Людмила Нарусова о себе и Собчаке Людмила Нарусова: Политик не имеет права не верить!

Людмила Нарусова. Фото Владимира Нузова.

— С политической точки зрения — правильно, потому что Совет Федерации — верхняя палата нашего парламента, утверждающая или не утверждающая законопроекты нижней палаты — Думы, по аналогии, скажем, со Штатами, это — Сенат. Точно так его члены выбираются в 88 регионах России и по структуре, это — аналог сената. Но мне кажется, что в великом могучем русском языке нет удобоваримого слова для этого, поэтому нас часто называют депутатами или сенаторами. Кроме того, азиатский характер российского менталитета заключается в том, что для женщин называться членом не очень прилично...

— Считаете ли вы, что у России свой “специфический” путь развития или он все-таки — общечеловеческий?

— В последнее время приходится слышать много разговоров о том, что мы будем строить свою демократию, свой бизнес, свое правовое государство и так далее. Эти отголоски славянофильских течений, которые имели место в России в середине XIX века, и вновь всколыхнувшиеся теперь, мне кажутся весьма искусственными. Да, специфика России заключается в том, что это евроазиатское государство, больше половины страны находится в Азии, в России представлены буддисты, иудеи, мусульмане, различные национальности, которые ни по образу жизни, ни по менталитету европейцами не являются. Это предопределяет геополитическую роль России в качестве моста между Европой и Азией — я глубоко в этом убеждена. Приведу интересный исторический факт. Когда основатель Петербурга, прорубив “окно в Европу”, строил свой первый дворец в Летнем саду, он дал задание архитектору Трезини сотворить этот дворец так, чтобы он отражал суть России, — как вы понимаете, непростая задача для архитектора. Трезини, взял магическое для России число 12, дюжину, поделил его пополам, шесть окон повернул на запад, шесть — на восток... При этом часто цитируют Ф.Тютчева с его известным “Умом Россию не понять....” Что же касается терминов и дефиниций, что у нас есть свой, неповторимый путь развития, то по сути это означает домотканные претензии на смесь “французского с нижегородским”, что может льстить самолюбию круглосуточных патриотов. Есть такие исторические идиомы: например, восточная деспотия — никто не говорит про деспотию европейскую, хотя в Европе этот период тоже был. Или помните: страны народной демократии? Как будто демос — это не народ. Был еще термин “буржуазная демократия” — это про капиталистов. Но мне кажется, такая словесная эквилибристика ничего общего не имеет с реальными политическим процессами. Демократия — она и в Африке демократия. И есть основополагающие, общечеловеческие принципы любого государства: демократия, свободные выборы, правовое государство, независимость судебной власти, которые не могут иметь национальной специфики. Если они таковую имеют, значит, что-то неладно в королевстве.

— Что, на ваш взгляд, было самым ужасным в истории России и есть ли предпосылки повторения этого?

— Самое ужасное в истории нашей страны — это гражданские войны и революции. На мой взгляд, они — как катализатор в химической реакции — порождают возникновение самых дремучих инстинктов, затаенно сидящих в человеке: зависть, жестокость, непримиримость, нетерпимость к чужому мнению, и, как следствие всего этого, — кровопролитие. Вирус может дремать в человеке, в каких-то латентных формах. Но именно во времена революций происходит распространение вирусов зла, убийств, нечеловеческих жестокостей. К сожалению, я не могу быть уверенной в том, что этот вирус побежден в нашей стране навсегда.

— Какова самая большая опасность, грозящая сейчас России изнутри?

— Возникновение полицейского государства и контрреформы, обусловленные усилением правоохранительных органов, попытка присвоить ими, органами, полные, бесконтрольные функции “надзора” за населением. Под благородным порывом борьбы с терроризмом идет сужение демократических завоеваний общества.

— Кто сформировал вас как личность?

— Мой муж, Анатолий Александрович Собчак, безусловно.

— Я имею в виду более ранний период. Вы выросли в семье военного, а там, как известно, воспитание довольно консервативное...

— Я выросла в необычной семье военного. Мой отец провоевал с первого до последнего дня, получил тяжелейшие ранения. Маму 16-летней девочкой из-под Ленинграда угнали в Германию. И когда в 1945 году американцы ее освободили и после многочисленных унизительных проверок передали советской администрации, ее взяли в качестве переводчика в комендатуру маленького немецкого городка, где комендантом был старший лейтенант Борис Нарусов. Так они познакомились и родилась моя семья.

Для отца, мечтавшего о военной карьере и имевшего на это веские основания: ордена, медали, тяжелое ранение, с женитьбой на моей матери карьера кончилась — сами понимаете, почему. Правда, в Германии родители прослужили еще несколько лет, и когда в 1950 году они вернулись в Советский Союз, мама узнала о сталинском запрете ей жить в родном Ленинграде. Более того, прекрасно зная немецкий язык, она не могла поступить ни в один провинциальный вуз. Поэтому я выросла не в кондово-солдафонской обстановке, а в атмосфере критически думающих людей. Я прекрасно понимала, что пришлось пережить моим родителям и как была несправедлива к ним Родина.

Я родилась в Брянске, окончила там школу с медалью — только так можно было без блата поступить в Ленинградский университет, о котором я мечтала и который тоже окончила с красным дипломом.

— Как папа с мамой формировали ваше отношение к советской власти?

— Мама настолько боялась своей истории, что я узнала о ней только в 17 лет, поступив в университет. В семье не было настроя против советской власти — родители понимали, что нельзя жить в этой стране, будучи настроенной “супротив” власти. Но “одобрямса” не было!

В семье обсуждался, помню, выговор на бюро райкома КПСС маме — директору кинотеатра — за то, что ее киномеханик пел в церковном хоре: “за плохое воспитание в коллективе”.

— Дальше вы попали под могучее обаяние Анатолия Александровича Собчака...

— Я была абсолютно аполитичным человеком, читала только “Литературную газету”, не очень понимала разницу между Генсеком ЦК КПСС и Председателем Президиума Верховного Совета СССР — для меня это была одна шайка. Поэтому моя политизация началась со встречи с А.А.Специально обращать меня в свою веру ему не надо было — я была, если можно так выразиться, благодатной почвой, на которую падали семена гражданского возмужания, сеянные моим мужем. Мне помогала и моя профессиональная деятельность: я изучала историю России до 17 года, ее реформаторство и прекрасно понимала уже профессионально, что такое Россия и реформы в ней и какова судьба реформаторов.

Далее, с процессом перестройки, началась моя политизация. Ну а когда стали собираться первые съезды народных депутатов, первые выступления депутата Собчака — причем для меня он был не абстрактным, а родным и близким человеком, — это было ошеломляюще! Я помню, он ехал на съезд и говорил: “Мы отменим 6-ю статью Конституции СССР о руководящей роли КПСС!” Я подумала: какой мечтатель! Но когда это происходило, когда его выступления кардинально меняли многое, я начала понимать, что Маяковский был не прав, говоря: “единица — вздор, единица — ноль...”

— Каков был, на ваш взгляд, звездный час Собчака?

— Думаю, это были съезды народных депутатов и августовский путч 1991 года. Сейчас многие стараются не вспоминать того факта, что именно Собчак поехал рано утром 19 августа того приснопамятного года в Архангельское и буквально заставил начинавшего уже выпивать Ельцина поехать к Белому Дому и встать на танк. Ельцин считал, что надо сидеть в Архангельском и ждать, какая будет реакция. Со словами “на миру и смерть красна” Собчак убедил Ельцина ехать к Белому Дому, довез его туда и тут же вылетел в Ленинград. Там он сумел договориться с генералом Самсоновым, и танки в Ленинград не вошли. А памятный многотысячный митинг, проведенный Собчаком и академиком Лихачевым на Дворцовой площади, ясно обозначил, во-первых, позицию второго города России, а, главное, Анатолий Александрович сумел пробиться на экраны ленинградского телевидения, которое тогда транслировалось на всю страну, со страхом смотревшую на всех каналах “Лебединое озеро”, и заявить, что ГКЧП — это преступники, назвать министра обороны Язова бывшим министром, всех ГКЧПистов — бывшими. Он, без преувеличения, совершил подвиг, расставив все точки на i. Кстати говоря, эта решительность Собчака сыграла в его дальнейшей личной политической карьере, негативную роль, ему это не простили.

— Почему звезда Собчака так рано угасла?

— Потому что самое большое горе в России, как заметил классик, это горе от ума. Во-вторых, в России не любят людей самостоятельно мыслящих, неуправляемых, имеющих свое мнение и способность это мнение высказывать на самых высоких уровнях.

— Кто конкретно преследовал Собчака, где сейчас эти люди?

— Эти люди на виду, заседают в Госдуме, вполне в порядке. Это Анатолий Куликов, бывший министр МВД, бывший Генпрокурор Юрий Скуратов, адъютант его величества и поставщик мемуаров Александр Коржаков и самолично Борис Николаевич Ельцин, а также те журналисты, которые по команде “фас” писали заказные клеветнические статьи, формируя “общественное мнение”, т. е. организовали травлю.

— Ревновал ли Ельцин к Собчаку?

— Безусловно. Например, во время поездки в Грузию, когда Собчака встретили как национального героя, целуя руки на улице, а Ельцина — весьма официально. Вспоминаю такой случай. Начало 1996 года, Ельцин после инфаркта, рейтинг 4%. Президент приглашает к себе Собчака и, поглаживая левую стороны груди, ненароком его вопрошает: “Как ты думаешь, идти мне на второй срок или нет?” Как потом выяснилось, это был тест, которым Б.Н.проверял всех крупных политиков. И все пели в одну дуду: “Что вы, отец наш родной! Без вас Россия пропадет, по миру пойдет”. А Собчак сказал ему: “Ваш рейтинг 4%, даже если вы титаническими усилиями ПР будете избраны Президентом, то руководителем страны вы быть не сможете, потому что за вас будут руководить те же Коржаковы...” Когда муж приехал и рассказал мне об этом, у меня внутри все похолодело: я поняла, что это — начало конца. А.А.с его прекраснодушием и понятием, что врать нельзя нигде, ни на каком уровне, чтобы уважать себя, отнесся к этому легкомысленно, а я, повторяю, поняла, что это — начало конца. Такое не прощается! Собчак попал в список “неблагонадежных”м и Ельцина убедили, что нельзя мэра переизбирать, дабы не делать конкурента.

— Вы пошли в политику, чтобы помогать Собчаку, а потом стали самостоятельной политической единицей. Какие ощущения вы испытываете на заседаниях Совета Федерации: причастности к великим делам, безнадежности, отчаяния или веры, что за Россией — великое будущее?

— Если бы я не верила в великое будущее России, я не занималась бы политикой. Потому что политик не имеет права не верить! Если не верит, а только делает вид, то он врет тем, кого ведет за собой, — своим избирателям. Либо ты веришь и пытаешься бороться даже в безнадежной ситуации, либо — брось заниматься политикой.

Чувство, которое я испытываю, помимо рабочих моментовм, — это чувство неловкости за тех моих коллег, которые говорят в кулуарах одно, а кнопку при голосовании нажимают противоположную.

— У вас есть ощущение, что огромный корабль под названием Россия идет в правильном направлении?

— Есть чувство ответственности за то, что мы делаем.

— Вы ведете довольно напряженную жизнь. Вы всегда были такой: твердой, уверенной в себе?

— Испытания, ниспосланные мне судьбой, только закалили мой характер.

— Какой бы вы хотели видеть Россию через 15 лет? И срок ли это для России — 15 лет?

— 15 лет — исторически ничтожный срок. Мы настолько привыкли к тем изменениям, которые есть, что уже не понимаем, как можно выехать за границу без разрешения парткомиссии. Мы забыли понятие дефицита, очереди, забыли о том, как люди шли на фиктивные браки и разводы, чтобы приобрести квартиру. Мы забыли, что не было слова “купить”, а было другое: достать. Ко всему этому, повторяю, мы быстро привыкли, поэтому положительные изменения в нашей жизни воспринимаются как сами собой разумеющиеся...

Какой я хочу видеть Россию? Несомненно, страной демократической, отвечающей мировым стандартам. Своя особая специфика может быть в русской культуре, в душе, натуре, в укладе жизни, который пока еще сохранился, чаще всего в провинции. В этом мы можем быть своеобразны, это исторически и генетически обосновано. Но с точки зрения фундаментальных ценностей, определяющих демократическое государство, я не боюсь унификации. Есть ведь 10 заповедей, и если человек по ним живет, то неважно, какой он национальности и в каком государстве находится.

— Ваша дочь вас радует?

— Да, радует, несмотря на то, что желтая пресса любит муссировать ее имя. Ксюша такая же яркая, нестандартная, как ее отец, поэтому и вызывает раздражение, зависть, злобу. Она принадлежит к новому поколению, которое не боится быть такими, какие они есть. Они не притворяются, не пытаются раствориться в серой массе, как нас когда-то учили. Ее эпатаж у многих вызывает изжогу, но я своей дочерью горжусь, потому что она с отличием окончила МГИМО, знает и прекрасно говорит на двух иностранных языках, много, в отличие от современной молодежи, читает. А эпатирующее некоторых поведение — это, на мой взгляд, следствие того, что ребенок с 10 лет ходил с охраной, был лишен простых радостей своих подруг. И то, что с ней происходит сейчас, это та самая детская скарлатина, которой она не переболела в свое время, и болеет сейчас.

Я знаю, что у нее очень сильный стержень, что она чистый внутри человек. Пусть она, что называется, перебесится, переэпатирует, но главное, что она целеустремленный и работоспособный человек. На телевидении она ведет две программы, умеет отстаивать свое мнение. То, что она подвергается нападкам журналистов и даже депутатов Госдумы, говорит о том, что она уже состоялась как личность. В 23 года это не каждому удается!

— Отец для нее кумир?

— Безусловно!

— Кто ваши друзья?

— Друзей не должно быть много. Есть и Учитель — очень близкий, мудрый человек, руководитель по аспирантуре в Академии наук — Рафаил Шоломович Ганелин.

— Ваше любимое искусство?

— Музыка, книги, театр.

— Бывали ли вы в Америке?

— Да, мне нравится эта страна, но жить бы там я не смогла.

— Часто ли вы беседуете с Анатолием Александровичем?

— Каждый раз, бывая в Санкт-Петербурге, посещаю кладбище, где он похоронен, ну, а свои поступки сверяю с ним каждый вечер.