Мария Гулегина. Интервью «Чайке»

Мария Гулегина (Адриана) и Пласидо Доминго (Маурицио) в опере "Адриана Лекуврер" на сцене Метропилитен Опера. 3 февраля 2009 г. Photo: Marty Sohl / Metropolitan Opera

В нескудной театральной жизни Нью-Йорка порой происходят события, которые остаются в памяти на всю жизнь. Таким событием в этом театральном сезоне явилась постановка оперы Франческо Чилеа "Адриана Лекуврер". Премьера этой оперы на сцене Метрополитен опера состоялась в 1908 году с Энрико Карузо и Линой Кавальери в главных ролях. Несмотря на огромный успех, опера не прижилась и была возобновлена лишь в 1963 году. А 28 сентября 1968 года на роль Маурицио был введен никому не известный молодой испанский певец Пласидо Доминго. 6 февраля 2009 Пласидо Доминго снова вышел на сцену в роли Маурицио. Роль Адрианы исполняла драматическое сопрано Мария Гулегина, роль принцессы Бульонской — меццо-сопрано Ольга Бородина. Воистину звездный треугольник. Такое случается нечасто.

Сюжет оперы взят из действительности. Это загадочная история скоропостижной смерти на 38 году великой французской актрисы Адрианы Лекуврер. Запутав для интереса фабулу всякими там несовпадениями, потерянными браслетами, увядшими фиалками и прочей мелодраматической атрибутикой, либреттист Артуро Колатти поставил в центре соперничество знаменитой актрисы и принцессы Бульонской за любовь Мориса Саксонского, внебрачного сына польского короля Августа Второго. Это соперничество окончилось для Адрианы трагически.

Вскоре после премьеры мы беседуем с Марией Гулегиной:

— Мария, что эта роль значила для вас?

— Эта роль мне безумно нравится. Я очень много пою злодеек, роковых женщин... А тут Адриана — натура тонкая, артистичная. Я всегда мечтала о такой роли. Здесь я могу раскрыть другие грани: нежность, любовь — все лучшее, что есть у меня в душе.

— Но ведь Адриана тоже не ангел: в борьбе за Маурицио она подбрасывает потерянный принцессой Бульонской браслет, и тем самым компрометирует ее в глазах у ее собственного мужа...

— В жизни все взаимонаказуемо. Адриана выдала тайну принцессы, а та ее отравила. Адриана никогда не могла бы пойти на убийство. Ее оружие — слово. Она "убивает" соперницу монологом из "Федры".

— Понимала ли Адриана, целуя и прижимая к груди букетик увядших фиалок, что он отравлен?

— Нет, ей принесли шкатулку якобы в подарок от Маурицио — ведь это был день ее рождения. Она открыла шкатулку, узнала фиалки, которые она сама подарила Маурицио накануне, и была оскорблена... Потому, что это означало разрыв. Но Мишонне (владелец театра Комеди Франсез. — Б.Е.) догадался, что цветы прислала женщина.

— Очень теплый образ создал Роберто Фронтали. Мишонне влюблен в Адриану. Он выкупил ее ожерелье, которое она получила в подарок от королевы и заложила, чтоб помочь Маурицио бежать из тюрьмы. Он восхищается ее игрой, стоя за кулисами. Он ее любит трогательно и безнадежно...

— Она тоже его любит, но как друга, как отца...

— Сцену смерти вы играете потрясающе. Мурашки бегут по коже...

— Спасибо огромное. К сожалению, Маурицио появился слишком поздно, яд уже начал действовать. Адриана слабеет, теряет сознание... Психологически это очень сложный момент. Тут не игра, а проживание. И вот на репетиции случилось смешное. Комическое и трагическое как всегда рядом. Адриана (я) спрашивает: "Где я? Что со мной?". Тут идет пауза. Пласидо подумал, что я забыла текст, и стал мне подсказывать. Он испугался моего взгляда. Скорее всего, у меня были безумные глаза, такие бывают у смертельно больного человека... или у певицы, забывшей текст... (смеется).

— Как вы себя чувствовали после такой сцены? Как вы выходили из образа? Ведь это финал, идет занавес, нужно выходить на поклоны.

— Это трудно — выйти из этого состояния. Но как говорят, "выходя из театра, не забудь выйти из образа". Но это необходимо. В своей жизни я пела только одну комическую роль — Розину в "Севильском". И только после этой роли настроение было всегда отличное. А когда играешь такие сложные роли, то, естественно, это утомляет, и надо некоторое время приходить в себя...

Счастье, когда с тобой на сцене коллеги, твои друзья.

— Вы поцеловались с Бородиной, выходя на поклоны. Публика зааплодировала, вроде как бы соперницы помирились. Это вы специально?

— Да нет, это не на публику. Мы подруги и радуемся успеху друг друга. Мы знакомы и дружим уже 20 лет, болеем друг за друга. Аня Нетребко приходила за нас поболеть, и мы были на ее спектакле. Это нормально. Знаете, когда сама чего-то достигаешь в жизни, то и других можешь ценить и уважать за их заслуги. Я всегда радуюсь успехам моих соотечественниц.

— Правда, что декорации остались от старого спектакля?

— Эти декорации остались с 1938 года! Их почистили, подновили, они прекрасно выглядят. Интересно, что их двигали не с помощью техники, а вручную — так, как 40 лет назад. Марк Ламос — очень хороший режиссер. Он поставил спектакль с огромным пиететом к либретто. Во втором акте должны были гореть настоящие свечи. Запах горящих свечей усиливал впечатление. Очень красивое зрелище — затухающие свечи, и когда сизый дымок тянется вверх. Мне нравится этот запах, но у Ольги он вызывает неприятные чувства, поэтому пришлось заменить стеариновые свечи на электрические.

— Режиссер вам ставил мизансцены, или вы сами их придумывали?

— Эта постановка была построена именно на том, что написал сам композитор в клавире. Именно на это и акцентирована. Каждое движение не поставит ни один режиссер. Артисту, грубо говоря, дано задание — пройти из пункта А в пункт Б, но не по прямой, а зигзагами, кружевом. Заданность есть, но в ней должен быть элемент импровизации. Чтобы было ощущение чего-то нового.

— Вы принимаете модерн в опере? Я смотрела в записи "Травиату" с Анной Нетребко. Там все действие разворачивается на красных диванах. Это все равно, что "Адриану" поставили бы на стульях...

— А вы знаете, сколько "Адриан" было поставлено не в традиционных декорациях?! Постановка "Травиаты" в Зальцбурге замечательна тем, что ставилась именно на Анну, и что там именно она тот брильянт, который все освещает. К сожалению, такая разумность и символика очень редки. Вот почему я очень мало пою в Германии — они там модернизуют все подряд, но делается не от ума, а от незнания конкретных моментов. Как будто книжки уже никто не выпускает и не читает. Вот наш "Макбет" в МЕТ — не в оригинальном времени, тоже модерн, но какой классный!!! Андрю Нобл — знаток Шекспира, поэтому все удалось. Филлида Ллойд поставила гениально "Макбет", в котором мне посчастливилось спеть в Париже, Лондоне и Барселоне... Модерн — но в меру, со своим стилем. Модерн — который трогает сердце...

— Какие планы у вас на ближайшее время?

— "Тоска" в Вене. Сольный концерт в Майами. Юбилей МЕТа, много чего... В этом сезоне пою "Турандот" в Вашингтоне. Потом и в МЕТ будут сольные концерты и с оркестром. Все, как обычно. Может быть, придется меньше брать репетиционные периоды, чтоб домой в Люксембург успеть слетать и общественными обязанностями заняться.

— Мария вас избрали Послом доброй воли ЮНИСЕФ! Поздравляю! Это очень почетно. Чем вы будете заниматься?

— Борьбой с детским трафиком: торговлей детьми, неправильным усыновлением. Буду заниматься защитой детей от насилия. Чтобы дети с отклонениями получали больше помощи и заботы от государства. Чтобы матери не оставляли больного ребенка в роддоме.

— Как же вы будете сочетать эти сложные и ответственные обязанности с вашим плотным графиком?

— Я поняла, что пение — это хорошо, но я рано или поздно уйду со сцены. И лучше раньше, я хочу, чтобы люди запомнили меня как человека, а не только как певицу. Это тоже немало. Ты останешься в истории МЕТ, в истории мирового оперного искусства... Но ты никому этим не сделала хорошо. Не спасла жизнь.

— Как никому?! А вашим слушателям и зрителям? Вы дарите людям радость. Вас любит публика. Сколько людей стояло в очереди за кулисы, чтоб получить ваш автограф!

— Да, это так. Но если ты кому-нибудь сделала доброе дело и у человека сложилась судьба, у него свои дети будут. Понимаете? Почему я так ревностно отношусь к этому? Потому что, когда я родилась, моей матери тоже советовали оставить меня в роддоме. Ей говорили, что я все равно не выживу. Меня выходили мама и папа.

— Расскажите о вашей поездке в Китай.

На параолимпиаде была как почетный член международного параолимпийского комитета. Болела за "наших". И не только за наших. Для меня все были "наши". Там ребята такие чудеса делают, что это упрек нам, у которых две руки и две ноги. У меня в горле ком стоял от счастья и гордости за этих ребят. За их мужество. За то, что не ропщут на судьбу, а тренируются, добиваются успехов, ставят рекорды, Они показывают нам, здоровым, насколько ценна жизнь. Они — с протезами, без рук, без ног, плывут, бегут, ядра толкают. Я впервые в жизни ходила на футбол — болеть. Я так кричала, что напрочь забыла, что я певица и мне нужно беречь голос. Впрочем, принцесса Виктория тоже кричала. Мне посчастливилось вручать награды. Это было самое трогательное, когда звучали гимны стран. А когда звучал наш, тот, к которому мы привыкли с детства, слезы сами собой наворачивались. Вот парень, молодой, красивый. Чемпион олимпиады по плаванию без двух рук. Или Дима Кукорев с детским церебральным параличом. Или Олеся Владыкина после катастрофы в Таиланде. Красавица и умница. Мужества и воли им не занимать. Они дают всем нам урок жизнелюбия, мужества, стойкости. Дай Бог им здоровья и сил!

— После долгого перерыва вы вернулись со своим творчеством на родину, в Петербург. В Мариинский. С каким чувством?

— Это меня Гергиев вернул, Валерий Абиссалович. Огромное ему спасибо. Он мне и раньше предлагал, в 1992 году, но я тогда еще не была готова, у меня был период становления. Сейчас все иначе. Я уже всем все доказала. Я поняла, что быть независимой хорошо, но еще лучше быть нужной. Есть два театра, где я чувствую себя, как дома: Метрополитен и Мариинский. Одно плохо в Петербурге: климат. Я там всегда простужаюсь. Всем певцам в городе на Неве надо при жизни ставить памятники.