Хотел, а что хотел – не знал.
Хотел писать картину, а что именно, с каким содержанием, темой, сюжетом – не представлял себе.
И надо было сесть и начать.
Я так частенько делаю. Понимание приходит позже. Может быть, с вдохновением вместе. Начинаешь работать, смотришь – что–то вылупляется в процессе.
Главное всё же желание, хотение…
Надеваю рабочий халат. Он у меня весь заляпан. Рабочий. Кисти же всегда содержатся в чистоте. На мольберте всегда наготове чистый лист. Это, чтобы ловить момент, когда захочу что–то писать, пишу и вот, гляжу, получается что–то стоящее. Из тюбиков выжимаю масляные краски. Выжимаю на палитру. Краски у меня высшей категории – питерские. Фирма такая есть «Невская палитра». Вот только её краски и беру. В какой гамме буду писать ещё не знаю. Бывают у великих розовый период, голубой… Я же ещё ясного представления не имею. Не знаю, что будет на полотне, в каком периоде буду пребывать... Потому-то выжимаю тюбики один за другим. Разные.
Что ещё мне понадобится для написания гениального произведения?
Белила, конечно. Ведь масляные краски всегда надо употреблять с белилами. Обязательно. И ещё разбавитель. Это пинен. Скипидар в слабой концентрации. Обычно я делаю сам разжижитель. Для этого берутся пинен, масло льняное, даммарный лак. Но не приготовил. Не успел. Не стреляться же теперь! Конечно, плохо. Ужасно! Картина может пожелтеть со временем. Завосковеть. Обидно, особенно, когда обернётся шедевром. Но, надеюсь, до этого момента, я её уже продам. Во всяком случае, избавлюсь. Не надо будет с пожелтевшим живописным хитом носиться, чтобы его куда–нибудь пристроить. Всё будет позади!
Ну, всё готово для написания некоего совершенства. Можно уже приступать к написанию эпохального творения. Замрём на миг перед сотворением бомбы. Ну, что же? Теперь вперёд!
Передо мною чистый лист. Это картон. Прогрунтованный картон. Бери и пиши. Не нужно самому грунтовать. Наносить самому левкас. Всё уже приготовлено для тебя – и мел, и клей, и масло. Все смешано. В нужной пропорции. Всё есть. Всё нанесено.
Всё, пошли. Начали.
Пока будем бездумно смешивать краски, добавлять белила и разбавитель. До тех пор, когда на картине можно будет что–то угадать. Что–то уловить. Почувствовать. Мазня сама подскажет. Таково её свойство! Говорю «мазня» - уважительно. Без хамства, без грубости. Не обижаю. Это ведь творение будет, как не крути.
Вот, как будто, можно уже представить, выходят какие–то дома. Да, получаются дома. В самом деле. Сделаем и с другой стороны улицы, раз это улица, такие же стены. Воздвигнем. А над ними крыши. Получается? Очень даже. Похоже! А вот и окна выпишем. Но выписывать надо не явно, а намёком, зыбко…Слабо, сквозь дымку как–бы. Нарочито несмело. Вот оно! Мы же за импрессионизм! Ну, вот и течение определилось. Направленность нашего шедевра.
Получилась улочка. Подтёки краски? Очень хорошо! Это дождь… Это туман…Силуэты не видны, они лишь угадываются. Вон вдали какой–то собор виден. Почти сливается с хмурым небом. Серые облака. Всё сыро и мокро. И небо мокрое. И в душе должно быть мокро.
Чтобы дождь угадывался и зрителем, сразу добавим луж. Ну, лужи – это просто. Изломанное пятно, а в нём отражение стен, отражение неба…В серых тонах.
Всё-таки очень хорошо подошли подтёки красок. С ними виден дождь.
А по улочке хочется пройти. Хочется? Определённо! Углубимся туда, вглубь. Сама рука рисует неожиданно в конце рядов домов поперечную стену. Что это? Стена настоящая. Каменная стена. А в ней просятся ворота. Напишем ворота. Настоящие. Вернее не ворота, а арку, портал. А в этом главном входе открытые ворота. Гармонично? Вполне! И кисть как–будто уходит туда, в глубь, в арку.
Теперь окинем общим взглядом на картину. Оценим. Что видим? Дождь в городке. Хмурое небо. Улочка ведёт к монастырю или иному культовому сооружению. Кругом лужи. Слякотно. Вдали вход. Притягивают открытые ворота… Притягивают магнитом… Влечёт как в воронку…Хочется туда войти…
Но надо бы как–то оживить картинку. Смутные силуэты угадываются. Но они почти прозрачные. Их я написал, используя лессировку. А надо бы что–то поживее, поосязаеме…
И вот в арке появилась фигура. Явная, зримая. В синем плаще, капюшоне, а сзади – белый крест.
Кто это? Я не знаю. Я помню мушкетёров. Это ХVI–XVII века. Кресты на спине у них были. Но у них не было капюшонов. Они носили шляпы. Шляпы с перьями.
Может это рыцарь Христа? Член военно–монашеского ордена? Когда это было? Помню, изучал о духовных рыцарях. Все эти тамплиеры, иоанниты, рыцари Тевтонского ордена, ордена Алькантара… Что–то ещё помню. А годы? Это XI–XIII века. Времена крестовых походов. Но кто этот человек в синем плаще с белым крестом. Мог быть, конечно, не в плаще; на нём куколь или каппа. Так это называлось. Но это по сути лишь название. Кто он, человек, за которым хочется пойти? Хочется увидеть его лицо. Рыцарь? Командор? Комендант замка, крепости? А может это сам магистр или гроссмейстер?
Очень хочется узнать.
И вот, чувствую, несёт меня в эту воронку, засасывает.
Кто этот человек, спешащий передо мной?
Никак не догоню. Гонюсь, гонюсь и – никак. Как–то липко всё кругом и мокро. Тяжело идти. Очень уж липко. Клейко и неотвязно…И скользко…как в масле.
Но вот он оборачивается ко мне. Злое лицо. Успеваю заметить, в руках его что–то есть. Крестовина. То ли крест, то ли гарда меча.
И устрашающим голосом меня спрашивает:
- Tu es un peintre?
Я никогда не знал французского, не изучал. А тут понял. Понял сразу вопрос – Ты маляр?
И тут же последовала фраза:
- Pourguoi as-tu guitte le travail l,auberge des moines guerriers? - которую я тоже понял – Почему ты оставил работы в общежитии монахов-воинов?
Я оглядел себя. Синий халат, халат в разноцветных пятнах красок. В руках кисти. Тоненькие, колонковые. Что ему не так? Чем я его разгневал? Никаких работ я не бросал…
Со всех сторон двора, в котором я оказался, проникнув за портал, раздались недовольные голоса, в которых я слышал угрозу и устрашение:
- Peintre? Маляр? Маляр? Маляр?
Я почувствовал, не мой этот мир, чужой, странный, непривычный, пугающий...
Добавить комментарий