слушая меня, очередную абитуриентку.
Когда же я ошарашенно замолчала, высказав буквально все, что наскребла из знаний по билету, он внезапно "проснулся", полистал мое дело и спросил:
"А Рудневу Александру Георгиевичу Вы, барышня, кем доводитесь?"
(В те далекие 80-е в наших личных делах были прописаны не только деды, но и прадеды, по-моему.)
Я поняла, что опозорила и себя, и память деда, и семейную честь, но честно пролепетала, что внучкой довожусь.
− Ну, ступайте, ступайте! − отослал меня профессор.
Не помню, как я выбралась из аудитории...
Минут через 20 ко мне подошла одна из "сослужавших" метру стилистических дам:
− Ты, что ли −внучка? Чего дрожишь?? "5", конечно! Он нам 20 минут про твоего деда рассказывал!
Бабушка моя до конца своих дней была уверена, что я поступила на журфак "по блату" (Ольга Разволгина, 4 мая 2010 года).
Подводя итоги жизни Дитмара Розенталя − человека невысокого роста и отнюдь не богатырского сложения, следует отметить, что он сделал для России в сотни, тысячи раз больше, чем некоторые лжепатриоты. События 2014 года резко ухудшили взаимоотношения России и Украины - на протяжении долгого времени являвшихся братскими странами. И это повлекло за собой отрицательное отношение многих украинцев к русскому языку.
Обратимся к личности другого героя очерка − Марселя Райха-Раницкого, детство, отрочество и юность которого прошли в относительно благополучной, как писала советская пропаганда и историография, «панской Польше».
(После войны, служа консулом в Лондоне, Марсель Райх заменил свою фамилию на Раницкий. Позже, работая в ФРГ литературным критиком, он публиковался и выступал на телевидении под фамилией Райх-Раницкий.)
Марсель Райх родился 2 июня 1920 года в небольшом городке Влоцлавек, расположенном на реке Висле в 200 километрах от Варшавы.
В 20-е годы во Влоцлавеке жили около 60 тысяч человек, и среди них примерно четверть составляли евреи. В городе имелось четыре католические церкви, одна евангелическая, две синагоги, много фабрик, в том числе самая старая и крупная бумажная фабрика Польши. Было также три кинотеатра, но при этом, ни театра, ни оркестра. Важнейшей достопримечательностью Влоцлавека являлся, построенный в XIV веке готический храм. Среди питомцев духовной семинарии, находящейся неподалеку от собора, в 1489–1491 годах был молодой человек из Торуни по имени Николай Коперник.
В своей книге «Моя жизнь» Райх-Раницкий так пишет о родителях:
«Давиду Райху надлежало стать коммерсантом, и поэтому родители послали его учиться в Швейцарию. Там он посещал высшую торговую школу, но вскоре прервал учебу и вернулся домой. Его коммерческая карьера не удалась, ибо он был слабоволен еще в молодости и остался таким. В 1906 году он женился на моей матери Хелене Ауэрбах, дочери бедного раввина… Если бы кто-нибудь спросил моего отца, кто он, то отец был бы ошеломлен и ответил: конечно, еврей, и никто больше. Конечно, точно так же ответила бы и мать. Она выросла в Германии, в Пруссии, вернее, в пограничной области между Силезией и провинцией Познань. Все ее предки со стороны отца были раввинами»(М. Р.-Р. «Моя жизнь»).
Помимо Марселя, в семье были старшая сестра Герда и старший брат Герберт, которым мать, не мыслящая себя вне немецкой культуры, дала немецкие имена, из-за чего дети часто становились объектами издевательств на улице и в школе.
Самые большие впечатления детства у Марселя были связаны с музыкой. Во-первых, сестра играла на фортепьяно, а, во-вторых, в доме был граммофон и много пластинок, которые выбирал отец, куда более музыкальный, чем мать.
В 1929 году грянул мировой экономический кризис, жертвой которого, в числе миллионов других, стал Давид Райх . После разорения семья переезжает в Берлин и оказывается на иждивении богатых родственников.
С приходом в 1933 году к власти нацистов в Германии начались гонения на евреев. После окончания в 1937 году гимназии Марсель подал заявление на поступление в Берлинский Университет, однако последовал отказ из-за его еврейского происхождения, и поэтому пришлось устраиваться на какую-то малооплачиваемую работу.
«Ранним утром 28 октября 1938 года, когда еще не было 7 часов, меня самым энергичным образом разбудил полицейский... Досконально проверив паспорт, он вручил мне документ, из которого я узнал о своей высылке из пределов Германской империи в Польшу. Полицейский распорядился, чтобы я быстро оделся и следовал за ним. Разрешалось взять лишь пять марок и портфель..
Что было мне делать в стране с совершенно чужим для меня языком, которой я хотя и понимал, но говорить на котором мог с трудом? Но я в эту поездку захватил и кое-что еще, правда, невидимое. Об этом я не думал в холодном поезде для депортированных из Германии. Нельзя было и представить себе, какую роль в моей будущей жизни сыграет этот незримый и, как я опасался, бесполезный и лишний багаж. Из страны, из которой меня изгнали, я увез ее язык и ее литературу» (М. Р.-Р. «Моя жизнь»).
К этому времени вся семья Марселя уже находилась в Варшаве. Сам он немного подрабатывал уроками немецкого, но, в основном, семью обеспечивала зубоврачебная практика брата.
1 сентября 1939 года Гитлер вероломно напал на Польшу − началась Вторая мировая война. Как только немцы захватывали крупные и средние города, сёла и местечки тут же начинались грабежи и убийства еврейского населения, в которых на равных участвовали германские солдаты и поляки. В своей книге «Моя жизнь» Марсель Райх-Раницкий подробно описывает издевательства над евреями, о которых невозможно читать без содрогания и чувства ужаса.
В октябре 1940 года решением генерал-губернатора Польши Франка на территории Варшавы было организовано еврейское гетто, которое фактически являлось первым этапом на пути евреев в лагеря смерти. Первоначально выход из гетто без разрешения наказывался тюремным заключением сроком 9 месяцев. С ноября 1941 года стала применяться смертная казнь, а с 16 ноября гетто было огорожено стеной. Вопросы внутри гетто регулировались «Юденратом» − еврейским советом, который находился под контролем немецких властей. Для поддержания порядка в гетто была создана еврейская полиция.
«Для проведения переписи, занявшей около двух недель, потребовались сотни конторских служащих, в том числе и владевших немецким языком. Я последовал совету знакомых и подал заявление о приеме на работу... Моя проверка длилась не более минуты — меня приняли, но только на две недели. Несколько позже, однако, моя работа стала постоянной. «Юденрат» принял меня на службу для ведения корреспонденции на немецком языке…
Меня, самого младшего, на десять-пятнадцать лет моложе остальных, назначили руководителем бюро, прежде всего, конечно же, потому, что я владел немецким языком лучше, чем те, кто стали вдруг моими подчиненными.
Совершенно неожиданно у меня появилось постоянное место работы с ежемесячным жалованьем…и теперь я мог вносить свою лепту в содержание семьи» (М. Р.-Р. «Моя жизнь»).
Жилья в гетто катастрофически не хватало, в обычной двухкомнатной квартире порой проживало до 50 человек. Еды и питьевой воды было слишком мало. Повсюду царила антисанитария, трупы не убирали неделями. Беспрерывно устраивались облавы, во время которых немцы безнаказанно грабили и убивали евреев.
21 января 1940 года произошло событие, в корне изменившее дальнейшую жизнь Марселя − при трагических обстоятельствах он познакомился с девушкой, которая впоследствии стала его женой.
«Мать позвала меня в кухню. Она выглядывала из окна и была явно обеспокоена… Похоже, произошло что-то тревожное. Кто-то позвонил в дверь нашей квартиры со словами: пусть доктор сейчас же придет, господин Лангнас повесился, но, может быть, что-то можно сделать. Брата, однако, не было дома. Прежде чем я успел хотя бы минуту подумать о том, что следовало делать, мать сказала: «Сейчас же иди туда, у Лангнаса есть дочь, и о ней надо позаботиться». Уже идя по лестнице, я слышал голос матери: «Позаботься о девочке!» Эти слова, это напоминание — «Позаботься о девочке!» — я слышу и сегодня, я никогда их не забывал…
Тотчас я увидел прислонившуюся к стене девятнадцатилетнюю девушку.. . Мы уже знали друг друга, правда бегло. Звали её Теофила Лангнас, но она предпочитала своему немного претенциозно звучащему имени простое уменьшительное Тося» (М. Р.-Р. «Моя жизнь»).
Довольно быстро отношения Марселя и Тоси перешли из платонических в интимную близость.
«Евреи в Варшавском гетто подвергались истязаниям. С ними происходило ужасное, но иногда случалось и нечто прекрасное и чудесное. Они страдали, но и любили. Вот только любовь была тогда особой. Над любовью в гетто ежедневно и ежечасно нависал вопрос о том, будем ли мы еще живы завтра …..
Мы рассказывали друг другу о своей жизни, и, хотя нам было едва по двадцать лет, могли друг другу кое-что поведать, читали стихи Мицкевича и Тувима, Гёте и Гейне... Не зная Фрейда, мы постигали «полярность любви и смерти», слияние счастья и несчастья. Любовь была наркотиком, которым мы заглушали свой страх — страх перед немцами» (М. Р.-Р. «Моя жизнь»).
В двадцатых числах июля 1942 года началась ликвидация гетто. Было объявлено, что все евреи, за исключением работающих на немецких предприятиях, работников госпиталей, членов «Юденрата» и их семей, членов еврейской полиции в гетто и их семей будут депортированы на восток. Ежедневно в гетто проводились так называемые «селекции». Людей загоняли на погрузочную платформу, заталкивали в вагоны для скота, формировали эшелоны и отправляли в Освенцим и Треблинку. К 30 июля 1942 года из гетто было вывезено около 60000 тысяч человек, а с августа по сентябрь − более 300000 человек.
Стало ясно, что Тося в любой момент могла оказаться в эшелоне, отправляющемся в лагерь смерти.
«Именно ей, Густаве Ярецкой (польская писательница еврейского происхождения), я и диктовал 22 июля 1941 года смертный приговор, который СС вынесли евреям Варшавы. Когда, перечисляя группы, которые должны быть исключены из «переселения», я дошел до предложения о том, что это положение касается и жен, Густава прервала печатание польского текста и быстро и тихо сказала, не отрывая взгляда от машинки: «Ты сегодня же должен жениться на Тосе».
Сразу же по окончании диктовки я послал к Тосе курьера, прося немедленно прийти ко мне и захватить свидетельство о рождении. Она пришла очень быстро, явно взволнованная, так как паника на улицах действовала заразительно. Когда я сказал Тосе, что мы сейчас женимся, она удивилась лишь немного и кивнула, соглашаясь.
Теолог, имевший право исполнять обязанности раввина, не создавал никаких затруднений, двое чиновников, работавших в соседней комнате, стали свидетелями, церемония длилась недолго, и вскоре мы держали в руках свидетельство, согласно которому вступили в брак еще 7 марта» (М. Р-Р. «Моя жизнь»).
Каждый день шансов выжить в гетто становилось всё меньше и меньше, а риск быть отправленным в лагеря уничтожения возрастал, поэтому Марсель и Тося приняли решение бежать из гетто в «арийскую» часть Варшавы.
«18 января 1943 года в шесть с небольшим утра нас разбудил шум на улице. С лестничной клетки я слышал громкие, резкие команды. Я понял, что все те, кто сейчас же не выйдут из своих квартир на улицу, будут расстреляны на месте. Мы оделись со всей возможной быстротой и выбежали на улицу. Колонна перед нашим домом, ни начала, ни конца которой мы не видели, охранялась значительно большим количеством жандармов, чем раньше..
Через несколько минут колонна двинулась. Мы не сомневались, что путь наш вел к «пересадочной площадке» − загаженный зал ожидания, предназначенный для пассажиров, конечная цель пути которых – газовая камера.. Так как «пересадочная площадка» находилась совсем близко, то побег из колонны мог удаться нам только теперь или никогда…
В тех, кто теперь выскакивал из колонны, стреляли сразу же, и немало осталось лежать на мостовой. Но с таким риском приходилось смириться. Я уже собирался бежать, но колебался еще какой-то миг, боясь смертельного выстрела. Но вот Тося с силой выдернула меня из ряда, и мы кинулись в ворота дома, разрушенного еще в сентябре 1939 года, а оттуда в подвал… Здесь не было слышно ни криков, ни выстрелов, здесь было совсем тихо» (М. Р.-Р. «Моя жизнь»).
Этот удавшийся побег был, по-видимому, одной из самых редких удач, случившейся в жизни молодых людей, буквально стоявших на самом краю гибели. Опасная цепочка сомнительных людей вывела Марселя и Тосю на странную чету, жившую на краю города: наборщик и алкоголик Болек и его жена Геня. Днём беженцы прятались в погребе, яме или на чердаке, а ночью работали для Болека. Используя самые примитивные орудия труда, они изготовляли сигареты – тысячи и десятки тысяч сигарет, тем самым обеспечивая хозяина выпивкой. Был своего рода кураж в рассуждениях вечно пьяного Болека: «Самый могучий человек в Европе − Адольф Гитлер − решил, что эти двое должны умереть. Ну, а я, маленький наборщик из Варшавы, решил − они должны жить. Посмотрим, чья возьмет».
Был момент, когда казалось, что хозяева готовы были избавиться от своих опасных постояльцев, за укрытие которых грозила смерть. И тут на выручку пришли книги, которые Марсель читал с самого раннего детства, и его прекрасная память.
«Как-то раз жену Болека осенила идея, что не худо было бы мне что-нибудь рассказать, и лучше всего интересную историю. С этого дня, когда темнело, я рассказывал Болеку и его жене Гене разные истории. Часами, неделями, месяцами… Они имели единственную цель – развлечь обоих. Чем больше нравилась им история, тем лучше мы вознаграждались – куском хлеба, несколькими морковками. Я не выдумал ни одну историю, а рассказывал то, что мог вспомнить. В темной, убогой кухоньке я предлагал благодарным слушателям бесстыдно исправленные к худшему и сведенные к простой занимательности краткие изложения романов и новелл, драм и опер, а также фильмов. Я пересказывал «Вертера», «Вильгельма Телля» и «Разбитый кувшин», «Иммензее» и «Всадника на белом коне», «Эффи Брист» и «Госпожу Женни Трайбель», «Аиду», «Травиату» и «Риголетто». Как оказалось, мой запас тем и историй был просто огромен, его хватило на много, очень много зимних вечеров» (М. Р.-Р. «Моя жизнь»).
7 сентября 1944 года в предместье Варшавы пришла Красная Армия и вместе с ней пришла пора прощаться.
«Мы собрались было идти, как вдруг Болек сказал: «У меня тут немного водки, давайте-ка по стаканчику». Я почувствовал, что он хочет нам сказать что-то еще, и он заговорил серьезно и медленно: «Прошу вас, не говорите никому, что вы были у нас. Уж я-то знаю этот народ. Они нам никогда не простят, что мы спасли двух евреев». Геня молчала. Я долго колебался, приводить ли эти страшные слова. Мы с Тосей никогда не забывали их. Но мы не забыли также, что своей жизнью мы обязаны двум полякам, Болеку и Гене» (М. Р-Р. «Моя жизнь»).
Война продолжалась, и единственные люди, к которым освобожденные узники могли прислониться, — пришедшее с красноармейцами Войско польское, а единственным уцелевшим капиталом, который мог пригодиться, было умение читать и писать. Грамотных людей катастрофически не хватало, и Марселя с Тосей поначалу направили работать цензорами. Райх добровольно вступил в коммунистическую партию и был отправлен по линии разведки сначала в Берлин, а оттуда − в Лондон, где он работал в посольстве консулом. Так как фамилия Райх была неподходящей для его деятельности − уж слишком она напоминала о Третьем рейхе, − Марсель стал Раницким.
Сразу после окончания войны в народной Польше у евреев был свободный доступ к высоким политическим, административным и хозяйственным постам. Много евреев служило в органах госбезопасности. Однако, начиная с 1949 года, в столицах государств Восточного блока под влиянием советского руководства начались политические процессы с явным антисемитским уклоном. У Марселя Раницкого были серьёзные причины опасаться оказаться в числе «космополитов» − бранное слово, которым коммунистическая печать награждала интеллигентов, в основном, еврейского происхождения. В ноябре 1949 года Раницкого уволили из МИДа, а вскоре арестовали.
Через две недели его освободили, но исключили из партии. Устроиться куда-либо с такой анкетой было делом безнадёжным, но в который раз спас немецкий язык − удалось найти работу в издательстве, выпускающем немецкую литературу. В 1953 году Марсель Раницкий вступил в Союз писателей Польши и всецело занялся литературной работой.
К 1956 году, в связи с приходом к власти коммунистического лидера Гомулки, обстановка в Польше становилась все тревожнее, особенно для евреев.
«Я спрашивал себя, чего было еще искать в этой стране, где я, правда, родился, но куда вернулся не по доброй воле... Сколько бы ни публиковал я на польском языке, – конечно же, всегда только о немецкой литературе, – Польша оставалась мне все-таки чужой. Да и была ли она когда-нибудь моей родиной? В коммунизм я давно уже не верил. Так имело ли еще смысл жить здесь?» (М. Р-Р. «Моя жизнь»).
Отъезд за рубеж семьи Раницких состоялся летом 1958 года при драматических обстоятельствах. После того как Марсель получил заграничный паспорт для поездки в Федеративную Республику Германии, Тося с сыном Анджеем улетела к родственникам в Лондон. Марсель запер квартиру со всем имуществом и, прихватив чемодан, в котором находилась дорожная пишущая машинка «Триумф», сел в поезд, следующий в ФРГ. Уже на следующий день знакомые встречали его в Кёльне.
«У меня снова не было ничего, совсем ничего, только, как когда-то, незримый багаж – литература, особенно немецкая» (М. Р-Р. «Моя жизнь»).
Вся последующая деятельность Марселя Райх-Раницкого, такой псевдоним он взял по совету редактора одной из немецких газет, была связана с немецкой литературой.
В 1960−1973 годах Райх-Раницкий работал литературным критиком в гамбургской еженедельной газете «Ди Цайт».
С 1973 по 1988 годы он был ведущим литературным сотрудником ежедневной газеты «Франкфуртер Альгемайне Цайтунг».
Именно Марселю Райх-Раницкому принадлежит идея создать на государственном канале немецкого телевидении ZDF популярную передачу о новых книгах «Литературный квартет». Трое постоянных членов «Квартета» − профессиональный критик Райх-Раницкий и двое литераторов, а также какой-нибудь приглашенный гость собирали у телеэкранов до миллиона зрителей.
Авторы обсуждаемых книг со страхом и надеждой ожидали выступления Райха-Раницкого, поскольку его суждения о том или ином произведении оказывали огромное влияние на дальнейшую литературную судьбу писателя. Именно в это время Марсель получил своё прозвище − «Папа Римский немецкой литературы (Der Papst der Deutschen Literatur)».
Следует также отметить большой вклад Райха-Раницкого в литературоведние. Он являлся неутомимым автором, отцом «Франкфуртской антологии», куда вошли 1600 немецких стихотворений и толкования к ним. Под его редакцией были изданы семитомный «Канон немецкой лирики», «Канон немецкой драмы» в восьми томах, пять томов «канонических» немецких эссе.
Скончался Марсель Райх-Раницкий в 2013 году в возрасте 93-х лет, оставив после себя миллионы читателей, которых он из года в год терпеливо и бережно приобщал к столь любимой им немецкой литературе.
Розенталя и Райх-Раницкого объединяет многое. Оба они прожили необычайно долгую жизнь. Оба они внесли неоценимый вклад соответственно в национальную культуру России и Германии.
Язык − это история народа, это путь цивилизации и культуры. Пифагору принадлежат слова: «Для познания нравов какого ни есть народа старайся, прежде всего, изучить его язык». Именно благодаря языку Дитмар Розенталь и Марсель Райх-Раницкий стали значительными фигурами в культурной жизни стран, куда их занесла трудная судьба еврея в жестоком и кровавом ХХ веке.
(При написании очерка были использованы статья Эллана Пасики «Патологически грамотный Розенталь» и книга Марселя Райх-Раницкого «Моя Жизнь») .
.
Добавить комментарий