— Пресветлый, мы нашли его, — Старший Астролог с поклоном протянул свиток Верховному.
— Ну, наконец-то!
Верховный возбуждённо схватил пергамент, водрузил на нос хрустальные окуляры и, развернув гороскоп на столе, принялся водить по нему узловатым пальцем, что-то невнятно бормоча под нос.
— Так... Гм... Он сапожник?
— Никак нет, Пресветлый, — поправил Астролог, заглядывая Верховному через плечо. — Приказчик в обувной лавке.
— Хм... Сорок лет и всё приказчик?
— Так точно. Так уж звёзды расположились.
— Как-то это... — замялся Верховный, — странновато. М-да. Ты уверен, что он в состоянии победить Тёмного?
— Потенциал для этого у него есть. Взгляните-ка сюда, — уверенно сказал Астролог, указывая пальцем в правый нижний угол чертежа.
— Да, действительно, — озадаченно пробормотал Верховный. — Но, демон меня побери, каким образом? Не понимаю...
— Сие сокрыто от нас. Я бы тоже предпочёл, чтобы он оказался рыцарем или хоть разбойником, но... Других не найдено. Больше скажу. Других просто не существует. Он — наша последняя и единственная надежда. Увы.
— М-да... М-да... А это что? — Верховный указал на перекрестье линий в левой части.
— Какая-то проблема. Трудность. Но не его. Точнее определить не могу.
— Ну, что ж... — Верховный выпрямился, гороскоп с шуршанием свернулся в трубку. — Раз ничего другого нам не остаётся, будем работать с тем, что есть. Тоболиус, тебя призываю! — гулко выкрикнул он в пространство.
Воздух в центре зала всколыхнулся, помутнел. Проступили очертания человека в плаще с капюшоном. Фигура обрела краски, затвердела.
— Да, Пресветлый, я явился.
— Тоболиус, возьми этот гороскоп, — Верховный протянул появившемуся свиток. — Найди человека, для которого он составлен, и привези сюда.
— Это Он? — с надеждой спросил Тоболиус.
— Да, — ответил Верховный. — Так что не мешкай. Теперь дорога каждая минута.
Народу в лучшей харчевне Сольбурга было преизрядно. Но в отдельный кабинет, занимаемый Тоболиусом и приказчиком Шушей, звуки из общего зала почти не проникали. Шуша насыщался. Чародей наблюдал за ним с каменным лицом. Приказчик ему не нравился категорически. Длинное худое лицо с острым хрящеватым носом в багровых прожилках, большие оттопыренные полупрозрачные уши, неровные и мелкие гниловатые зубы, длинные сальные, падающие на плечи волосы и хамоватые манеры этого человечишки вызывали у Тоболиуса неприятное чувство брезгливости. Вида он, разумеется, не подавал.
Бросив на стол обглоданную куриную косточку, Шуша припал к глиняной кружке с пивом. Пальцы его блестели от куриного жира. Глядя на ритмично двигающийся кадык под тонкой, с торчащими редкими волосками кожей шеи чародей внутренне поморщился, внешне, однако, оставаясь сдержанно доброжелательным.
— Так сколько, вы говорите, нам осталось? — спросил приказчик, со стуком поставив на стол опустевшую кружку.
— Год от силы, — ответил Тоболиус. — Так что, как видите, времени в обрез. Завтра поутру и отправимся.
— Хороший обед, — невпопад сказал Шуша, — ни разу ещё так вкусно не обедал. Спасибо.
Он откинулся на спинку стула, сыто рыгнул и, ухмыльнувшись, сказал:
— Только я никуда отправляться не собираюсь.
— Вы, кажется, не поняли, Шуша, — сказал чародей после небольшой паузы. — Вы единственный, кто может победить Тёмного. Других нет. И не будет.
— Да понял я всё, понял. Но спасать мир не собираюсь.
— Ээ... Вы, может быть, боитесь... — вкрадчиво начал Тоболиус.
— Да ничего я не боюсь, — оборвал его приказчик.
— Тогда я не понимаю... — растерялся чародей.
— Да что тут понимать? Этот мир, — Шуша кивнул куда-то вправо, — был ко мне равнодушен. Всегда, сколько я себя помню. Теперь у меня есть шанс отплатить ему тем же.
— Даже тем, кто вам дорог?
— А кто мне дорог? — приказчик заозирался, словно высматривая кого-то, и даже под стол заглянул. — Ну кто? Где они? — и, подавшись вперёд, округлив водянистые глаза, объявил, — Нету. Нету таких.
— Неужели вы никогда никого не любили?
— Ну как же, любил, — вновь откинувшись на спинку, Шуша принялся ковырять мизинцем в ухе. — Трижды был влюблён.
— И что?
— Но так и не познал счастья взаимной любви, — приказчик внимательно осмотрел испачканный ушной серой палец и, вытерев его о штаны, продолжил, — я, если хотите знать, вообще никакого счастья не познал. Удовольствия были, хоть и очень редко. Вот, как этот обед, например. А счастья — нет.
— Но жизнь ещё не кончилась, — проникновенно сказал чародей, внутренне уже закипая, — возможно, Ваше счастье ещё впереди. Надо верить.
— Верить, верить, верить, — с кривой улыбкой проворчал Шуша. — В двадцать лет я верил. В тридцать — надеялся. Всё, хватит. Довольно сказок! Любовь эта ваша... Мне кто-нибудь когда-нибудь в жизни помог? Мне было на кого опереться? Нет! “Это твои проблемы. Нас твои беды не касаются, разбирайся сам”, — вот что вы все мне всегда говорили. И тут здрасьте! Мир в опасности! Какая неожиданность. Ну, так я вам и отвечу: это ваши проблемы, меня ваши беды не касаются, разбирайтесь сами.
— Это не только наша проблема, — с нажимом сказал чародей. — Вы полностью разделите судьбу мира.
— Ничего, — с ухмылкой глядя Тоболиусу в глаза, произнёс приказчик, — мне не привыкать. Разделю в лучшем виде. К тому же, зрелище гибели этого сраного мира облегчит мои страдания.
— Я ведь и заставить могу, — в голосе чародея зазвучала угроза.
— Не-а, — радостно мотнул головой Шуша, — Не можете.
— Почему ты так думаешь?
— Потому, что если б мог, так с этого бы и начал, а не пытался подкупить меня своим паршивым обедом.
Лицо чародея побагровело, на скулах заиграли желваки. Взглядом, полным ярости, он сверлил приказчика. Шуша нагло смотрел ему в глаза. Оба молчали. Лишь шумное дыхание Тоболиуса нарушало тишину.
— Да я тебя, урода... — медленно произнёс Тоболиус, привставая.
— Что?! — подавшись всем телом к чародею, выкрикнул Шуша, — В рыло дашь? Давай! Я привычный! Испепелишь? В жабу превратишь? Валяй, я не против! Что ты можешь мне сделать? Что? Проклянёшь? Ну, давай! Я и так всю жизнь как проклятый, хуже не будет! Ну?!
Тоболиус ахнул ладонью по столу так, что посуда подскочила, витиевато выругался, щёлкнул пальцами и пропал. Шуша откинулся на спинку стула и долго молча, лишь беззвучно шевеля губами, смотрел на то место, где только что был чародей. Потом он нахмурился и, загибая пальцы, стал в уме подсчитывать сбережения.
— Год, говоришь, остался, — сказал он сам себе, окончив подсчёты, — Го-од... Значит, выходит это у меня больше, чем по ползолотого на день. Можно из лавки уходить. На жратву и выпивку хватит. И на шлюх иногда. Боги мои, это же целый год свободной жизни. После такого и сдохнуть не жалко.
Шуша заложил руки за голову, сладко потянулся и тихонько засмеялся. Он был счастлив. Впервые в жизни.
Добавить комментарий