Рассказы

Живописная суета

Мы рождены, чтоб сказку сделать

Болью.

Но оказалось, что и сказки нет.

Андрей Дементьев,

«Вся суета», 1994.

Мое первое общение с объемной живописью состоялось в раннем детстве.

Тогда я еще не ходил в школу и потому многие детали упомянутых ниже событий, особенно самого первого, знаю со слов покойного ныне отца. Его в то время часто вызывали для консультаций в горком партии и горисполком, поэтому о столичных и областных новостях он узнавал еще до того, как о них сообщали по радио, и был, таким образом, информирован о городской жизни лучше многих других горожан. 

В послевоенные годы горком партии располагался в роскошном, добротном двухэтажном здании царской постройки. С боковой его стороны на улицу смотрели высоченные окна, сквозь которые можно было разглядеть гигантскую, во весь коридор, картину «Парад Победы» в основательной золотистой раме с лепниной. На этом полотне было изображено все руководство СССР во главе со Сталиным на трибуне мавзолея Ленина, к подножью которого солдаты бросали знамена поверженных немецких дивизий. Выписанное действо выглядело величественно, а звезды и ордена полководцев, как, впрочем, и сама рама, сверкали, казалось, именно золотом, а не позолоченной желтизной.

Тогда на окнах горкомовского здания решеток не было, хозяева терпимо относились к зевакам, но все в городе знали, что за происходящим незримо наблюдает милиция. 

Высвечиваемая светом и лампами картина – наверное, самая широкая в областном центре – иногда собирала большие толпы горожан и гостей города. А в День Победы у окон разрешали оставлять букеты или просто охапки роз; особым весельем и пестротой одежды день 9 мая пока не отличался – война прошлась практически по всем семьям, оставив множество убитых и искалеченных.

Так вот автором холста – а это, как утверждал отец, была не копия, а оригинал – являлся известный московский художник (запамятовал его фамилию), с которым папа был знаком с молодых лет. 

В начале июля 1953 года на газетной стойке рядом с горкомом повесили повергшее в шок всех горожан, как, впрочем, и всех советских граждан, сообщение об аресте Берии. И многих стала интересовать судьба этого персонажа на главной городской картине, тем более что Лаврентия Павловича местный люд боялся больше всех других советских руководителей; кроме того, Берия со своими пенсне и четко подстриженными усиками был единственным из руководителей похожим на узбека. 

Впрочем, ждать изменений на нашей картине пришлось недолго: недели через две окна горкома неожиданно занавесили, а пацаны смогли разглядеть в щель одного из окон покрытую белой тканью и саму картину.

Выбрасывать такую дорогую и знаменитую картину в горкоме, похоже, не решились, возможно, потому что на ней был изображен сам Сталин.

Писать подобного рода полотна в Бухаре мог только один человек – Курзин, но его угораздило в третий раз попасть в тюрьму за политические разговоры, после чего он и скончался, а фамилию его никто не решался упоминать вслух. Равных курзинскому таланту в округе не было, а с «Парадом Победы» надо было срочно что-то делать.

Отца вызвали в горком и попросили связаться с его знакомым художником. Москвич поставил условие – оплатить авансом поездку поездом, таким образом, уже через четыре дня живописец был на месте. Столичный человек в кепочке, а также подтянутый ему на подмогу местный преподаватель изоискусства быстро и аккуратно закрасили фигуру Берии, пропорционально расположив остальные. Да, образовались заметные пробелы, но картина в конце концов смогла предстать перед привыкшим к ней и соскучившимся по ней народом, вновь собиравшимся у горкомовских окон больше из простого любопытства.

Второй удар по полотну был нанесен через четыре года: с нее должен был исчезнуть… Маленков. Вновь пришлось вызывать товарища отца – и на трибуне ленинского Мавзолея стало как-то уж совсем просторно. 

Когда же в 1961 году гроб со Сталиным вынесли из общего Мавзолея вождей, то пришёл конец и всей картине.

Полагаю, что уничтожать «Парад Победы» тогда снова не решились; не отважится на это, по-видимому, никто и позже. Скорее всего, эта картина, свернутая в рулон, до сих пор пылится в каком-нибудь архиве. Хорошо бы взглянуть на нее…

Двадцать пять лет спустя в здании переехавшего горкома партии, по иронии судьбы, открыли областной музей изобразительных искусств, первым делом повесив на почетное место произведения, находившегося под запретом Курзина. Сама крепкая двухэтажка с николаевскими кирпичами счастливо пережила как своих прежних хозяев, так и целых три землетрясения. 

…Замалевщик в наших краях – профессия, похоже, древнейшая. В том же изомузее вам покажут снимки разрушенных фресок местных храмов идолопоклонников и посетуют на замазываемые по утрам без разбора штатным маляром свежие молодежные, в том числе вполне талантливые, граффити на городских стенах, столбах, мостах и асфальте. 

Впрочем, полотна, как и рукописи, не горят! 

Безлуние

И кто в избытке ощущений,

Когда кипит и стынет кровь,

Не ведал ваших искушений – 

Самоубийство и Любовь!

Федор Тютчев

В ресторане можно было найти все, чего никогда не было в местных продмагах, – чешское пиво, латвийские шпроты, красную икру. А ресторанный буфет манил посетителей начищенными до блеска пузатым русским самоваром и столовыми приборами, узбекскими чайниками, тарелками и пиалами с золотым ободком. И все получалось в работе буфета лихо: обслуживание посетителей в часы пик и уборка в безлюдное время; ежедневный прием продуктов; проверка солонок два раза в день, заправка горчичниц, пересчет салфеток. 

Изета, буфетчица из соседнего кинотеатра, – Ира для подруг и знакомых, – давно мечтала заработать на своей молодости и красоте, получив место в этом ресторане. И вот однажды удача, похоже, наконец-то улыбнулась: директор заведения, часто приходивший на воскресный киносеанс со всей семьей, увидев, как быстро и ловко щелкает Ира костяшками счетов, сам пригласил женщину на вожделенную новую работу.

Ира сумела быстро перестроиться. В накрахмаленном переднике и кружевном чепце, с кокошником, со штопором на груди ее было не узнать. Никто и никогда теперь не видел ее грустной. Она научилась разговаривать и громко, и вкрадчиво, подстраиваясь под собеседников, особенно богатых. 

Звонко сыпалась мелочь в тарелку со словами «Только поживее, ребятки!..» Ловко укладывался в коробку под прилавком для дома недоеденный, нетронутый или просто украденный провиант. Одобрительной улыбкой с намеком на щедрые чаевые провожалась восвояси чересчур шумная компания. Дарились на дни рождения дорогие подарки директору и его начальству. Ну и много чего еще, укреплявшего стабильный доход: Ира порой, кроме своей зарплаты и квартальных премий, довольная, уносила в кармане до пятидесяти рублей. 

Но следом потянулось и кое-что другое. 

Появились дорогие кольца на обеих руках Иры, бриллиантовые сережки, дефицитные туфли и сапожки. Ярким пятном выделялись накрашенные губы, гардероб пополнился платьями с глубоким вырезом, короткими юбками и итальянской обувью. По вечерам в будни и по воскресеньям закрутился водоворот застолий со спиртным с подругами и незнакомыми людьми. Заметно удлинился список телефонных номеров нужных людей и богатых мужчин. В результате … дети стали избегать ночевать дома, а муж Изеты – Алекко – запил горькую. В городке Изету прозвали Ириной-гулящей, и на это было много оснований. 

– Мама, не приходи больше ко мне в школу, понимаешь, я стыжусь тебя, ненавижу тебя, не хочу тебя видеть, ты поломала мне и отцу жизнь! – услышала однажды мать ошарашившие ее слова от собственной, не появлявшейся третьи сутки дома, дочери.

После такого «откровения» Ира признала свои измены и распутство, начав думать о том, как, что называется, «прикрыть за собой дверь». Однако в этом обстоятельстве было больше отчаянья, чем раскаянья.

«Гулящая» просто обязана была решить ставший, похоже, главным тяжелейший вопрос, не нанося при этом вред собственным детям, не разрушая счастье дочери и дав возможность мужу жить с той, кого он полюбит. Сама она уже не попадет в Рай, зато выстелет дорогу туда семье. Да, это станет сильным потрясением для родных, но оно, как считала Ира, разом упасет от надвигающихся других, еще более сильных, ударов.

Ира решилась на то, мысль, о чем пыталась отогнать – снотворное «Нембутал» от подруги из аптеки по соседству с рестораном оставалось в доме еще с тех пор, как во время последней размолвки с мужем женщина нервничала и плохо спала. 

Отпросившись с работы, Ира вернулась домой, разложила на столе все драгоценности и накопленные деньги, оставив написанную каракулями записку «В моей смерти прошу никого не винить. Изета», а затем проглотила целую горсть лекарства, запив его вином. 

Женщина медленно погружалась в смертную истому. В какой-то момент ей захотелось позвонить в скорую, но рука словно перестала подчиняться. 

День спустя в ресторане и вокруг него все ходили мрачные, сообщая друг другу противоречивые подробности случившегося. «Переборщила со снотворным, не рассчитала дозу, выпила лишнего», «Нет, стыд загрыз! С собой покончила! Отравилась!» – шушукались продавщицы и уборщицы окрестных магазинов и ларьков. 

Желающих идти за гробом Изеты до самого христианского кладбища оказалось мало; ее похоронили за оградой, под старым ясенем, где хоронят неотпетых самоубийц и некрещеных детей. 

Беда, однако, открыла ворота ну уж совсем надолго и слишком широко, наказывая, похоже, за женское распутство членов семьи. Смерть пришла не одна: сначала утонул в озере первый сын, затем погиб на службе второй. И опять поползли по ресторанной улице слухи: «Дети не пережили потерю родной матери!»; «Это Изета не успокаивается, тянет к себе детей!». Алекко совсем опустился, не успевая срывать стальные бескозырки с бутылок и угощая водкой местных пьяниц.

…Одноклассники уговорили Алекко продать домик и вернуться с дочерью к родным на Кавказ. 

К удивлению друзей, он бросил пить, начал собирать в горах целебные травы и цветы. Его новое занятие было несложным: надо было высушить собранное, сделать из этого снадобья и благовония для продажи на курортах, убеждая при этом выздоровевших, что «все дело в сборе растений в безлуние». Через три года справили веселую свадьбу – дочь вышла замуж и подарила Алекко внуков. 

А что ресторан? 

А в нем стали происходить странные вещи. 

Однажды прямо на посетителей упала подвешенная когда-то под потолком огромная люстра, вызвав в городке неимоверную шумиху. Многие получили ушибы. 

Позже отравился пельменями японский турист, что спровоцировало кучу проверок заведения, после которых вынужден был уволиться директор. 

Почти все лучшие музыканты перебрались в новенькую гостиницу «Интурист». 

И лишь герань на окнах напоминает о былом благополучии ресторана сегодня.

Буфет перенесли на противоположную сторону ресторана, он захирел, желающих работать в нем оказывалось мало – разве что практикантки время от времени устраивались. 

Постоянные посетители рассказывают, будто иногда в безлюдные часы в залах витает дух Изеты, слышатся шорох ее платья, тихие шаги калош, плач. Тогда молодой директор приглашает сюда из церкви батюшку. 

Тимошкино взросление

Когда встал вопрос о замене проштрафившегося хозяина магазина «Детский мир», выбор начальства пал именно на Галину. А на кого же еще? Имеет опыт торговли, в растратах замечена не была, муж-узбек учительствует в школе и награжден почетной грамотой, оба воспитывают сына.

Площадь переданной торговой точки была невелика, но женщина уже через два-три месяца смогла превратить ее в настоящий уголок детского рая.

Счастливое детство на «отдельно взятой территории» перестраивалось с самого порога.

Первым делом Галина освободила кладовку и чердак от многолетних залежей хлама. Затем побелила внешние и внутренние стены магазина, освежила выцветшую от солнца и влаги вывеску, отшлифовала ступеньки, починила и выкрасила огромные двери, окна с двух сторон от входа, полки, привинтила к дверям антивандальные ручки. Многочисленные преобразования довершило появление в «Детском мире» собственного кота.

Внутри пространство магазина было поделено надвое: слева от входа разместились девчоночьи «тропики», справа – мальчишечьи «баррикады».

На полке в центре, прямо над головой продавщицы, стояли в ряд куклы – настоящие райские обитательницы, а также надувные резиновые игрушки; на полке пониже – миниатюрные сервизы, флейты; еще ниже – деревянные лошадки, Золушкина карета, африканские животные, автомобили, грузовики, самолеты, строительные наборы, жестяное и целлулоидное оружие; ну и под горизонтальными и вертикальными стеклами круговой внутренней витрины – роскошные футляры с детским конструктором, цветные карандаши, альбомы и много-много чего еще.

Весь этот двигающийся, стреляющий, шагающий, манящий к себе многоцветный товар потенциальным покупателям представляла сама хозяйка магазина – белокурая, с ямочками на щеках, улыбчивая «бабушка Кая и Герды» – Тетя Галя.

Особенно удивлял «Детский мир» на Новый год. Каждый год накануне праздника жители городка, отстояв в длиннющих очередях не один час, несли домой стянутые веревками елки, завезенные из российских лесов. Тут же, под маркизками над внешними стеклянными витринами с левой стороны, дразнила, светясь гирляндами, украшенная игрушками всех цветов радуги собственная ель, а рядом стояли, улыбаясь сказочные Дед Мороз и Снегурочка. Справа заманивали внутрь выставленные на витрине маски, карнавальные наряды, башмаки, муфта, чудесное платье, персонажи зимних сказок, салазки с перекладинами.

Словом, «Детский мир» при Тете Гале стал достопримечательностью не меньшей, чем Дворец пионеров или Городская детская библиотека.

На пролетарские праздники над входом в торговые точки вывешивались лозунги на узбекском языке, писавшиеся каждый раз на свежей алой материи ровными буквами из белого зубного порошка, – услада души любого местного начальника: праздники устраивались по нескольку раз в год, принося магазину существенный доход, позволявший перевыполнять план, – особенно за счет командированных из кишлаков участников совещаний в областном центре, разом опустошавших полки.

Все бы складывалось хорошо у Галины Федоровны, если б главный магазин для детей не «обзавелся» сразу тремя врагами, среди которых оказались торговавшие поодаль «Культтовары» с очень похожим ассортиментом и золотозубым завмагом; стихийная воскресная толкучка у соседнего отделения Коммунального банка, на которой можно было найти хоть и подержанные, но сравнительно дешевые игрушки вкупе с водкой и папиросами; и, как это ни странно, – хабалистая толстая соседка в жилом доме напротив «Детского мира».

Соседка – явная спекулянтка, выжившая до этого в округе не одного продавца-конкурента, – при каждом случае подчеркнуто называла новую хозяйку детского магазина ее настоящим, паспортным, именем – Гертрудой, а торговую точку – «немецкой». Дальше – больше: вечно пьяный муж спекулянтки однажды попытался соблазнить Гертруду, но получил отпор, получив зеленый фингал под глаз, после чего неугомонная соседка стала распускать слухи о любвеобильности и вороватости немки.

Главными советниками Галины всегда были муж и особенно сын – она учила своего ребенка как могла и училась у него сама. Чадо продавщицы, что называется, было сыто глазами от игрушек, но, когда понравившуюся вещь все-таки надо было купить, мать платила, прилюдно вытащив кошелек из сумки, добавляя при этом, что «на сахар и хлеб, может быть, и хватит». А когда ребенку исполнилось семь лет, будущего школьника для выбора подарка привел из детского сада в магазин сам отец. Венцом исполнения желаний подростка стал страшно дорогой набор юного химика – большая красивая коробка с пробирками, колбами, реактивами, спиртовкой, лакмусовыми бумажками.

«Бог не Тимошка – видит немножко»... Всех неприятелей Галины вдруг разом не стало. «Культтовары» сгорели, подожженные допустившим растрату продавцом. Банку выделили другое помещение, а толкучку местная милиция наконец-то решила задвинуть, что называется, далеко за городские тылы. Ну а несчастная хабалка – увы! – была зарезана приревновавшим ее супругом, а сам он тронулся умом. Все как во взрослой трагедии.

Пришло время, когда хрущевский топор безжалостно обрушился на «Детский мир». Торговой точке выделили свежевыстроенное, аж двухэтажное здание в далеких новостройках с подвалом, складом, чердаком и двором – территорию, больше прежней в пять раз.

Но Галина Федоровна прилавок свой не бросила – осталась властвовать в своей же лавке, переименованной в «Малыш». Она часто наведывалась в универмаг, помогая бывшим практикантам кооперативного техникума, по ее собственному выражению, учиться «уметь работать в жару, холод и ливень», «оставаться детьми». И каждый раз начинала со слов «сила наша – в невинном детском сердечке».

Что значило для Галины Федоровны «оставаться детьми»?

За много лет работы в своем магазине женщина многому научилась и много чему могла научить. Например, тому, что, переходя из «Детского мира» в реальный, обыденный, ребенок фактически не принадлежит ни тому, ни другому, отчего поведение его часто становится непредсказуемым: интерес к купленному товару длится иногда всего пару часов, а порой купленную в детстве погремушку хранят до самой смерти. Значит, ребячье счастье надо всеми силами поддерживать.

Малыши с настоящими вещами обращаются как с безделушками, а с безделушками – как с настоящими вещами: поэтому родителям надо приобретать только качественные товары. Детвору развлекают, задаривая игрушками, стараясь доставить им удовольствие, но всё это лишь раззадоривает их, вынуждая родителей делать все новые и новые покупки. Потому лучше не скрывать от ребенка цену нового предмета развлечения, пересчитывая деньги в кошельке, ибо это учит расчетливости.

Если родители не купили понравившуюся ребенку игрушку, он может разочароваться в жизни – получается, надо искать забаве достойную замену. Или еще: дитя может вступить в драку и отобрать у соседа, например автомат… Но ищите в этой ситуации мир, а не войну. Обладатель игрушки может заплакать и поклясться отомстить обидчику, но позже… быстро забыть про слезы, начав снова играть с обидчиком вместе – дети не злопамятны.

И таких вот назиданий у Галины Федоровны для своих учениц было множество – как подарков в мешке Деда Мороза.

...Сейчас лучший в нашем городке – четырехэтажный торговый бэби-центр с детским буфетом, стационарными музыкальными аттракционами, огромными героями-муляжами узбекских сказок, бесконечным ассортиментом заграничных «развивающих» безделушек, кинотеатром и даже театром марионеток.

Соизмеримы ли бывшие и нынешние проблемы? Говорят, что да.

Менеджер бэби-центра, если его разговорить, пожалуется вам на бестолковых шастающих в Интернете мелких конкурентов без всякого представления о детях и детстве, на жадных застройщиков, желающих оттяпать лишнюю пядь земли, на минующий таможни дешевый ширпотреб… А словоохотливый маркетолог расскажет об успешном в бизнесе сыне ушедшей с большим почетом в мир иной Гертруды Фридриховны, – сыне-советнике, ныне процветающем российском предпринимателе, содержащем весь этот бэби-центр.