Меня зовут Сергей, и я помню тот день, когда мне было пять лет. Помню потому, что этот день врезался в память навсегда.
Мама работала в две смены, пыталась свести концы с концами после того, как вышла замуж за Виктора. Она думала, что он изменится, что перестанет пить. Но алкоголики не меняются так просто. В тот вечер мамы не было дома — она дежурила в больнице до утра.
Виктор пришел поздно, как обычно. Запах перегара и дешевых сигарет заполнил всю квартиру. Я лежал в своей кровати, читал книжку и слушал, как он бормочет что-то на кухне, как скрипит диван, когда он на него падает. Потом наступила тишина.
Проснулся я от едкого дыма. Сначала подумал, что это сон, но горло начало саднить, глаза слезиться. Я соскочил с кровати и побежал в зал. Виктор лежал на диване, а рядом с его рукой тлела сигарета, которая подожгла обивку. Огонь уже перекинулся на шторы.
— Дядя Витя! Дядя Витя! — я тряс его за плечо, но он не просыпался.
И тут.... огонь заговорил со мной.
"Привет, малыш," — прошипело пламя голосом, похожим на треск сухих веток.
Пятилетний ребенок не должен слышать, как говорит огонь. Но я слышал. И понимал каждое слово.
"Я голоден, — продолжал огонь, поднимаясь все выше по стенам. - Очень голоден. И ты так аппетитно пахнешь."
Дым становился все гуще. Он жег легкие, заставлял кашлять до рвоты. Глаза слезились так, что я почти ничего не видел.
"Не убегай, — смеялся огонь. - Мы же друзья. Давай поиграем в прятки."
Я забился в угол комнаты и кричал. Пламя тянулось ко мне, как живые руки, и я чувствовал, как жар опаляет кожу. В последний момент, когда огонь уже хватал меня за волосы, дверь распахнулась и вломились пожарные.
"Увидимся еще," — прошептал огонь, когда меня выносил дядя Саша.
Высокий пожарный в черной форме прикрыл мне лицо мокрой тряпкой и нес по лестнице, а я цеплялся за его шею и плакал. Но даже через тряпку я чувствовал запах дыма, и мне казалось, что огонь все еще идет за нами.
Виктора они не спасли. Он отравился дымом раньше, чем огонь до него добрался.
А меня увезли в больницу. Левая половина лица горела от ожогов. Кожа пузырилась, сочилась, болела так, что я кричал даже во сне. Врачи делали все, что могли, но шрамы остались. Глубокие, неровные, от виска до подбородка.
Я вырос худым и высоким, с широкими плечами . Правая половина лица была обычной — с карими глазами, прямым носом, волевым подбородком. А левая... левая была изуродована шрамами. Кожа там была стянутая, неровная, красноватая. Я старался поворачиваться к людям правой стороной.
В школе мне дали прозвище — Фредди Крюгер* . Дети жестоки в своей честности. Они не знают, что такие слова больнее любых ожогов.
Я старался садиться так, чтобы шрамы были в тени. Но все равно чувствовал, как девочки смотрят на меня украдкой, а потом быстро отворачиваются. Лена Соколова — самая красивая в классе — однажды случайно села рядом со мной в автобусе. Увидела левую сторону моего лица и так резко отвернулась, что чуть шею не свернула. Потом пересела в другой конец салона.
Была еще Настя Кривцова — тихая, в очках. Она никогда не смеялась над моими шрамами, но и в глаза мне не смотрела. Когда я пытался с ней заговорить, она краснела и убегала, будто я был заразный.
И огонь... огонь преследовал меня везде. Каждый раз, когда я видел открытое пламя, он говорил со мной:
"Привет, старый друг. Как дела? Нравятся мои подарки на твоем лице?"
Я не мог зажечь спичку. Не мог подойти к плите. Даже свечи на торте в день рождения заставляли меня покрываться холодным потом.
"Боишься меня? — смеялся огонь. - Правильно боишься. Я помню, какой ты вкусный."
Но в воде все было по-другому. Под водой огонь не мог меня достать. Там была тишина, покой, и никто не видел моих шрамов.
К пятнадцати годам я стал чемпионом города по плаванию. В бассейне меня знали и уважали.
Я мог задерживать дыхание под водой на четыре минуты — дольше всех в секции. Тренер говорил, что у меня легкие как у дельфина.
У меня дома была полка книг про пожарных. Я читал их тайком, мечтая стать таким же храбрым, как дядя Саша. Но как можно спасать людей от пожаров, если сам боишься зажечь даже спичку?
Мне было семнадцать, когда случился тот день, который изменил всю мою жизнь.
Я шел домой после тренировки. Двухэтажный частный дом на улице Садовой стоял за высоким забором. Старая постройка с резными наличниками, зеленой крышей и маленьким садиком перед крыльцом. Обычный дом, где живут обычные люди.
Но сейчас он горел.
Из окон второго этажа валил черный дым, принимающий жуткие формы. Дым сворачивался в спирали, вытягивался серыми пальцами, и мне казалось, что в нем проступают лица — злые, перекошенные. В окнах полыхали оранжевые языки пламени, пожирающие занавески с цветочным рисунком.
"Привет, Сережа, — прошипел знакомый голос. - Соскучился?"
Я остановился как вкопанный. Руки тряслись, во рту пересохло. Тело покрылось холодным потом, хотя от огня было горячо даже на расстоянии.
Человек тридцать собралось у забора. Все смотрели на пожар, но никто не двигался. Молодой парень в спортивном костюме снимал все на телефон: "Блин, как жарит! Щас все рухнет!"
Старая бабушка с авоськой крестилась и причитала: "Господи, что ж такое делается..."
Мужчина средних лет в костюме курил сигарету и равнодушно комментировал: "Сами виноваты. Небось, проводку не меняли с советских времен."
Две девушки-студентки : "Смотри, как красиво горит! Прям как в кино!"
Женщина в медицинской форме — видимо, врач — нервно теребила сумочку: "Где же пожарные? Уже полчаса как вызвали!"
И только одна супружеская пара что-то делала. Мужчина лет сорока и его жена носили ведра с водой из колодца во дворе и лили их в окна первого этажа. Лица у них были закопченные, одежда мокрая, но они не останавливались.
— Там девочка! — кричала женщина у ворот, и я понял, что это соседка — Машенька! Она на втором этаже! Дверь заперта!
Входная дверь действительно была заперта. Тяжелая, с железными петлями. Огонь еще не добрался до нее, но дым валил из щелей.
— Почему никто не ломает дверь? — спросил я у стоящего рядом мужчины.
— Ты что, сам попробуй. Там же пекло! Не дождемся пожарных — сами сгорим.
"Умненький, — засмеялся огонь в моей голове. - Они все умненькие. А ты? Ты тоже будешь умненьким?"
Я стоял и смотрел на горящий дом. На равнодушные и испуганные лица людей. На отчаянные попытки супружеской пары хотя бы что-то сделать.
И тут перед моим взглядом появился дядя Саша, пожарный, который меня спас от огня. Он смотрел на меня так, что у меня пропали все сомнения.
"Ты сошел с ума? — завопил огонь, когда я схватил ведро с водой. - Ты же меня боишься! Ты трясешься, как щенок!"
Я окатил себя водой с головы до ног. Холодная струя смыла пот и страх. На секунду.
— Парень, ты что делаешь?! — закричал мужчина в костюме.
Но я уже бежал к дому.
Деревянная лестница на второй этаж уже начинала тлеть. Ступени трещали пол ногами.
Дверь поддалась после третьего удара плечом. Я ворвался в коридор, и жар ударил мне в лицо. Стены были покрыты старыми обоями в розочку, они чернели и скручивались. Пол был усыпан обломками штукатурки.
"Вернись! — шипел огонь. - Помнишь, как больно? Хочешь еще?"
Дым жег легкие, но я помнил уроки плавания — как задерживать дыхание, как экономить кислород.
"Ты пахнешь страхом,— смеялся огонь. - Я чувствую, как колотится твое сердце."
Я услышал плач. Тонкий детский голос из самой дальней комнаты.
Маша сидела в углу детской, прижав к себе куклу. Ей было лет пять — ровно столько, сколько мне было тогда. Темные кудрявые волосы, большие карие глаза, полные слез. На ней было розовое платьице в горошек, теперь испачканное копотью.
— Как тебя зовут? — спросил я, подбегая к ней.
— Маша, — прошептала она. — Дядя, а где моя Кнопка?
— Кто такая Кнопка?
— Моя собачка. Она спряталась, когда дым пошел. Я не могу без неё!
"Какая трогательная сцена, — издевался огонь. - А теперь вы все втроем сгорите. Как романтично!"
Я поднял девочку на руки. Она была легкая, теплая, пахла детским шампунем. Прижалась ко мне и перестала плакать.
Спуститься с ней было проще — я знал дорогу, а огонь будто расступался передо мной. Или мне казалось.
Я вынес Машу из дома и передал ее соседке. Толпа зааплодировала, кто-то крикнул: "Молодец, парень!"
Но девочка продолжала плакала.
— Кнопка там! Кнопка сгорит!
Х
"Не смей возвращаться, — зарычал огонь. - Хватит с тебя. Один раз повезло."
Я посмотрел на горящий дом. На лица людей, которые смотрели на меня как на героя. И пошел обратно.
"Идиот! — завыл огонь. - Я сожру тебя!"
Второй раз войти в дом было страшнее. Огонь разбушевался, как будто злился.
"Ты помнишь боль? — шептал он. - Помнишь, как горела твоя кожа? Хочешь повторить?"
Мое тело покрывалось холодным потом. Шрамы на лице будто ожили, начали жечь и зудеть. Но я не останавливался.
— Кнопка! — звал я. — Кнопка, где ты?
Из детской комнаты, из-под кроватки, донеслось тихое поскуливание.
Кнопка была размером с котенка. Белая с рыжими пятнами, с висячими ушами и хвостиком-колечком. Но самое удивительное — ее глаза. Один голубой, как летнее небо, другой карий, как шоколад. Она смотрела на меня так , будто знала, что я пришел ее спасти.
Я взял щенка на руки. Он был теплый, мягкий, весь дрожал. Прижался ко мне и больше не скулил.
— Все хорошо, Кнопка. Все хорошо.
"Как трогательно, — прошипел огонь. - А теперь горите вместе."
Пламя заблокировало выход. Лестница уже горела, потолок начинал обрушиваться.
"Конец игры," — торжествовал огонь.
Но я вспомнил про окно. Прыгнуть со второго этажа — это лучше, чем сгореть.
Я разбил окно детской ботинком и прыгнул вниз, прижимая к себе Кнопку. Приземлился на клумбу с розами — шипы исцарапали руки, но кости остались целы.
Толпа бросилась ко мне. Я лежал на земле, все еще держа щенка, и чувствовал, как сердце колотится где-то в горле.
И тут Кнопка начала лизать мое лицо.
Сначала правую щеку, потом лоб. А потом — шрамы.
Там, где касался ее розовый язычок, происходило что-то невероятное. Боль уходила. Стянутость кожи исчезала. Я почувствовал, что шрамы разглаживались, как складки ткани под утюгом.
Толпа притихла. А я сидел на земле среди растоптанных роз, держал на руках щенка с разными глазами, и чувствовал, как исчезает то, что мучило меня десять лет.
Я провел рукой по лицу. Кожа была ровная, гладкая. Шрамов не было.
"Невозможно, — прошептал огонь, и его голос стал тише. - Это невозможно..."
— Дядя Сережа! — Маша подбежала ко мне и забрала Кнопку. — Теперь ты красивый!
Я был красивым. Впервые в жизни — просто красивым.
Огонь в голове замолчал. Навсегда.
Прошло три года. Я работаю тренером по плаванию и веду уроки пожарной безопасности для детей. Учу их уважать огонь, но не бояться его.
Кнопка живет у Маши, но два раза в неделю я прихожу к ним в гости. Тогда собачка с разными глазами лижет только мое лицо.
Вчера мы сидели с моими учениками у костра в лагере. Я сам развел его, сам подкладывал дрова. Впервые за много лет я не поворачивался к людям только правой стороной лица. Я смотрел на них прямо, не прячась, не опуская глаз. Пламя больше не говорило со мной злыми голосами. Оно просто горело, давая тепло и свет.
— Дядя Сережа, — спросил один мальчик, — а вы правда не боитесь огня?
— Боюсь, — честно ответил я. — Но я знаю, что страх может быть не врагом, а учителем. Главное — не позволить ему управлять твоей жизнью.
Я провел рукой по левой стороне лица. Кожа была ровная — никаких следов того кошмара. Но память осталась. И это правильно. Она напоминает мне, что я прошел через огонь - и не сломался.
Я посмотрел в пламя костра и увидел там лицо дяди Саши — пожарного, который спас меня много лет назад. Он улыбался.
А я знал: настоящие чудеса случаются не тогда, когда исчезают шрамы на лице. Они случаются тогда, когда исчезают шрамы на душе.
--------
* Фредерик Чарльз (Фредди) Крю́гер (англ. Frederick Charles (Freddy) Krueger) — главный антагонист серии фильмов ужасов «Кошмар на улице Вязов», маньяк-убийца. Википедия, прим. ред.)
Добавить комментарий