В одном из ведущих издательств русского зарубежья, M-Graphics Publishing (Бостон), вышла в свет искрящаяся юмором книга Эмиля Дрейцера «Чехов на Брайтон-Бич». Книга открывается моим предисловием, которое я, с большим удовольствием, написал по просьбе автора. С ним и хочу познакомить читателей «Чайки».
Пользуюсь случаем пожелать известному писателю и моему другу Эмилю Дрейцеру новых творческих успехов.
Два мира – один Шапиро. Предисловие к книге Эмиля Дрейцера «Чехов на Брайтон-Бич»
Анекдот советских времен (вместо эпиграфа)
Москва. Лектор с трибуны:
— Дорогие товарищи, разрешите вас заверить, что не сегодня-завтра наступит день, когда будет завершено построение коммунизма в нашей стране. Вопросы есть?
Поднимается одна рука:
— Скажите, пожалуйста, а когда в магазинах снова появится вологодское масло?
Лектор:
— О, это всё временные перебои в снабжении…
Тот же голос:
— А когда можно ожидать докторскую колбасу?
— О, это проблема тоже решится в рабочем порядке…Ещё есть вопросы?
— А туалетная бумага?
— Товарищ, встаньте. Как ваша фамилия?
— Шапиро.
— Что-то вы, товарищ Шапиро, задаёте провокационные вопросы. Не родственник ли вы печально известного на Западе Леонарда Шапиро, который написал насквозь лживую «Историю КПСС»?
— О, что вы, что вы, товарищ лектор!.. Знать я не знаю того Шапиро!… Между нами нет ничегошеньки общего… Два мира — два Шапиро!
***
Леня Эпштейн (теперь уже, к сожалению, его нет) был первым из круга моих близких друзей, кто решил эмигрировать. Это был 1976 год.
На мой вопрос, «Почему?» последовал ответ:
-- Понимаешь, старик, я дорос до потолка. Я заместитель ответственного секретаря (он работал в редакции журнала «Энергетическое строительство») и ответственным секретарем никогда не стану.
Меня поразило такое объяснение, тем более что я никогда не замечал в нем карьеристских наклонностей:
-- И ПОЭТОМУ ты уезжаешь??..
-- А что! Хороший способ помолодеть. Все сначала!..
Леня по характеру был легким человеком, ему относительно просто давались судьбоносные решения.
Затруднения с повышением по службе из-за пятого пункта мне казались пустяшной мелочью. Я полагал положение евреев в СССР куда более серьезным: был, если не уверен, то считал вполне вероятным, что нас будут вешать на столбах. Для этого у меня были веские основания.
Проработав более десяти лет в редакции серии «ЖЗЛ», я должен был уйти после того, как ее главой назначили Сергея Семанова, который стал переводить книжную продукцию на рельсы национал-патриотизма. В основе его воззрений была смесь сталинизма и монархизма, а, проще говоря, русский нацизм. Суть доктрины сводилась к тому, что власть и народ в России всегда едины, а во всех ее бедах виноваты евреи. У Семанова было много влиятельных единомышленников. Их поддерживали в ЦК партии и в ЦК комсомола, они захватывали все более высокие посты и уверенно шли к верховной власти – на смену дряхлевшим и один за другим умиравшим Кремлевским старцам.
Тем не менее, выезд из страны для меня тогда был немыслим. Когда мы с женой дозрели до понимания, что «выхода нет, а есть исход», эмигрировать было уже почти невозможно. После вторжения «ограниченного контингента» советских войск в Афганистан резко обострились отношения Кремля с Западом; власти еще сильнее стали закручивать гайки, выезд евреев из страны пошел круто вниз, даже подать заявление в ОВИР стало почти невозможно, так как почтовая служба получила негласное указание – перекрыть доставку вызовов из Израиля.
Здесь не место писать о чудесах, благодаря которым нам все-таки удалось получить вызов, а затем разрешение на выезд вместо ожидавшегося отказа. В 1982-м из Рима, где мы дожидались въездных виз в США, я написал Лене Эпштейну: «Леня, ты на шесть лет умнее меня».
Эмиль Дрейцер оказался умнее на восемь лет: он уехал еще 1974-м.
До эмиграции мы с Эмилем не знали друг друга, но судьбы наши оказались поразительно схожими, хотя я родился в Москве, а он коренной одессит.
Мы с ним почти ровесники. Оба были малыми детьми, когда разразилась война. Оба уцелели, потому что родители вывезли нас в эвакуацию (его в Среднюю Азию, меня сперва в Астрахань, потом на Урал). Оба в неласковые послевоенные годы были школьниками. Оба с молодых лет мечтали о литературе; оба не отважились поступать на филфак, так как знали, что евреев туда не берут. Оба окончили технические вузы и затем работали инженерами; оба распрощались с «работой по специальности» и стали-таки профессиональными литераторами.
У Эмиля с молодости проявился талант юмориста и сатирика. Этому, вероятно, способствовало то, что он вырос в веселой и жизнерадостной Одессе, которая во всякие, даже самые мрачные времена питала своим особым смехачеством всю необъятную Россию. Эмиль Дрейцер, скажу забегая вперед, сумел и Америку порадовать неповторимым одесским юмором.
Когда Эмиль приехал в Америку, ему было 37 лет. Я приехал в 44 года. Это главное, что нас различает. Ему было на семь лет легче вживаться в Америку.
Он поступил в аспирантуру Калифорнийского университета, получил степень мастера, а затем и гроссмейстера (магистра и доктора наук). Стал профессором, воспитал два-три поколения учеников, написал и издал на английском ряд книг – как строго исследовательских, так и художественных, насыщенных одесским юмором, ставших открытием для англоязычных читателей, которые даже не подозревали, что русские тоже умеют смеяться.
Говоря о том, что основное различие между Эмилем и мною в том, что он приехал в Америку более молодым, я слегка лукавлю. 37 лет – это тоже возраст не мальчика. Не 27 и не 17. Чтобы начать все сначала, требовалось немало мужества, настойчивости, упорства. У Эмиля всего этого оказалось в избытке. Это позволило ему стать американским ученым и англоязычным писателем, но не помешало оставаться и русскоязычным.
Эмиль Дрейцер прекрасно знает американскую русско-еврейскую community, пишет о ней с присущим ему юмором. Об этом свидетельствуют его книги. Две из них лежат сейчас передо мною: «Пещера неожиданностей» 1984 года издания и «На кудыкину гору» 2012-го.
«Чехов на Брайтон-Бич» -- это сборник повестей и рассказов, в них много юмора и немало трагедий. Книга о том, как непросто еврею вывезти себя из России, и о том, насколько сложнее или вообще невозможно ему вытеснить Россию из себя. На Брайтон-Бич Чехов остается Чеховым, а читатель, который был его почитателем в Одессе, Москве или, допустим, в Воронеже, остается его почитателем и на Брайтон Бич.
Два мира – один Шапиро.
Добавить комментарий