- Марина, Вы в Бостоне человек известный. Вас знают как преподавательницу-славистку Бостонского университета, как большую театралку - многие читали в местной периодике ваши статьи о театре. Недавно я узнала, что вы, к тому же, и путешественница - этой зимой побывали не где-нибудь, а в Камбодже. Может, у вас есть еще какие-то интересы, о которых мы не знаем?
- Ну, во-первых, о моей известности». Наверное, это связано с тем, что я в Америке очень давно. Наша семья, по-моему, была вторая в Бостоне после Александра Сергеевича Есенина-Вольпина - мы приехали в 1973-м году. Теперь о моих интересах. Добавлю к перечисленному вами, что я очень люблю «бабушек». У меня к ним невероятная привязанность еще с российских времен, когда мы с мужем много путешествовали по Северу: Белое море, Онежское озеро, Вологда... Там я, городской житель, узнала жителей деревенских и полюбила их. А во всякой деревне после войны основной возрастной категорией были бабушки. Я их полюбила за невероятную основательность, терпимость к жизни, ее приятие... Кто-то назовет это рабством. Я с этим не согласна. Есть данность, и ты с этой данностью должен как-то прожить и осуществиться.
- Эта ваша привязанность нашла продолжение?
- Здесь, в Бостоне, знаю очень многих «бабушек» и им помогаю, но не потому, что это вроде как «надо». Получаю радость от общения с ними: они внутренне никуда не спешат, могут осмыслить свой путь...
- Слышу по телефону, что у вас собака тявкает. Это еще одна привязанность?
- Да, моя страсть - звери, главным образом, собаки, сейчас у нас уже третья. Наш первый пес появился здесь, в Америке, и прожил с нами 15 лет. Он учил меня чуткости, доброте, невероятной преданности.
- У бабушек учитесь, у собачек учитесь. Как вашего теперешнего учителя зовут?
- Тёпа - у нас это семейное имя. Наша дочка это - Тюпа, первый пес был Тяпа, первый кот - Топа.
- Понятно, вариации на семейную тему. А какой породы ваш Тёпа?
- Обычно у нас были дворняжки, очаровательные. А тут первый раз купили смесь голдена-ретривера и пуделя, нас уверили, что он маленький и совершенно не теряет шерсти, - у мужа астма. Оказалось, все наоборот. И огромный - просто невозможно удержать, - и шерсть теряет больше, чем все другие...
- В вашем голосе нет негодования, одна любовь...
- Но давайте перейдем к теме театральной. В Америке вы находите спектакли, которые бы вас устраивали?
- Нет, хотя ходила и хожу по театрам очень много. Но тут нужно оговориться. Если мы говорим о балете, о симфонической музыке, о мюзикле, то Америка меня больше чем устраивает. Правда, мюзикл не мой жанр. Я люблю драму. А вот с нею здесь проблемы. Драма - не американское искусство, им трудно понять, что такое психологическая драма, хотя они клянутся и божатся именем Станиславского. Друзья говорят: Сколько можно!
Был ли хоть один хороший спектакль среди 50, тобою увиденных?
- Ну, может, один, два... Зато есть подпитка в Москве. Там - настоящий театр. Начиная с 1987 года, как только стали пускать, я каждый год в Москве. В каждом сезоне были спектакли, ради которых стоило ехать.
- А вот любопытно, почему в Америке не привилась психологическая драма?
- Я подозреваю, что отсутствие драматического театра - это американская традиция. По американским стереотипам, всегда должен быть хороший конец.
Вот недавно я со студентами ходила в Хантингтон-театр на «Вишневый сад» Чехова. Зал был полон. В последней сцене, когда в заколоченном доме вышел на сцену забытый и оставленный здесь Фирс, в зале раздался просто громовой хохот. Как смешно - забыли старика. Типичная американская реакция.
- Я подумала: а не решил ли режиссер этот спектакль в жанре комедии? Тем более, что у Чехова, если помните, его последняя пьеса называется комедией.
- Вы правы, но режиссер слишком нажимал на педали во всех комических ситуациях и он знал, что делал. Театр в Америке, в основном, развлечение.
- Не духовное очищение, не работа ума и души... В Москве, как я понимаю, вы находите другой театр. Но ведь и там его нужно искать; пустого развлекательства много и там. Как вы попадаете на хороший спектакль, предположим, к Петру Фоменко? Как достаете билеты? Есть у вас свои ходы?
- В последние годы ходов не нужно - нужно много денег. Я хотела посмотреть спектакль «Господа Головлевы» с Евгением Мироновым.
- Миронов за роль Иудушки Головлева получил в этом году Золотую Маску.
- Знаете, сколько стоили билеты, и не у перекупщиков, а в кассе, вполне официально? $65. Причем, эта цена считалась умеренной. Есть спектакли, за которые в кассе нужно платить 100 и 150 долларов.
Фоменко - другое. Там цены умеренные К нему у меня действительно есть ход, потому что мы учились в одном институте.
- Ба, так у нас с вами одна Alma Mater! Ведь Фоменко, как я знаю, кончал Московский Педагогический институт имени Ленина! Я тоже там училась. Но позже, в 70-е годы, когда о таких выпускниках института, как Юлий Ким, Юрий Визбор, Ада Якушева, официально нигде не упоминалось; их песни распевались студентами безымянные, как фольклор... Звезда Фоменко тогда еще не взошла.
- Я училась на одном курсе с Юликом Кимом, а Петр Наумович был на 2 курса старше.
- Так вы просто были окружены талантами... Но давайте дальше пойдем. Вот вы каждый год ездите в Москву. Открыли ли вы там для себя какого-нибудь режиссера, актера... но чтобы не такого известного и популярного, как тот же Евгений Миронов, а своего, заветного?
- Да, открыла. Сейчас об этом режиссере стали много говорить, а я слежу за ним с 1988 года, когда он еще мало был известен. Я говорю о Сергее Женоваче. Он ставил «Идиота» в три вечера.
- Вам это нравится?
- Очень. У питерского Льва Додина, кстати, спектакль порой идет целый день.
- Но это уже называется «жизнь в театре».
- Да, конечно. У Женовача с Додиным общее не только это, но и невероятное уважение к литературному тексту.
- Все же театр - другое искусство. Одного бережного отношения к тексту для театра мало.
- Это так; конечно, можно менять, экспериментировать, но есть какие-то базовые вещи, которые следует сохранять, если ты берешься за художественное произведение.
- Здесь мы с вами не подеремся. А вот скажите, что вы думаете о перспективах русского театра в Америке.
- На мой взгляд, перспектив у него нет. Наверное, нет блестящих режиссеров, а может быть, нет возможностей, а может, и то, и другое... Нет подпитки - это, наверное, главное. Дичок не прививается на другой почве. Хороший пример: я видела Любимова, когда он ставил в Америке. Я боготворила его до эмиграции, и я видела его спектакль здесь. И что? Это был очень средний спектакль - посмотрел и забыл.
- Что он ставил?
- «Преступление и наказание». Когда у него был политический театр там - это звучало. Здесь это не получилось. Получился добротный провинциальный спектакль.
- А вам не кажется, что во многом проблема связана с репертуаром? Русский театр в Америке должен иметь свой репертуар, а не кормить зрителя переделками классики и водевилями из «ничейной» жизни.
- Этими водевилями полны Москва и Питер. Проблема репертуара везде острая...
- Марина, вы много путешествуете. Скажите, что вас потянуло в Камбоджу? Про эту восточную страну я, например, знаю только, что там при «красных кхмерах» была уничтожена половина населения. Не разочаровала вас поездка?
- Не только не разочаровала, а наоборот - очаровала. Это чудо света. Мы много путешествовали по Европе, облазили все музеи. Но сливки сняли давно, позже хотелось общения с людьми. И вот тут мешало отсутствие языка.
- Так почему вы выбрали Камбоджу, страну, где совсем другой язык?
- Восток, конечно, дело темное, но очень привлекательное. Меня, как в моих «бабушках», поразила в восточных людях их первозданность, в них меньше суеты. Многие из тамошних монахов владеют английским, с ними интересно поговорить. Буддизм - сейчас модная религия среди художественных кругов и молодежи. И я стала понимать почему: другой взгляд на мир, на ценности, на войну... Маршрут начинался в Сайгоне, он шел по знаменитой реке Меконг, я совершенно не представляла, каких она размеров. Невероятные пейзажи, невероятные река и люди: их жизнь - у реки, их дома - на воде, у них плавающие рынки. Во вьетнамцах меня потрясло их отношение к американцам.
Они говорили: мы помним, что было, но сегодня живем в другом мире и хотим любить людей и чтоб люди любили нас. Вот почему я говорю о буддизме - они американцев простили.
- А не кажется вам, что здесь не буддизм, а обыкновенная восточная вежливость, ведь люди на американском пароходе - как вы мне говорили - занимались благотворительностью... Но давайте перейдем к Камбодже. Что вас там особенно поразило?
- Только одно слово. Мы разговаривали и вне парохода. Думаю, что и впрямь простили. А в Камбодже поразил комплекс храмов Ангкор. Эти храмы непохожи ни на что. Они только в 19-м веке были открыты французскими путешественниками в непроходимых джунглях. Сейчас джунгли расчистили, и вокруг этих храмов вырос город с такими роскошными гостиницами, которых мы и в Нью-Йорке не видели.
- Храмы стоят того, чтобы платить бешеные деньги за гостиницу?
- Конечно. Мы знаем великие русские или европейские соборы X-XII веков. В то же самое время в Камбодже воздвигли эти храмы - и в таком громадном количестве, и с такой фантастической каменной резьбой, и с таким разнообразием - один не похож на другой.
- Комплекс раскинулся на большое расстояние? Как вы передвигались?
- Между храмами расстояние 15-20 километров. Там очаровательные «тук-туки». Это современный рикша, везущий вас в коляске на велосипеде или мотоцикле.
- Недавно я услышала, что велорикшы сейчас возят желающих по московским Чистым прудам - от Покровки до Тургеневской площади.
- Надо попробовать. А в Камбодже мы встретили среди огромного числа разноплеменных туристов несколько российских групп.
- Россияне, если их не держали на привязи, всегда стремились свет повидать. А вот интересно: в этих камбоджийских храмах идет служба?
- Нет, это все музеи.
- Марина, ваш рассказ впечатляет. Вполне возможно, кто-то под его влиянием устремится в Камбоджу.
- Напоследок - о преподавании. Перейдем к Америке и к вашим студентам. Сколько лет вы преподаете? Двадцать?
- Не умаляйте моих заслуг, больше тридцати, с 1974-го года.
- Есть какая-то динамика в вашем деле? Как было, как сейчас и что впереди? Интерес к русскому языку заглох? усилился? что происходит?
- Когда я начинала, был довольно большой интерес: холодная война. С одной стороны, был политический интерес, а с другой - всегда была группа очаровательных американцев, помешанных на Достоевском.
- Хотели понять «русскую душу».
- Ну да. Немногочисленная часть, но она всегда была. Классы никогда не были переполнены, но были достаточно большими. Начинали изучать 80, 70, 60 человек.
- О!
- Конечно, к третьему курсу, оставалось человек 30, но это считалось неплохим показателем.
- А сейчас?
- Сейчас неплохая ситуация. В середине 80-х, в начале Перестройки, сокращались кафедры, уходили профессора, студентов было мало. В Россию уже можно было ездить. И это - для учебы - было и продуктивнее, и дешевле.
Сейчас уже много лет у нас постоянная категория на русских кафедрах - дети и внуки русских эмигрантов - heritage students. Очень разные люди. Иногда приходят фантастически подготовленные студенты - пишут свободно, говорят свободно. С ними безумно интересно, так как они знают две культуры.
- Вы ведь среди прочего ведете курс современной русской культуры.
- Ну да. И они ориентирутся как в русской, так и в американской, и могут их сравнивать. Но есть другие, с которыми безумно трудно. Они думают, что знают язык, потому что дома на нем говорят. Но, во-первых, и говорят они уже на смеси «французского с нижегородским». А уж читать и писать... Научить их писать адски трудно, труднее, чем американцев.
- Почему?
- Эти все слышат ушами, и для них нет разницы между о-а, е-и. Они делают типичные «грубые» ошибки, от которых отучить их невозможно.
- Типичные «грубые» ошибки - это, как я понимаю, карова, мидведь, заец. И что вы делаете со своими «сложными» студентами? Отправляете домой?
- В прямом смысле - к бабушкам и дедушкам, которые готовы их учить.
- Если раньше на курсе было 60-80 студентов, то сколько сейчас?
- На первом максимум набирается 40. Но уже после первого года, когда приходит понимание, какой это трудный язык, остается человек 25. На третий год остается 7, на четвертый 5-6. Это на курсе языка. Но на курсы культуры, литературы, средств массовой информации отовсюду и в большом числе приходят те, кто свободно владеет русским языком.
- Откуда они приходят?
- С факультета журналистики, из бизнеса, с исторического факультета - отовсюду.
- Это не факультативы? Их посещение обязательно?
- Их посещение не обязательно. Эти курсы выбирает сам студент по желанию. Но за них он получает такие же полноценные кредиты, как и за обязательные предметы.
- Не сомневаюсь, что те, кто посещает эти курсы, в накладе не останутся и, кроме полноценных кредитов, получат кое-что еще. И это «кое-что», возможно, «сделает их жизнь», как говорят американцы...
Добавить комментарий