Shaternikova_Tree_of_Life.jpg
Постановщик «Древа жизни» — тоже не совсем обычный человек.
Восточная фамилия досталась ему от деда Абвималека Малика. Дед был ассирийцем. По вероисповеданию, как все ассирийцы еще с первого века, христианином. От притеснений персов он бежал из Ирана — к счастью, не в Россию, где мы знали ассирийцев больше как айсоров, чистильщиков обуви. Оказывается, в 1949 году вождь народов за что-то вообще причислил их к «преступным» нациям, самое слово «ассирийцы» было исключено из обихода. Не потому ли советская улица чаще именовала их «армяшками»?
В общем, Абвималек поселился в Америке и был страховым агентом в Чикаго. Его сын стал отцом Терренса, который родился в 1943 году. В юности Терренс работал на нефтяных приисках, но, видимо, недолго, потому что в возрасте 23 лет уже окончил с отличием философский факультет Гарварда. Затем он получил престижную стипендию Родса (как Билл Клинтон) и поехал учиться в Оксфорд. Но не защитил докторскую, так как разошелся со своим научным руководителем Гилбертом Райли по вопросу о концепции мира у Кьеркегора, Хайдеггера и Витгенштейна.
Вернувшись из Англии, Малик преподавал философию в престижном Массачусетском технологическом институте. Но тут он начал писать для журналов «Ньюсуик», «Нью-Йоркер» и «Лайф». Это привело к тому, что он пошел учиться в двухгодичный Американский институт кино (вроде наших Высших режиссерских курсов), получил там степень магистра искусств и стал писать сценарии. По его сценарию Джек Николсон в 1971 году поставил фильм Drive, He Said. Первую заявку на «Грязного Гарри» для Клинта Иствуда написал Малик.
А в 30 лет он и сам поставил по собственному сценарию картину «Пустоши» (Badlands), трагическую историю молодой пары, где играли Мартин Шин и Сисси Спасек. Фильму был оказан восторженный прием на фестивале в Нью-Йорке, Малик сразу стал знаменит и остается знаменитым.
Но за следующие тридцать восемь лет он снимет только четыре фильма.
Действие любовной драмы «Райские дни» (Days of Heaven, 1978) происходит в техасской глубинке, в начале ХХ века. Оператор получил «Оскара», а Малик — премию за режиссуру в Каннах.
Тут Малик внезапно уехал во Францию и долго там жил. Писал сценарии. Женился на француженке. Это был его второй брак, с 1998 года он женат в третий раз. Еще до отъезда он начал обдумывать сценарий под названием «Q» — о происхождении жизни. Из этого замысла вырастет «Древо жизни».
Вернувшись, он поставил в 1997 году картину «Тонкая красная черта» (The Thin Red Line) про битву на Гвадалканале во время Второй мировой войны. Это вольная экранизация романа Джеймса Джонса. У него там снялись Шон Пенн, Джордж Клуни, Джон Кьюсак и Ник Нолте.
Фильм был выдвинут на семь «Оскаров», но вместо них получил главный приз Берлинского фестиваля — Золотого Медведя.
Фильм Малика «Новый свет» (New World, 2005) рассказывает любимую американскую историю про Покахонтас, дочь индейского вождя, которая якобы спасла в 17-ом веке жизнь колонисту Джону Смиту, а потом вышла замуж за другого колониста, посетила вместе с ним Англию и даже была представлена королю. Больших восторгов он не вызвал.
«Древо жизни», как пишут, фильм во многом автобиографический. Так же, как его герой и ровесник Джек, Малик вырос в Техасе. Говорят, что его брат совершил самоубийство — а в фильме брат Джека тоже уходит из жизни в 19-летнем возрасте. Точно ничего не известно, потому что Малик, живущий в техасском городе Остине, уже лет тридцать не дает интервью и вообще сторонится журналистов. В Каннах он даже не вышел получать свою премию, ее получили двое его продюсеров. Но образ угрюмого одиночки не совпадает с мнениями тех, кто знакомы и работал с Маликом. Все они говорят, что он теплый и умный человек, легкий в общении.
«Древу жизни» предпослан эпиграф из книги Иова: «Где был ты, когда я заложил основу Земли, когда утренние звезды пели хором и дети Божьи восклицали радостно?» На экране возникает тусклое колеблющееся пламя, оно же будет и заключать картину. Этот таинственный «огонь, мерцающий в сосуде» — снятый на пленку «Опус 161» художника Томаса Уилфреда. Еще в 20-е годы он начал создавать «искусство света», которое назвал Lumia. Уилфред помещал в специальную камеру цветные стеклянные диски, зеркала, металлические полосы и пропускал через них свет ламп, преломленный в линзах. Это создавало странный и, по свидетельству видевших творения Уилфреда «живьем», завораживающий эффект. К 50-м годам Lumia (всего 40 произведений) уже выставлялись в музеях Метрополитен, Уитни и Современного Искусства в Нью-Йорке и вызывали интерес публики. Снимать их автор запрещал. Сейчас сохранилось только 18 инсталляций. Половина принадлежит поклоннику Уилфреда, астроному Юджину Эпстайну. Когда Малик решил включить в «Древо жизни» опус 161, созданный в 1965 году, за три года до смерти художника, он с женой приехал к Эпстайнам и уговорил их дать разрешение на съемку. Эпстайн был покорен режиссером («Умный, очень сердечный, без всяких претензий»), и работа Уилфреда теперь обрамляет фильм, служа ему как бы камертоном.
«Древо жизни» — история нескольких лет из жизни семьи О’Брайенов, живущих в 50-ые годы в техасском городке: отца-инженера, матери и троих сыновей. Старший, Джек, возможно, является alter ego Малика. Мы видим его в начале фильма уже взрослым. Он архитектор, живет в большом городе, где его окружают величественные, холодные, безмолвные конструкции из стекла и металла. В телефонном разговоре с отцом Джек (Шон Пенн) признается, что постоянно вспоминает ушедшего из жизни брата.
Его память переносит нас в прошлое, когда матери приносят телеграмму о смерти сына. В страшном горе она восклицает, обращаясь к высшей силе: «Что мы тебе?» И тут начинается странный, долгий, поначалу показавшийся мне наивно-претенциозным эпизод — как бы ответ на этот вопрос. Чем дальше, однако, смотришь картину, тем яснее понимаешь: Малик, с его философским взглядом на жизнь, стремился осуществить то, что Толстой называл «сопряжением» разных сторон бытия, увидеть их единство, выразить его в зрительных образах.
На экране нечто вроде Большого Взрыва, с которого начинается существование вселенной. Туманности, галактики, вспышки пламени, полет небесных тел. Затем становление Земли — извержения вулканов, удары гигантских волн, слепящий свет. Потом начинаешь различать какие-то формы вроде беспорядочно сталкивающихся клеток. Начало жизни? И вдруг все утихает. Рассвет. Широкая, мелкая река. И по каменистому руслу в кадр впрыгивает одинокий динозавр. Потом я прочла, что он называется троодон. Похож на огромную птицу. А смотреть на него грустно, как на заблудившуюся лошадь. Он наступает когтистой лапой на другого, раненого сородича (паразоролофуса!), который лежит в реке и смотрит жалобным черным глазом. Троодон не убивает и не пожирает беднягу. Снимает лапу и скачет прочь вдоль по реке. Мы смотрим ему вслед. Тишина.
А потом мы переносимся в Техас 40-х годов. В эпизоде появления Джека на свет режиссер избегает натурализма. Он ищет значений, а не приземленных подробностей, и этим методом строит всю картину. Мать, похожая на Мадонну с ренессансных полотен, с ее рыжими волосами, просветленным безбровым лицом, облаченная в белые одежды, и отец, с нежностью берущий на руки младенца — две силы, которые будут создавать, лепить человека.
Сюжет фильма, как мне кажется, состоит именно в этом. Закадровый голос (прием, который Малик часто применяет) говорит: «Есть два пути через жизнь. Путь природы и путь благодати. Отец и мать, вы вечно боретесь во мне».
Отец — любовь, но строгая. Мать — абсолютное всепрощение. Отец — правила, законы. Мать — фантазия, игра, свобода. Недаром в одной сцене она взмывает в воздух и вьется над лужайкой, как Ариэль. Когда они ссорятся, отец упрекает мать, что она настраивает детей против него — значит, дает им слишком много воли.
Роль отца — по-моему, лучшая роль Брэда Питта. Наконец-то мы увидели по-настоящему мужественного героя, а не вечного обаяшку и не этого ужасного старичка, постепенно превращающегося в младенца.
Юного исполнителя на роль Джека в детстве искали год, просмотрели десять тысяч кандидатур, пока не выбрали Хантера Мак-Крэкена. Малик — перфекционист во всем.
Техасская провинция полувековой давности выглядит раем. Тенистые улицы, не заставленные машинами — на них могут играть дети. В скромном, но уютном доме ветер вздувает белые занавески. Пианино, на котором играет отец (он мечтал быть музыкантом). В фильме вообще мало диалога и много музыки. Отец с наслаждением слушает запись Четвертой симфонии Брамса и дирижирует вместе с Тосканини. Звуки «Влтавы» Бедржиха Сметаны сопровождают эпизоды мальчишеских летних игр. Покой. Благодать.
Но человеческая природа такова, какая она есть. Мы видим, как в мальчиках проявляется детская агрессия, инстинкт разрушения, желание причинить боль, бунтарство против отцовской власти. Как просыпается сексуальное чувство. И во всех этих метаниях формируется личность, с двух сторон поддерживаемая и направляемая великой силой родительской любви. Здесь нет традиционного повествования, единой фабульной линии. Сцены кажутся разрозненными, но они идут в одном направлении: показать духовное становление человека.
Интересно читать критику на фильм. К нему отнеслись, в общем, с уважением. На сайте «Гнилые помидоры» его одобрили 87 процентов критиков и 66 — зрителей.
Самые частые упреки — что при серьезной философской направленности, замечательной силе изображения и режиссерском мастерстве, фильму нехватает драматической напряженности и эмоционального вовлечения зрителя. И никто почему-то не вспоминает, что был такой талантливейший драматург Бертольт Брехт, который как раз боролся с искусством «эмоционального вовлечения», считая, что захлест эмоций лишает нас возможности самостоятельно мыслить и видеть людей и вещи с разных сторон. Был ли он прав или неправ — Брехт создал на основе своего метода удивительные произведения и обрел мировую славу. Не знаю, как Малик относится к его искусству, но печать брехтовского «остранения» лежит на его фильме.
Есть рецензенты, вроде Энтони Лэйна из «Нью-Йоркера», которых «Древо жизни» явно раздражает. Нелюбовь Малика к рекламе он называет игрой, рассчитанной на разжигание интереса. Не может допустить, что возможна такая, вполне искренняя не-любовь! В его глазах персонаж Брэда Питта — тиран. Он якобы вымещает на семье свое разочарование несостоявшегося музыканта. Выгоняет Джека из-за стола и отправляет в чулан будто бы за то, что мальчик посмел «отвечать». Это передержка. Не отвечать он посмел, а сказал отцу: «Помолчи» — есть разница. Сцену, где Питт учит сыновей боксу и подставляет им лицо, настаивая: «Ударь!» — Лэйн называет «пугающей», а отца — патриархом. У нынешних левых традиционная семья, где у родителей есть какая-то власть, давно не в чести. Она «патриархальная», отживающая свой век.
В связи с «космическим» эпизодом Лэйн вспоминает остроту Набокова, сказавшего, что космическое отделяет от комического всего одна буква.
«Древо жизни» — фильм целомудренный. Это критику тоже не по душе. Там есть эпизод, когда Джек тайком забирается в чужой дом. Находит в комоде женскую ночную рубашку, бережно расстилает ее на постели. Потом спускается к реке и опускает рубашку в воду, ее уносит течением.
Тут критику хочется «отвести режиссера в сторонку и сказать ему: Терри, уж извини, но созревающие мальчики занимаются кое-чем еще». Ну, нехватает рецензенту «правды жизни», а попросту говоря, показа полезной для здоровья мастурбации...
Вообще у Лэйна есть ощущение, что все фильмы Малика неспроста обращены в прошлое. «Начинаешь подозревать, что режиссер находит в современных нравах что-то отталкивающее». Вот с этим подозрением я совершенно согласна.
Есть в «Древе жизни» очень сильно звучащий мотив — может быть, он не задуман сознательно — который вовсю, пусть и не намеренно, полемизирует с «современными нравами».
Фильм показывает неразрывное единство мужского и женского начал как нечто естественное, как высшую мудрость бытия. Отец и мать дополняют друг друга, они равно необходимы детям, но каждый по-своему. «Брак между мужчиной и женщиной», который в Америке становится все труднее защищать, показан здесь как благо, как закон жизни и источник любви.
Передо мной «Лос Анджелес таймс» от 23 июня. Объемную статью, посвященную изменениям современной семьи, предваряет цветная фотография. Три молодые женщины и четырехлетняя девочка Кейт сидят на диване. Это семья, считающая свою жизнь нормальной. Марта и Лиза — родители девочки. 44-летняя Лиза родила ее от анонимного донора спермы. Потом Лиза разошлась с Мартой и полюбила Анджелу. 38-летняя Анджела уже беременна. В ней растет яйцеклетка — правда, не своя, а Лизы, оплодотворенная тем же анонимным донором. Новую девочку назовут Фебой. При этом Марта сохраняет права на воспитание Кейт. Когда другие дети спрашивают Кейт, почему у нее три мамы, девочка знает, что надо отвечать: «Семьи бывают разные». Газета не пишет, что она отвечает на вопросы о папе. Но статья с явным удовлетворением указывает, что в Калифорнии число традиционных семей — отец, мать, дети — сократилось за последнее время на 10 процентов и составляет всего 23 процента всех households — «домашних единиц».
Никто не призывает к ханжеству и нетерпимости. Но есть что-то пугающее в этих эгоистических, полоумных половых играх. Я не верю, что нормальными вырастут дети, которые будут жить с тем, что их папа — неизвестная сперма, а мама — яйцеклетка, выращенная в маминой любимой тете.
Фильм Малика — гимн старомодной, традиционной, патриархальной, называйте, как хотите, семье. Он заканчивается тем, что взрослый Джек оказывается в каком-то вневременном пространстве, где встречает всех своих близких, живых и ушедших из жизни. Они счастливы тем, что они вместе, они прощают и любят друг друга. Древо жизни живо, его корни крепко держатся за землю.
The Tree of Life
Режиссер Терренс Малик
*****
***** — замечательный фильм
**** — хороший фильм
*** — так себе
** — плохой фильм
* — кошмарный
Добавить комментарий