Разговоры с Юлией Добровольской

Опубликовано: 25 августа 2018 г.
Рубрики:

25 августа - день рождения Юлии Добровольской (1917-2016), итальянистки и переводчицы, профессора нескольких итальянских университетов, просто удивительной женщины, с которой наш журнал связывают долгие годы дружбы. В ЧАЙКЕ есть специальная страница, посвященная Юлии Абрамовне. Сегодня мы добавляем к ее материалам "Разговоры с Юлией Добровольской" Ирины Чайковской.

 

Живя в Америке, я почти каждый день общалась с Юлией Абрамовной Добровольской, жительницей Милана, по телефону. Некоторые, наиболее примечательные наши разговоры, записывала – сразу или на следующий день. К сожалению, записывала крайне мало, как всегда не хватало времени... Привожу здесь сохранившиеся записи 2010-2012 гг. Юлии Абрамовне в это время уже очень много лет (она родилась 25 августа 1917 года). Но ее суждения как всегда четки и бескомпромиссны. Я оставила их в первоначальном виде, ничего не смягчая. Оставила я и свои прежние оценки, ничего в них не меняя.

 

Юлия Добровольская о Евтушенко[1]. 27 февр. 2012

- Юлия Абрамовна, Мне Валентина Синкевич прислала копию своего письма к Евтушенко.

Она написала о нем рецензию, считает хорошим поэтом, но, конечно, на некоторые стихи внимания не обращает. Она благодарна ему: он посвятил ей стихотворение и помещает его во всех своих сборниках. Она человек благодарный.

- Евтушенко плохой поэт. Но в истории останется.

- Но «Бабий яр» - совсем неплохие стихи.

- О да. И антологию он выпустил потрясающую – СТРОФЫ ВЕКА.

- А какие там портреты поэтов! Яркие, емкие, точные. Он стихийно талантлив. Но я думала, что он самородок, пришел откуда-то из Сибири в Москву, как Ломоносов... И тут заглянула в ВИКИПЕДИЮ. Оказалось, что его отец какой-то немец Гангнус Александр Рудольфович, писатель и путешественник, а мать тоже писательница, по фамилии Евтушенко, и на станции Зима они встретились по причине эвакуации из Москвы, во время войны. А потом снова была родная Москва, и мать переписала ребенка на свою фамилию, чем сильно облегчила ему жизнь. Он из культурной семьи, а все время спекулировал на том, что вышел «со станции Зима». Странно, что так невоспитан и вульгарен...

- Он занят самовосхвалением, это его постоянная тема. Но, когда ты еще была мала, мы бегали все в Парк Культуры. Там они выступали – Евтушенко, Ахмадулина, Вознесенский, Окуджава...

Это было магнетически.Тогда его паясничанье, клоунада не так бросались в глаза.

- Тогда это называлось Артистизмом.

- Здесь есть одна старенькая переводчица, итальянка, она его постоянный переводчик. Но в последнее время она всегда мне звонила в панике: не понимаю, что он пишет. У него появилось много нецензурных слов в стихах, она просила моей помощи.

- Он в последнее время разучился совсем писать. То, что в ЧАЙКЕ не так давно было опубликовано, просто позор. Но он настоял на публикации.

- Как-то в Милане меня пригласили на встречу с ним. Он был очень смущен. Кажется, думал, что я к нему враждебна. Но мы двое русских за столом, какая может быть враждебность? К тому же, я ни к кому враждебно не отношусь. И он как-то оттаял. Стал рассказывать о случаях антисемитизма в России. Итальянцам это не очень интересно.

- Вы переводили? Или он говорил по-итальянски?

- Говорил. Его итальянский катастрофический. Смесь с испанским и английским, но он им доволен. Когда не хватает слов одного языка, берет из другого.

Я сказала: «Женя, расскажите лучше про свои путешествия по сибирским рекам с моим другом Володей!» (кто Володя, ЮА не уточнила, какой-то знакомый журналист, -ИЧ). И вот он стал рассказывать – и так хорошо, так интересно. На небольшое время стал нормальным человеком, отошел от актерства и паясничанья...

- А знаете, в СТРОФАХ ВЕКА, это мне сказала Валя Синкевич, у Бродского две подборки – одна Евтушенко другая самого Бродского. Бродский, несмотря на их прохладные отношения, от участия в антологии не отказался...

- Еще бы!

- Кое-кто в подобных случаях все же отказывался. Но Бродский вытребовал себе свою собственную подборку. Вале она нравится меньше, чем евтушенковская. Вообще Валя слегка пристрастна. Бродский ей нагрубил, сказал при какой-то встрече: «Да, время никого не красит» (до того он «положил на нее глаз»), а Евтушенко посвятил ей стихи...

- Он бесспорно останется в истории.

- Я тоже так думаю – как автор нескольких прекрасных стихотворений, но, главным образом, как общественная фигура.

 

Юлия Добровольская, 23 янв. 2012

- А у вас была дача, Юлия Абрамовна? У вас, наверное, в каком-нибудь хорошем месте дача была, на Николиной горе, в Жуковке...

- Не было дачи. Я всячески отказывалась от положенной Александру Добровольскому (первый муж Ю. А., спасший ее из лагеря в Ховрине) госдачи. Всякий раз, как ему предлагали, говорила: скажи, что у тебя вредная жена, не хочет брать госдачу.

Но зато мы много ездили по домам творчества (это уже, наверное, со вторым мужем, Семеном Гонионским,- ИЧ).

Хорошо, когда осталось написать конец чего-то, поехать на два месяца в Переделкино или в Малеевку. В Переделкине я любила уединяться с Арсением Тарковским. Мы с ним часами разговаривали – обо всем, о литературе, кино...

- В какой он был тогда форме? Михаил Козаков вспоминает, что незадолго до смерти ему отказала память – начисто, он уже ничего не мог связно вспомнить.

- Незадолго до смерти я его не знала, он был тогда в прекрасной форме, конечно, без ноги...

- Понятно. Красавец.

- Чуковский всегда наведывался в Дом творчества по вечерам. Скучал на своей даче, а тут народ.

А еще мы ходили в Переделкине на дачу к Тамаре Владимировне Ивановой, бывшей жене Всеволода Иванова и Бабеля, мамы Комы Иванова. Тамара Владимировна была потрясающая женщина, у нее был очень посещаемый салон. А на другой половине дачи жила Лиля Брик с Катаняном, и у них тоже был салон. Тамара Владимировна после Чехословакии отреклась от коммунизма, а до этого была «правоверной». Но ее мемуары я тебе читать не посоветую – скучно.

- Мне и Кому читать было скучно – о Пастернаке. Очень уж дотошно он все выписывает из дневника. Лучше бы уж без дневника.

- Кому Пастернак боготворил из-за того, что защищал Пастернака от нападок после ДОКТОРА ЖИВАГО, был выгнан со всех мест и из Академии наук. Его восстановили только с Перестройкой.

- А вы какой салон посещали – Лили или Тамары Ивановой? Вот, наверное, было соперничество, из-за гостей...

- Лиля Брик ничего не делала специально, чтобы к ней приходили. Но они приходили – было интересно у нее. Еще мы ходили на одну маленькую дачу писателя Ильи Френкеля. Знаешь такого?

- Только композитора покойного, с этой фамилией и даже с этим именем.

- А то был писатель. У него была жена татарка, Эмине. Удивительная женщина.

- Красивая? Татарки бывают ужасно красивы.

- Нет, но в один прекрасный день она стала делать скульптуры из корней деревьев. Огромные. И такие оригинальные. Откуда что взялось? И была у нее дочка от первого брака Виктория Б.

Я ее долго отговаривала от замужества, и все же она вышла за одного работника МИМО, я его хорошо знала, потому отговаривала.

- А как его звали?

- Запамятовала. И вот потом эта Виктория развелась очень быстро - и с сыном и со своей виолончелью – а она прекрасно играла на виолончели, училась у Мстислава Ростроповича, -

уехала в Финляндию.

- Почему в Финляндию?

-Там ее взяли с ее виолончелью. И вот года три-четыре назад я позвонила этому типу из МИМО, он еще там работал – и узнала телефон Виктории. Она была очень рада, сказала, что мама умерла, а сын у нее – пианист, подает большие надежды.

- А что стало с мамиными скульптурами? Они взяли их с собой?

- Сомневаюсь. Очень уж были большие. Не знаю, куда они делись. Замечательные были работы. Очень она была талантливый скульптор, эта Эмине.

 

Разговор с Юлией Абрамовной Добровольской 27 июня 2012

- Юля Абрамовна, как сегодня?

- 38 градусов. Как может быть?

- Болит?

- Да, приняла сильнодействующее (наркотик), может, успокоится голова.

Ночью не спала, принимала ванную. Ночью еще хуже , чем днем.

- А в горы? Я мечтаю про горы для вас.

- Если доживу, то 6 июля поеду к Клаудии Чевезе в горы.

- За вами заедут ее сыновья?

- Слишком важные персоны. Филиппо заказал такси, четыре часа езды.

- Неужели вы одна поедете?

- Франко обещал меня проводить. Четыре часа туда, четыре назад, представляешь?

- Франко - настоящий кавалер. Передайте ему привет из Бостона (Франко - старый, наверное, уже 80-летний массажист, друг ЮА, - И.Ч.).

- А еще один мой кавалер прислал мне подарок.

- Какой кавалер и какой подарок?

- Мой бывший фиктивный муж Уго[2] прислал чудесный компьютер.

- Вот бы вам научиться пользоваться! Вы бы увидели все наши фотографии! Илюши вам не хватает! (моего сына – для обучения работе с компьютером, - И. Ч.)

- Ирочка, ты все забываешь, что мне 95 лет и у меня болит голова. Нина Бейлина все меня пропагандирует. Но я уже семь лет с головной болью, непрерывной – я недавно подсчитала. Встаю и ложусь с нею. И сколько ко мне народу приходит! Они думают, что те два часа, что они здесь сидят, мне приятны. А я их обманываю. Это сплошная мука. Но что можно поделать. Я и в гостях сейчас сразу прошусь на диван. Не могу работать, не могу читать... А вы пропагандируете...

 - Юлия Абрамовна, это исключительно потому, что мы считаем вас волшебницей, а вы, оказывается, человек.

- Меня ... остановили, оставили жить, я не хотела. Я хотела уйти.

- Юлия Абрамовна, все же это не по-божески. Мы с вами не религиозные люди, но верующие, ведь так? Это не по-божески. Уйдете, когда Бог скажет.

- Хорошо, Ирочка, до свидания.

 

Телефонный разговор с Ю. А. Добровольской, 21 января 2010

-Юлия Абрамовна, вы говорили, что, когда с Леной Немировской были в гостях у Ирины Емельяновой[3], там была Ивинская. Она сидела молча, но, видно, привыкла к тому, что все ее разглядывают. Она показалась вам очень сексуальной. То есть эта черта выпирала.

А что бы вы сказали о Лиле (имеется в виду Лиля Брик, - И. Ч.) в этом смысле?

- О, с Лилей я была знакома, когда ей уже было много лет. Она неумеренно пользовалась косметикой, была близорука, так что не видела, как накладывает румяна или красит брови. Считала, что это нормально. В конце жизни была лишена того очарования, о котором рассказывала мне ее косметичка.

- Что она рассказывала?

- Женщина, у которой я брала крем, такие женщины были у многих, была «косметичкой» у Лили. И вот она говорила, что Лиля в молодости была фарфоровой, а внутри у нее словно был свет, зажженная свечка.

Ее нельзя сравнить с Ивинской, та - плохая поэтесса, думающая, что хорошая[4], мещанка с вульгарным вкусом, плебейка. А Лиля человек со вкусом безупречным, аристократка.

Они с мужем меня все время спрашивали, почему к ним в Париже так привязался Ив Сен-Лоран. Тот говорил: - С вами интересно. Лиля недоумевала, у них было так много несходного.

В Париже у Ива в спальне стояла ванная. Лиля совсем по-другому жила...

- Но она хорошо жила.

- Квартирки всегда были маленькие, просто она умела нанять хорошую кухарку, устроить прием, у нее была красивая посуда, приходили гости необычные. Да, а как ее любили дети! Вот тут Алеша Букалов принимал семью Табачниковых, бывших москвичей, теперь весь клан – в Германии. Так двое из них маленькими детьми приходили в гости к Лиле.

Как они любили у нее бывать! Как она понимала детскую душу!

- Да, у самой детей-внуков не было, но маленьких любила и привлекала. Все ушло на мужчин. В ваших воспоминаниях названа цифра 32.

- Их было много, но она не производила впечатления женщины легкой, доступной, она была женщиной интеллектуальной. На какой-то юбилей Василия Абгаровича она решила надеть наряд от Ива Сен-Лорана. Подарки кутюрье у нее лежали без употребления, а тут появился случай.

Юбка из тафты, в талию, к низу расширялась. Топик ярко-зеленого цвета. Это выглядело страшновато. Она уже не понимала, что нельзя так одеваться, нельзя так краситься. У нее лицо лишилось прежних выпуклостей, сильно похудело, краска плохо лежала.

- Да, она выглядит на последних фотографиях как раскрашенная мумия.

- И еще она плохо ходила, была с палкой. Опиралась на плечо В.А. В этом ярком изысканном наряде выглядела странно и, как я сказала, страшновато.

 

Об Окуджаве 

- Мы с мужем после первых выступлений Булата поняли, что это талантливо, только у нас были сомнения – что это такое, с чем это едят. Нас смущала, например, гитара. Она считалась «мещанским» инструментом.

- Его первые песни были «блатные» - «Она по проволоке ходила, мотала белою ногой» или «Здесь остановки нет, а мне – пожалуйста...». Одни мотивчики чего стоят. Это же нужно было понять, что он – другой, что он от этого блатного дворового фольклора отталкивается.

- Он мне показывал дома на гитаре, что вот этот аккорд уже освоил, а этот не знает.

- Может быть, он был не слишком хорошим гитаристом. Но музыкальная часть его песен была превосходна, в полной гармонии со смыслом и интонацией.

- Когда потом вышел с гитарой Высоцкий, уже не было удивления, все уже знали этот жанр, человек с гитарой перестал удивлять.

- Это уже после «революции Окуджавы».

-Да, да, после Окуджавы. Он нас приучил к бардовской песне, вернее, ее открыл, стал ее зачинателем.

 



[1] В последние годы жизни ЮА, зная о его героической борьбе с болезнью и невероятной жизнестойкости, к Евтушенко потеплела, как впрочем, и я.

[2] С помощью фиктивного замужества Юлия Добровольская в 1982 году смогла покинуть СССР.

[3]Ирина Емельянова - дочь Ольги Ивинской, возлюбленной Бориса Пастернака.

[4] Не так давно в спектакле Нью-Йоркского театра «Диалог» о Пастернаке я услышала стихи Ольги Ивинской, обращенные к поэту, - и они мне понравились (прим. публикатора).

Добавить комментарий

Plain text

  • HTML-теги не обрабатываются и показываются как обычный текст
  • Адреса страниц и электронной почты автоматически преобразуются в ссылки.
  • Строки и параграфы переносятся автоматически.
To prevent automated spam submissions leave this field empty.
CAPTCHA
Введите код указанный на картинке в поле расположенное ниже
Image CAPTCHA
Цифры и буквы с картинки