Вспомним Мандельштама

Опубликовано: 15 июня 2014 г.
Рубрики:

Ранние советские годы были характерны не только победной поступью социализма с его великими стройками и песней «человек проходит как хозяин необъятной родины своей», но и голодом на селе, но и уничтожением несогласных с политикой вождя. Сколько активных борцов, да и рядовых людей сгинуло тогда! Сгинуло, потому что «верховный»:

Как подковы кует за указом указ —
Кому в пах, кому в лоб,
кому в бровь, кому в глаз.

Эти слова принадлежали поэту Осипу Мандельштаму, имя которого долгое время оставалось неизвестным его согражданам. Давайте перелистаем написанные им страницы — и вместе его вспомним.

Родился Мандельштам в последнее десятилетие XIX века. Его первый поэтический сборник «Камень» был издан еще до революции, когда автору, уже поучившемуся в Сорбонне и Гейдельберге и живущему теперь в Санкт-Петербурге, было немногим более 20-ти лет. В эти годы он вошел в круг талантливых людей, включавший Ахматову и Цветаеву, Пастернака и крымчанина Волошина. Вскоре в печати появился его второй сборник «Тристия» (это имя он взял у поэта Овидия, в далекие времена сосланного римским правителем на пустынные берега Черного моря). Мандельштам рассказывал:

Мне Тифлис горбатый снится,
Сазандарей стон звенит,
На мосту народ толпится,
Вся ковровая столица,
А внизу Кура шумит.
Над Курою есть духаны,
Где вино и милый плов,
И духанщик там румяный
Подает гостям стаканы
И служить тебе готов.
Кахетинское густое
Хорошо в подвале пить, —
Там в прохладе, там в покое
Пейте вдоволь, пейте двое,
Одному не надо пить!
Или вот еще, «Московский дождик»:
Он подает куда как скупо
Свой воробьиный холодок —
Немного нам, немного купам,
Немного вишням на лоток.
И в темноте растет кипенье —
Чаинок легкая возня,
Как бы воздушный муравейник
Пирует в темных зеленях.
Из свежих капель виноградник
Зашевелился в мураве:
Как будто холода рассадник
Открылся в лапчатой Москве!

Вы ощущаете этот холодок, видите лежащие на лотке вишни?

В конце 20-х годов Мандельштам много ездил, часто видался с друзьями, переводил Петрарку и сотрудничал с газетой «Вечерняя Москва». Среди написанного было и милое «Александр Герцевич, еврейский музыкант...» (позже зазвучавшее в исполнении Никитиных), и совсем иное:

За гремучую доблесть грядущих веков,
За высокое племя людей, —
Я лишился и чаши на пире отцов,
И веселья, и чести своей.
Мне на плечи кидается век-волкодав,
Но не волк я по крови своей:
Запихай меня лучше,
как шапку, в рукав
Жаркой шубы сибирских степей...
Чтоб не видеть ни труса,
ни хлипкой грязцы,
Ни кровавых костей в колесе;
Чтоб сияли всю ночь голубые песцы
Мне в своей первобытной красе.
Уведи меня в ночь, где течет Енисей
И сосна до звезды достает,
Потому что не волк я по крови своей
И меня только равный убьет.

В 1932 году — по указанию сверху — был создан единый (и подразумевалось, единомышленный) Союз Советских Писателей. Мандельштаму, продолжавшему читать свои стихи на поэтических вечерах, ленинградский писательский глава Тихонов сказал: «уезжайте из Ленинграда, наши писатели вас не хотят!» А «не хотел» он — и такие как он (хоть и помнилось, что в свои молодые годы Тихонов неплохо писал — ну, хотя бы о бедном индийском мальчике Сами, так полюбившееся советским ребятам).

Мандельштам, от повседневной жизни вроде далекий (и даже какой-то нелепый!), обладал острым и проницательным взглядом, видел, что делается в стране. Результатом увиденного оказалось, впоследствии знаменитое, его стихотворение, начинавшееся словами:

Мы живем, под собою не чуя страны,
Наши речи за десять шагов
не слышны...

Он читал стихотворение близким друзьям (о публикации не могло быть и речи!). При этом нашелся некто, доложивший опасный текст «органам...» Последовал арест автора и высылка его в приуральский городок Чердынь. Затем место ссылки (из-за вмешательства симпатизировавшего Мандельштаму наркома Бухарина) все же заменили на «более европейский» Воронеж. Немного придя в себя, он продолжал писать. Вот небольшой отрывок из тогдашнего:

Люблю морозное дыханье
И пара зимнего признанье:
Я — это я, явь — это явь...
И мальчик, красный как фонарик,
Своих салазок государик
И заправила, мчится вплавь.
И я — в размолвке с миром, с волей —
Заразе саночек мирволю —
В сребристых скобках, в бахромах, —
И век бы падал векши легче,
И легче векши к мягкой речке —
Полнеба в валенках, в ногах...

Однако, верный обретенному пониманию советской жизни, тогда же, в Воронеже, было написано:

Если б меня наши враги взяли
И перестали со мной говорить люди;
Если б меня лишили всего в мире:
Права дышать и открывать двери
И утверждать, что бытие будет
И что народ, как судия, судит, —
Если б меня смели держать зверем,
Пищу мою на пол кидать стали б, —
Я не смолчу, не заглушу боли,
Но начерчу то, что чертить волен,
И, раскачав колокол стен голый
И разбудив вражеской тьмы угол,
Я запрягу десять волов в голос
И поведу руку во тьме плугом —
И в глубине сторожевой ночи
Чернорабочей вспыхнут земли очи,
И в легион братских очей сжатый
Я упаду тяжестью всей жатвы,
Сжатостью всей
рвущейся вдаль клятвы —
И промелькнет пламенных лет стая,
Прошелестит спелой грозой: Ленин,
Но на земле, что избежит тленья,
Будет губить разум и жизнь Сталин.

Окончилась трехлетняя ссылка. Мандельштам побывал на Беломорско-Балтийском канале (про эту стройку, где во множестве работали заключенные, ему как-то не писалось), затем жил, вместе с преданной женой, в Москве, в наконец полученной от государства комнате. Но до «хозяина», надо полагать, уже дошло, что воспевающих его стихов Мандельштам не напишет. И в мае 1938 года поэта арестовали снова, обвинив в «контрреволюционной деятельности». Приговором был (нет, не расстрел, — Сталин, похоже, считал, что «поэтов опекает Всевышний», и казнить их нельзя) пятилетний тюремный срок. В сентябре того же года «заключенный Мандельщтам» по этапу был отправлен срок отбывать. Последнее его письмо с дороги, из Владивостока, имело дату «ноябрь 1938 года».

Его жена Надежда, уже лишенная московской комнаты, мыкалась по стране в поисках работы. Что с Осипом и где он находится, оставалось неизвестным до мая 1940 года, когда его брату, вызвав в домоуправление, сообщили, что «27 декабря 1938 года О.Э.Мандельштам скончался, от сердечной недостаточности, в транзитном лагере Белая Речка», — то есть почти полтора года тому... Умер он суровой дальневосточной зимой, и — как было заведено, похоронен в общей могиле.

Подробнее обо всем этом можно прочесть в воспоминаниях мандельштамовской вдовы, которые были изданы в США в 1970 году, еще при ее жизни.

Как оказалось, в англоязычном мире Мандельштама ценили высоко: издавались его произведения в прозе и стихах (стихи, правда, были представлены «в пересказе», без рифм и ритма, что для поэзии — убийственно). О нем немало писали американцы Кларенс Браун (Mandelstam, Osip 1993, 2002. The Noise of Time: Selected Prose, translated by Clarence Brown, Northwestern University Press; Reprint edition ISBN 0-8101-1928-5) и Дэвид МакДуфф (Mandelstam, Osip, 1973. Selected Poems, translated by David McDuff, Farrar, Straus and Giroux, New York and, with minor corrections, Rivers Press, Cambridge), очень интересно вспоминал о нем сэр Исайя Берлин, прошлый житель Ст.-Петербурга.

А что же отечественная печать? До горбачевских лет какие-то поэтические строки (но без упоминания имени автора) проскакивали в произведениях его приятеля Валентина Катаева, который рассказывал также, как после Воронежа катал Мандельштама на своей новенькой машине по стремительно строящейся Москве. А в 90-е годы вышли «Воспоминания» Корнея Чуковского, и там тоже есть немного о Мандельштаме (впрочем, куда раньше, в 1964 году, писал о нем в журнале «Москва» сын Чуковского Николай), писал о нем и представитель следующего поколения Петр Вайль. Официальная реабилитация имени Мандельштама прошла в два приема: в 1956 году «частично», а через 31 год — полностью.

В 2009 году в США появился роман The Stalin Epigram, написанный американцем Робертом Литтеллом (The Stalin Epigram: A Novel, by Robert Littell), где рассказывалось о последних годах Мандельштама. Фантазия автора досочинила там встречу Сталина с неким тюремным сидельцем, соседом Мандельштама по камере. Сталин расспрашивал его о Мандельштаме, а в конце воскликнул: «Вот сочини он хороший стих про меня — и остался бы жив! Но он не хотел, и так сам себя прикончил. Я тут не причем». Подобных слов реальный Сталин не произносил — но с авторской идеей можно согласиться...

На сегодня установлены памятники Мандельштаму во Владивостоке, есть также памятники в Москве и в Петербурге (укромно стоящие в каких-то дворах центра). В 2008 году в память о 70-летии со дня смерти поэта памятник Мандельштаму был открыт в Воронеже.

В России в XXI вeке издано его «Полное собрание сочинений» в трех томах — читайте, кто хочет...

Добавить комментарий

Plain text

  • HTML-теги не обрабатываются и показываются как обычный текст
  • Адреса страниц и электронной почты автоматически преобразуются в ссылки.
  • Строки и параграфы переносятся автоматически.
To prevent automated spam submissions leave this field empty.
CAPTCHA
Введите код указанный на картинке в поле расположенное ниже
Image CAPTCHA
Цифры и буквы с картинки