В известной кинокомедии «Иван Васильевич меняет профессию» современные зрители уже не воспринимают обстановку обворованной квартиры дантиста Шпака как роскошную. Но в эпоху, когда картина вышла на экраны, это был «золотой стандарт» жилища обеспеченного человека. При этом ни у кого не возникало вопросов, а откуда у зубного врача с зарплатой в 72 рубля такие аксессуары красивой жизни?!
Все дело в том, что дантисты занимались довольно прибыльным, но криминальным бизнесом, прямо на рабочих местах. В СССР иметь во рту золотые зубы было престижным, это красноречиво демонстрировало, что их владелец - человек состоятельный. Золото как металл само по себе было дорого, так еще оно было в жутком дефиците, и в стоматологических поликлиниках не в последнюю очередь. Вот стоматологи и удовлетворяли запросы трудящихся, вставляя на место имеющихся во рту прорех «драгоценные» зубы. За нетрудовые доходы в Союзе можно было схлопотать очень даже солидный срок, а в случае использования драгоценных металлов срок увеличивался до двухзначных величин.
Пенсионерка Нина Васильевна, поступив санитаркой в зубопротезное отделение, быстро усекла золотой бизнес специалистов. Будучи не слишком грамотной, но практичной, она сотрудникам периодически напоминала, что она женщина бедная, но гордая и, в отличие от некоторых, живет исключительно на небольшие, но честно заработанные деньги. Честно заработанными ее деньги можно было назвать с большой натяжкой. Свои нехитрые обязанности она умудрялась перекладывать на самих сотрудников, ссылаясь на свой почтенный возраст и больную спину. Окружающих (за редким исключением) называла по имени и на «ты».
– Колька! – отчитывала она пожилого врача Николая Ильича, рассыпавшего гипс. – Опять нагадил! Что ж это, за свои девяносто рублей я буду за тобой раком ползать?!
Николай Ильич молча брал веник, совок, швабру и убирал, хотя зарплата у санитарки была на порядок выше, чем у доктора, да плюс пенсия. Очень скоро работники отделения перешли на полное самообслуживание. На праздники Васильевне подносили подарки, занимали деньги без отдачи, дарили вполне еще пригодные вещи. Ее намеки были не только прозрачными, но иногда носили явно угрожающий характер.
– Рита, – со значением спрашивала она у женщины-зубного техника, – это ж скольки у тебе польт? Серая с каракулем, – раз, кожаная – два, да ешо шуба. У мене за усю жисть було тильки два польта, да и тем грош цена.
Летом каждому собирающемуся в отпуск Васильевна с горькой усмешкой жаловалась:
– Усе едуть на морю, а какая она, эта моря, я тильки в кине и бачила. На честные гроши какое может быть море?
В повседневном общении она изъяснялась вполне грамотно, но, когда на нее накатывал приступ зависти, она начинала говорить лексикой глубокой провинциалки. Однажды, даже ухитрилась позавидовать своей умершей соседке:
– А гроб-то у ей какой, и глыбокай, и широкай, разлеглася – вроде барыня!
В середине 70-х случилось потепление СССР с Западом и у Васильевны отыскались родственники во Франции (во время войны семья репрессированного священнослужителя ушла вместе с отступающими немцами). Стали переписываться, а на Пасху и Рождество Васильевна стала получать от них почтовые посылки с товарами ширпотреба. Как-то накануне Пасхи она угостила сотрудников куличами собственного приготовления. Все по достоинству оценили ее кулинарное мастерство, а женщины стали просить рецепт. Смутившись, она призналась:
– Родня с Парижу мине специи шлють, прошлый раз таки душисты булы, а нонче – не пахнуть, но в красивой шкатулочке, с ангелочками. Вот увесь секрет.
А с месячным опозданием пришло сопроводительное письмо к той посылке, и выяснилось, что родственники выслали прах кремированной бабушки, завещавшей похоронить ее останки в родной земле. После еще долго окружающие над зубниками потешались – «схарчили» французскую старушку.
Добавить комментарий