15-го марта день гибели ДЖУРЫ, своеобразного русского поэта, певца Средней Азии и вообще исламского Востока (что, не скрою, близко моей душе, возросшей в тех краях). Конечно, выдающимся поэтом он не был, но забвения, на мой взгляд, не заслуживает. Не только в силу трагизма судьбы (что, увы, не редко для жестокого времени, скосившего и нескольких великих поэтов), но и потому, что некоторые строки и сегодня способны тронуть.
Далее - подборка, предоставленная мною для страниц Антологии.
Фотографии нет(может быть, найдется?). Но стихам как-то отвечает репродукция картины замечательного художника(и не бездарного стихотворца) Александра Волкова, иллюстрировавшего сборник Джуры.
ДЖУРА (12(24)12.1890 г., Ташкент — 15.3.1938 г., Москва). Под этим псевдонимом издал свой единственный стихотворный сборник Юрий Ильич Пославский. Сын генерал-лейтенанта инженерный войск, одного из зачинателей среднеазиатской археологии Ильи Титовича Пославского. Матерью П. была Александра Владимировна Яковлева, врач, работавшая в первой амбулатории для женщин коренных национальностей Туркестана. П. окончил Ташкентский кадетский корпус, в 1909 г. поступил в Петербургский политехнический институт (выпуск 1914 г.). Затем учился на экономическом факультете Петербургского университета, что определило его основную профессию — экономическую географию. Оказавшись в Ташкенте в первые годы советской власти, П. принял участие в организации Средне-Азиатского государственного университета, где возглавил изучение и преподавание экономики Туркестана. В 1921 г. возглавил небезопасную в эпоху басмачества университетскую экспедицию по экономическому обследованию бывшего Бухарского эмирата, ставшего народной советской республикой. В 1931 г., когда П. был уже известным экономистом, он был арестован (основания для репрессии дали и социальное происхождение ученого, и его борьба против губительной монокультуры хлопка в Узбекистане). После годового заключения в тюрьме П. был освобожден но, изгнанный с работы, перебрался в Москву, где в эту пору уже смогли устроиться его ученики (также покинувшие Туркестан, опасаясь репрессий). В 1937 г. П. был арестован вторично, расстрелян и похоронен на печально известном кладбище казненных «Коммунарка».
В небольшую книгу «Газали» (Ташкент, 1920), изданную в оформлении знаменитого ташкентского художника Александра Волкова, вошли стихи, написанные П. в 1910-е годы, главным образом, во время учебы в Петербурге. Мысль о Туркестане, ставшем для поэта родиной, его не покидала. Высокая культура стиха соединилась в его стихах с умело переданным восточным колоритом. Восток Джуры — не надуманный, не книжный. Туркестан многому научил русского поэта с детства. Эпиграф к «Газалям» (надпись на мечети Биби Ханым в Самарканде) «Мир — час, а потому вооружайтесь терпением» стал эпиграфом ко всей жизни Пославского.
Земле
Знаю: беден я, как наша нищая земля,
Как земля моя сухая и горячая.
Но теплом твоим я радуюсь, моя земля,
И слезами мутными твоими плачу я.
Много я ходил песками желтыми, земля,
И предгорьями твоими буро-ржавыми,
Надышался легким ветром с гор твоих, земля,
И арчёй, и мятой, и джидой, и травами.
И узнал законы благости твоей, земля,
В лошадиных черепах — зубах оскаленных.
В мрамор надгробий — в гладбищах твоих, земля,
В изразцах, мазарах, щебне и развалинах.
Здесь мое пристанище… И теплая земля
У меня не спросит — «Кто же ты…Отколе Ты?..»
На парче пустынь твоих легко уснуть, земля,
На парче так щедро за день солнцем политой.
Ты добра и ненасытна, голая земля,
Грезишь нежностью звезды и полумесяца,
Все пришедшие к тебе, о жаркая земля,
На атласном ложе разве не поместятся?..
Сладки реки мутные твои, моя земля,
Льдами, снегом гор своих, земля всех выше ты,
Темным изумрудом по тебе, моя земля,
Виноградников, садов узоры вышиты.
О, покрытая костями древними, земля,
Бирюзою гор, парчой пустынь богатая,
Ты прими мой слабый стих — газаль мою, земля,
Бедный дар тебе за все, что взял когда-то я.
1919
ИЗ ЦИКЛА «ВОЗВРАЩЕНИЕ»
В песках
(Сонет)
Катясь невидимо валы застыли.
Пустыни ветер зыблет саксаул,
С вершин бугров сметает струйки пыли
И тканью тусклой дали затянул.
И щедрый дар в веках отцветшей были —
Во власть пустыни брошенный аул —
Барханы грудью теплою прикрыли…
И он затих, согрелся и уснул.
И спит коня скелет — песков добыча.
И спит киргиз, ногами в такт болтая,
На верблюдé качаясь и мурлыча,
И даже в песне сон и безмятежность,
И над землей раскрыта голубая
Всепримиряющая неизбежность.
1912
Развалины
Срывая мак с развалин древних стен,
Не плачь, мудрец, что миг расцвета краток,
Что истлевает дольний наш порядок
У горних Богоматери колен.
Взгляни: кует ученый цепь догадок,
И мнит поэт, что он в мечтах нетлен, —
Но ночь сменяет дни — и в ритме этих смен
Сотрется всякой мысли отпечаток…
Мудрец, оставь забвенья праздный страх.
Вернешься, блудный сын, к своей отчизне
И вступишь в ритм единой, вольной жизни,
Что льется равно в людях и цветах.
Все тленно… Но не будь, мудрец, печален,
Из тлена жизнь: как мак среди развалин.
1915
ИЗ ЦИКЛА «СУМРАК И ТЛЕНИЕ»
Слезы милой
Бездонней нежной глубины Гурзема
Бездонная невинность милых глаз;
Ты плачешь — и слеза твоя алмаз,
Прозрачнее прозрачных вод Гурзема.
Но слез у милой больше чем в Гурземе
Воды соленой — льются всякий час,
И слезы милой, ах, во много раз
Мне стали горше едких вод Гурзема.
1919
ИЗ ЦИКЛА «СВЯЩЕННЫЙ ТУРКЕСТАН»
У древнего мазара
У древнего мазара
быстро догорят лучи…
Взойди и посиди со Мной
у древнего мазара.
Подальше от базара
отдыха ищи в ночи:
В тиши твори намаз святой
у древнего мазара.
Под легкой тканью пара
бьют горячие лучи,
Глаза свои, слепец, омой
у древнего мазара.
Склонясь к корням чинара,
рот и уши омочи
Кипящей из земли водой
у древнего мазара.
И слабый звук дутара
заглушат карагачи,
Ничто не возмутит покой
у древнего мазара:
У древнего мазара,
верный, сядь и помолчи…
Меня увидишь ты, слепой,
у древнего мазара.
1915
Гармсиль
Дует с пустыни Гармсиль.
С шелестом тихим, бесстрастный и ярый,
Тысячелетия ветер песчаный
Ветер пустыни, долбит неустанно
Землю живых и мазары, мазары…
Дует с пустыни Гармсиль…
Камни священные робко ощупал
И поднялся я по темным ступеням:
Ветер пустыни долбит с исступленьем
Старые стены и треснувший купол —
Дует с пустыни Гармсиль.
Видел я сверху, как рдели знамена,
Вились под небом мутневшим и синим,
— Прах отряхнем… Всё былое отринем… —
Слышались вопли толпы исступленной…
Дует с пустыни Гармсиль.
Старше пустыня и гнева, и страха.
С именем Бога побудем в мечети,
Рядом могилы… На улице дети
Строят дворцы из летучего праха.
Дует с пустыни Гармсиль.
1917
Сеоб-Чашма
С утра я воду пью из трех ключей.
Чиста вода Сеоб-Чашма,
Я нищий — я счастливей богачей, —
Бесценный дар Сеоб-Чашма,
Я слаб, но сердце солнца горячей,
Сладка вода Сеоб-Чашма,
В одной струе вода из трех ключей:
Пью Сеоб-Чашма, пью Сеоб-Чашма.
Кто блеск души в покорности постиг…
То первый дар Сеоб-Чашма.
Кто ясный путь нашел помимо книг…
То дар второй Сеоб-Чашма,
И кто узнал, что значит свет — лишь миг…
То третий дар Сеоб-Чашма,
Струя одна… Ужель я все постиг
От Сеоб-Чашма, от Сеоб-Чашма?..
Меня покорности учила тьма,
Я жду, я пил Сеоб-Чашма:
Мой путь к тебе — кашгарская кошма,
Я смел — я пил Сеоб-Чашма.
А истина — ведь это ты сама,
Я много пил Сеоб-Чашма.
Сплетет меня с тобой слепая тьма!
Ах, Сеоб-Чашма, ах, Сеоб-Чашма.
1920
