Каждая книга, написанная выдающимся литературоведом и музыковедом Соломоном Волковым, становится событием. Сегодня Соломон Волков, пожалуй, "самый переводимый" на разные языки человек, пишущий на русском языке. До него таким "самым переводимым" из наших современников был Александр Солженицын. У нас была с Соломоном Волковым серия бесед о книге "История русской культуры XX века". Эта книга переведена на многие языки так же, как и все предыдущие книги Волкова. Сейчас Соломон завершил работу над новой книгой, которая в скором времени выйдет в свет одновременно в Нью-Йорке (на английском) и в Москве. Что это за книга?
— Есть такое выражение в русском языке, прямая калька с английского, — "приквел", то есть как бы вступление к тому, что уже появилось. Скажем, выходит какой-то фильм, а потом снимается кинолента, которая рассказывает о том, что случилось до событий, затронутых в предыдущей картине. Я сначала выпустил историю русской культуры XX века от Льва Толстого до Александра Солженицына, а вслед за ней написал приквел — то есть историю русской культуры в царствование Романовых — в период с 1613 до 1917 года, о том, что они делали с культурой и что культура делала с ними. В свое время я написал книгу об истории культуры Санкт-Петербурга, одного из величайших по своей культуре городов мира. Так получилось, что я первым выпустил всеобъемлющую книгу об истории культуры Петербурга. До этого писали о литературе, архитектуре, музыке, живописи, театре, кино. Все по отдельности. А я попытался все это объединить в одной книге, что многим показалось интересным. По такому же принципу я готовил и историю русской культуры XX века и эту книгу, которая только что мною закончена. Видел я изданный в Москве учебник о культуре XIX века. Но там ни словом, например, не упомянуты такие гиганты, как Чайковский, Мусоргский и многие другие люди, без которых русскую культуру представить себе невозможно. На Западе эти люди гораздо более популярны, чем, скажем, драматург Островский, которому посвящена целая глава. Но Островского сегодня помнят только в России, а Чайковского и Мусоргского чтит весь мир. Такой вот дикий литературоцентристский подход к своей собственной культуре в России. Я пытаюсь по мере сил этот подход как-то подправлять и делаю это в каждой из своих книг. Но в своей новой работе я, конечно же, не ухожу от того факта, что центральным явлением культуры в России всегда была литература.
— Основателем русской литературы — имеется в виду литература, которая стала явлением всемирного масштаба — считается Александр Сергеевич Пушкин. Вы согласны с тем, что русская литература по-настоящему громко заявила о себе голосом Пушкина?
— Новой русской литературе и музыке очень повезло, что их настоящими "отцами-основателями" стали Пушкин и Глинка. Я их выделяю как особую пару. Они в чем-то очень были похожи по темпераменту и по тому культурному продукту, условно говоря, который производили, потому что легкость, совершенство, гармония появились у них как бы ниоткуда. У них были предшественники, особенно у Пушкина, но они не идут ни в какое сравнение с тем, что сделали эти два гиганта. Причем, если говорить о литературе, Пушкин — такая уникальная фигура, на которой все сходятся. Вот, например, Толстой и Достоевский. Не может быть такого, чтобы Толстого и Достоевского любили одинаково. Обязательно человек любит больше либо Толстого, либо Достоевского. А в отношении Пушкина — его никогда ни в какую пару не объединяют, его любят все. Пушкин, как говорил Аполлон Григорьев, — "это наше все", и как добавил мой добрый знакомый Андрей Битов — уже даже не сам Пушкин, а наше отношение к Пушкину стало национальной русской чертой.
— Соломон, среди литературоведов есть такие определения — великая литература и литература великих писателей. Вот, например, некоторые считают французскую и английскую литературу великой на протяжении нескольких веков, а русскую литературу — литературой великих писателей. Потому что, по их мнению, у русской литературы таких веков не было. Всех самых значительных русских писателей и поэтов, за исключением Чехова, могла бы родить одна мать. Если бы эта гипотетическая литературная мать родила Пушкина в 1799 году, скажем, в возрасте 17 лет (тогда рано рожали), то будучи 46 лет от роду, в 1828 году она бы родила Льва Толстого. А в промежутке она могла бы дать жизнь Гоголю, Лермонтову, Тургеневу, Достоевскому, Гончарову, Салтыкову-Щедрину. При всей условности этих гипотез о "литературной матери", любопытно, что, действительно, большинство русских самых значительных писателей и поэтов были современниками, людьми практически одного поколения.
— Культура любой страны связана с политической жизнью, ее экономическим развитием. Эти факторы во многом определяют судьбы культуры. Россия в плане политическом и экономическом довольно поздно вышла на европейскую арену. В то время Европа определяла политический и экономический климат в мире. Россия вышла на эту сцену фактически только при Петре Первом. И в этом, наверное, ее несчастье, одно из многих, которое сопровождает историческое развитие России. Поэтому и культура ее, которая развивалась в сравнительной изоляции, не произвела таких гениев как Рабле, Данте, Сервантес, которые оказались всемирными явлениями тогда, когда русская культура все еще оставалась локальной. И вся последующая история России складывалась таким образом, что практически ни одно российское правительство всерьез не пропагандировало свою культуру за рубежом — ни царское, ни советское. В советское время на государственные деньги могли поддерживать какую-нибудь зарубежную коммунистическую партию, но не русскую культуру за границей. Государство не раскрутило никогда ни одного своего гения.
— Разве больного, бедного, несчастного Сервантеса, который одно время был рабом на галерах под плетью надсмотрщика, надо было раскручивать Испании?
— Надо было. Такого не бывает, чтобы человек раскрутился сам собой, не может быть таких чудес. Случайно в этом мире не происходит ничего. Никогда ни один человек не раскрутил себя сам силой своего творческого гения. Всегда находились общественно-политические силы, которые ему помогали.
— Если оттолкнуться от ваших слов, что случайностей не бывает, то случайно это или нет, что в России Пушкин несомненно самый великий поэт, но в западных странах о нем знают очень немногие люди, в основном те, кто профессионально интересуется литературой. В Америке если и издаются стихи поэта в переводе на английский, то очень ограниченным тиражом, и в магазинах их практически не сыщешь. Русскую литературу в Америке в основном представляют три гиганта — Достоевский, Толстой и Чехов, которые здесь очень популярны были всегда и издаются большими тиражами. Чем вы объясняете то, что Пушкин не стал близок западному читателю, не стал фактором мировой культуры?
— Пушкин известен на Западе как автор произведений, по которым созданы знаменитые оперы, более или менее постоянно находящиеся в репертуаре европейских и американских оперных театров. Это "Евгений Онегин" и "Пиковая дама" Чайковского и "Борис Годунов" Мусоргского. Периодически издаются произведения Пушкина, его биографии. О нем знают. Но его не раскрутили достаточно.
— А кто раскручивал Толстого, Достоевского, которых считают величайшими писателями, кто раскручивал Чехова, которого многие ставят вторым драматургом мира после Шекспира?
— Толстого и Достоевского раскручивали политические обстоятельства, при которых Россия присутствовала активно на европейской арене. Происходили существенные денежные обороты между Россией и Францией, Англией, Германией, появились прочные экономические связи, при которых возникает интерес к стране, а вслед за этим интересом к стране как военной, политической, экономической силе приходит интерес к ее культуре. Для меня это абсолютно ясно. То же самое и сейчас. Посмотрите, вдруг сейчас в Америке появился интерес к иранскому кино. Почему? Да потому что Иран стал страной, которая представляет угрозу, и потому все связанное с ней становится интересным. Вдруг бестселлерами становятся мемуары афганских женщин. Ну, кому это было интересно раньше узнать про афганских женщин, если бы Афганистан не присутствовал ежедневно в заголовках всех ведущих газет? Пушкину в этом смысле не повезло. Если бы он родился лет на сто позднее, очень возможно, что его бы тоже раскрутили.
— Но ведь Достоевский был всего лишь на 22 года моложе Пушкина, а Толстой на 29 лет. Это не такой уж большой срок. Почему вы Пушкину отводите целых сто лет, чтобы он вошел в элиту мировой культуры?
— Потому что Пушкин отражал российское общество, которое еще не волновало западную элиту. Почему из всех перечисленных нами авторов самым любимым является Чехов? Толстого и Достоевского уважают и ценят, а Чехова любят. Почему Чехова? Потому что люди, описанные им, Западу понятны. Вы только поменяйте имена чеховских героев, замените их на Джона, Ганса и Пьера — и это будет западный интеллигент. Чехов описал ситуацию, которая была, есть и в обозримом будущем будет родной для интеллигенции всего мира. Он описал средний класс. Пушкину не повезло не только потому, что Россия еще не вышла на сцену в его время, но еще и потому, что общество, которое он описывал, не являлось адекватным тому, что могло бы заинтересовать Запад. Что пишет западный комментатор, когда он описывает Пушкина? В первую очередь о том, что он подражал Байрону. Зачем западному читателю Пушкин, если он все это знает через Байрона? А аналога Чехову нет. Для того, чтобы покопаться в своей душе, нью-йоркский интеллигент идет и с удовольствием смотрит пьесу Чехова.
— Я полагаю, что сейчас вряд ли Байрона многие читают. Чайлд-Гарольда знают только по названию. Байрон больше известен не столько как великий поэт, сколько как человек эксцентричный с разными странностями.
— Совершенно правильно, согласен. Кстати, у меня есть знакомый, который преподает в крупном американском университете. Знакомый этот говорил, что когда он начал преподавать Пушкина, то думал, что будет его объяснять через Байрона. Но поскольку его студенты не знали, кто такой Байрон, то он Байрона объяснял через Пушкина. Это для студентов. Но специалисты обычно комментируют Пушкина, исходя из Байрона.
— Существует выражение — русский Шекспир. "Нет повести печальнее на свете, чем повесть о Ромео и Джульете". Звучит так, как будто было написано Шекспиром по-русски. Есть выражение — русский Бернс. Но не существует английский или итальянский Пушкин. Некоторые считают, что Пушкин вторичен, о чем вы сами говорили, упоминая Байрона. И еще считают, что Шекспир глубокий по мысли, а Пушкин блестящий стилист, но по мысли не очень-то глубок.
— Я с таким мнением категорически не согласен. Более глубокого мыслителя, чем Пушкин, вообразить себя трудно.
— О Пушкине у нас было много различных мифов. Среди них и такой, что власть просто хамски обращалась с великим поэтом, всячески его притесняла и измывалась над ним, что Николай I относился к поэту хуже некуда, как к обычному камер-юнкеру, что жил величайший поэт в бедности и так далее. Чуть ли не все правление Николая, царя далеко не самого плохого в российской истории, оценивали по тому, как он относился к Пушкину. Но когда я стал читать, больше этим интересоваться, то сложилось такое впечатление, что царь относился к поэту Пушкину очень неплохо. И после смерти Пушкина проявил заботу о семье. Вот, например, что пишет по этому поводу Юрий Дружников, замечательный писатель и человек, которого нам так не хватает. "После смерти хозяина в доме оставалось 300 рублей. Михайловское заложено и должно было пойти с молотка за бесценок. Проживи Пушкин еще немного, нечем было бы кормить детей, близилась долговая яма. Хоронить отца семейства было не на что; деньги на похороны щедрой рукой пожертвовал граф Строганов... По ходатайству Жуковского Его Величество распорядился уплатить все долги Пушкина из казны. Оказалось 138 тысяч 488 рублей, из них 94 тысячи 988 рублей — долги частные, то есть в значительной части карточные проигрыши. Если суммировать уплаченные долги по имению отца, пенсион семье и детям, то забота о Пушкине обошлась казне в полмиллиона золотых рублей". Такая вот картина. Деньги гигантские по тем временам.
— Это очень важная и обширная тема, предмет для особого разговора. Скажу коротко. Удивительным для меня образом эту тему многие поколения пушкинистов — и российских, и советских — игнорировали. Они рассматривали отношения Николая и Пушкина как отношения двух высоких договаривающихся сторон, как бы равновеликих и с одинаковыми устремлениями. Пушкинисты считали, что основной задачей царствования Николая I было создание максимально комфортных условий для Пушкина. Эта идея мне представляется абсолютно бредовой. Я даже не понимаю, как она могла возникнуть в уме образованного человека. Первоначально она родилась в воспаленном мозгу российских либералов, для которых Николай был Николаем Палкиным и ненавистнейшей фигурой русской истории. Все его достижения и усилия зачеркивались, а оставалась только его реакционная суть. И на Николая навешивались абсолютно все возможные и невозможные собаки, и главной из этих собак было его отношение к Пушкину и Лермонтову. И от этого все начинали плясать. Это было и в дореволюционной России. А когда пришла советская власть и это дело взял под свой контроль Сталин, то тогда пошла плясать губерния.
— Лев Николаевич Толстой говорил Антону Павловичу Чехову — есть люди лучше своих писаний и есть люди хуже своих писаний. Вот вы лучше своих писаний, говорил Толстой Чехову. На ваш взгляд, Пушкин был лучше или хуже своих писаний?
— Сравняться с писаниями Пушкина просто невозможно, ведь они на такой высоте. Вот вы говорите, что Пушкин не так глубок, как Шекспир. Бьюсь об заклад, возьмите любой том прозы Пушина, даже письма, ткните пальцем в любое место и вы увидите там глубочайшую мысль, блестящий афоризм, который осветит данную тему так, что добавить нечего. Но хочу задать вам вопрос. Скажите, Михаил, а с кем из русских писателей вы хотели бы дружить, если бы вам чудом представилась такая возможность. С Пушкиным, например, хотели бы дружить?
— О чем речь. Конечно, был бы счастлив, если допустить такую фантастическую ситуацию. Только захотел бы он со мной общаться, большой вопрос.
— Да-а-а. Он бы занял у вас деньги и исчез навсегда...
— Соломон, как однако вы говорите о великом поэте.
— ... а потом сказал бы при встрече, обнимая вас и целуя — Миша, извини, продулся в карты, возвратить сейчас не могу, как-нибудь пришли счет — через год, два или три. А потом после его смерти с вами бы уже Николай I расплатился. Словом, тут мы расходимся. Вам нравилось бы с таким человеком дружить, a я бы воздержался. И при этом я считаю его великим мыслителем, а вы ему отказываете в глубине мысли по сравнению с Шекспиром.
— Я сказал о том, что есть такое мнение. Это не обязательно мое мнение. И при всем моем глубочайшем уважении к Пушкину в негласном мировом рейтинге Шекспир стоит выше.
— Вы знаете, я скоро 35 лет живу в Нью-Йорке, и плевать мне на западный рейтинг. Мой самый любимый поэт Евгений Баратынский, который вообще не существует ни в каком западном рейтинге. А я все равно начинаю и кончаю каждый день тем, что перечитываю Баратынского.
— У каждого свои предпочтения. А что касается истории, то мне кажется, что она справедлива. Она может быть несправедлива в оценке через 10 лет, 20, но через 100-200 лет она всегда справедлива в оценке творчества писателей, художников, музыкантов. За очень, может быть, редким исключением.
— Случай с Пушкиным показывает, что западная история к нему несправедлива. А в отечественной истории Пушкин занимает место, которое он заслужил и с которого его в обозримом будущем никто не сдвинет, поскольку что-то не возникает ему конкуренции.
— В этом я абсолютно с вами согласен.
Добавить комментарий