Он стал после шестидесяти, довольно быстро стареть. Он это чувствовал физически. До этого ему было по внутренним ощущениям двадцать восемь. А тут вдруг…Труднее стало делать то, се. И этих «то» и «се», становилось больше и больше. Да и делать их, «то» да «се», было не охота. Драйв, сопровождавший его всю жизнь, вдруг стал, как воздух из проколотого мячика, уходить. Свист слышен, мячик становится дряблым, а прокола не видно. И в этом - прикол. В этом был процесс его старения. Физического и, к сожалению, психического. Он понимал, что и окружающие тоже замечают его старение. Но своеобразно. «Ты, Лева, я заметил, все больше и больше становишься похож на еврея», -- говорили ему друзья.
Это очень точное наблюдение. С ним, кто понимает, спорить бессмысленно. Это аксиома.
Наружу, в прямом смысле, то есть, на лицо, стала вылезать эта вековая грусть и вековой поиск себя, вместе с поиском смысла жизни и тревогой за будущее, вместе с безжалостной иронией и самоиронией. Такой мощный замес. Такой форшмак. И все это, я повторю, с этим специфическим юмором, который кто-то очень точно назвал еврейским.
И вот это все, весь этот «гефельтафиш», прячется у старого еврея в морщинах на лбу, в носогубных складках, в мешках под глазами. В самих глазах, которые становятся больше, как будто удивляются окружающему, мол, ни х.я себе. А видят глаза при этом хуже. Старый, подслеповатый еврей, видимо, таращась на мир, пытается его лучше разглядеть. Но тяжелые верхние веки, стараются прикрыть, слегка на выкате, глазные яблоки, как бы говоря: «Слушай, ты можешь успокоится, или как? Или ты еще не видел этого сраного мира? Послушайте нас, мы висим над вами всю нашу жизнь. Дайте нам опуститься и прикрыть вас. Чтобы вы таки отдохнули и не ох ...ели от него. От кого? От этого сраного мира. Сколько можно повторять. Нам пора спать!».
Лев Яковлевич Белкин в свои восемьдесят два держал спину прямой, не сутулился. Его атлетическое телосложение осталось только в его памяти. Однако, рост 182 см и плечи 52 размера, напоминали о том, что когда-то Лева был чемпионом района по боксу. Так тогда он чувствовал себя увереннее. Впрочем, справедливости ради, надо сказать, что он практически не сталкивался с антисемитизмом. Никому не приходило в голову, что Белкин, может быть не русской фамилией, а еврейской. И тут вспоминается, конечно, русский Иван Петрович Белкин, родившийся в селе Горюхине, которого подарил нам А.С. Пушкин. Безусловно так. Но! Белкин – это и еврейская фамилия. Белкин – сын – Беллы. Он же Бельман, Беллинзон, Бельман. Бильмонд… ну и так далее. Далеко не все это знают. К счастью. Поэтому евреем Белкина не считали. Плюс бытовавшая точка зрения, что евреи маленького роста, в очках и с большим носом, тоже не работала. Лева, как говорилось выше, был атлетом.
Мама Левы служила стоматологом. И хорошим. Так в графе «национальность» в паспорте Левы, появилось слово «русский», а у паспортистки - золотые коронки. В середине 50-х это было модно. Среди паспортисток. Белкин рос без отца, плавно переехавшего из немецкого концлагеря Заксенхаузен в Норильский, где не дождавшись недели до смерти Сталина, совершил побег и был расстрелян. Потом, конечно, как водится, реабилитирован. Мама Белкина умерла от рака, когда ему было девятнадцать. Он закончил Второй Московский Медицинский институт имени Николая Ивановича Пирогова, будучи уже женатым. С Иркой он познакомился в троллейбусном парке, под названием «Голубой Дунай». Троллейбусы ночью там отдыхали. Они стояли в ряд, а двери их были открыта. Трахались в "Голубом Дунае" три института. Кроме Второго Медицинского имени Пирогова, Педагогический имени Владимира Ильича Ленина и Тонкой Химической Технологии имени Михаила Васильевича Ломоносова.
В начале девяностых профессор психиатр Белкин с женой, профессором гинекологом Белкиной, уехали, как тогда говорили, да и сейчас говорят «на свою историческую родину» в Израиль, где уже давно обосновался их сын, закончивший физтех с отличием, со своей женой и дочкой.
Пропущу здесь, пожалуй, несколько десятилетий. Иначе это получится роман. А это совсем не мой жанр.
Короче говоря, Белкин, в Израиле остался один. Ира умерла. Сын с семьей уехал в США, где получил лабораторию.
Лев Яковлевич затосковал. Он взял билет до Москвы, в которой не был тридцать лет. Профессор остановился в гостинице «Украина». Ужинал в ресторанах, которые ему советовали девчонки на рецепции. Понятно, что это были молодежные места. Леве это нравилось. И , что удивительно, драйв стал возвращаться к Белкину. Как-то он решил съездить в район где прошло его детство, отрочество и юность. Он все время откладывал эту поездку. А тут сам не заметил, как оказался рядом со своим домом в Кривоколенном переулке
Он вошел в подъезд своего дома. Входные двери были теми же, что и раньше. Только крашенные - перекрашенные сотни раз. Плитка лежала на лестничной площадке та же. Он хорошо помнил ее. Поразительно, даже выбитые места - там же. Это он выковырял носком ботинка кусок плитки здесь. Злился, когда не сдал зачет.
Белкин стоял перед дверью своей квартиры, которую перед отъездом они продали. Дверь, ручка бронзовая и, что совсем поразительно, - замок. Все было как тогда, при нем. Хозяева ничего не поменяли, даже замок. Старый ключ лежал у него в кармане. Он носил его как талисман всю жизнь. Как единственный предмет, который связывал его с прошлым. Белкин позвонил в тот же звонок. Дверь открыли довольно быстро. На пороге стоял девятнадцатилетний юноша. Точно определил его возраст Лев Яковлевич.
«Здравствуйте. Простите, но я жил когда-то в этой квартире. Родился здесь. Еще раз простите. Можно на пять минут зайти?»
«Конечно. Проходите пожалуйста. Может быть, чай?»
«С удовольствием.
Белкин Лев Яковлевич,- представился Белкин
«И я тоже Белкин Лев Яковлевич, - ничуть не смутившись таким совпадением, сказал юноша,- студент третьего курса Второго Медицинского Института имени Николая Ивановича Пирогова»
«А кем ты, если не секрет, хочешь быть?»
«Понимаете…»
«Давай на ты. В Израиле, все на ты».
«Хорошо, но только я буду называть тебя по отчеству. Понимаешь, Лев Яковлевич, меня интересует психиатрия. Мама хотела, чтобы я, как она, стал стоматологом, но это не для меня»
« А где твоя мама?»
«Она умерла. Год назад от рака. Я живу один.»
«А отец, где твой отец?»
«Вам, прости, тебе, будет трудно это понять…» На столе появился китайский чай и китайский же сервиз, конфеты, печенье._
«Может быть виски?» - спросил Белкин-младший.
« Лучше, тезка, водочки. Если есть , конечно».
« Конечно есть!»- Лева принес красного стекла, с прозрачной гравировкой, рюмки. Тонко нарезал специальным, с позолотой ножичком, лимон
«Дело в том, что папа мой журналист. И он … долго объяснять. Он уже несколько лет в колонии строго режима. Его обвинили в шпионаже. Тебе, Лев Яковлевич, это, видимо, трудно понять.».
Лев Яковлевич был в некотором замешательстве. Периодически возникала какая-то тревога. Растерянность. Все это никак не укладывалось в его голове. Его смущало то, что в комнате стоит мебель та, которая была в их семье и, более того, стоит на тех же местах. Чашки для чая, этот китайский сервиз был подарен маме. Он помнит, как мама им дорожила. Рюмки…рюмки перед арестом в сорок девятом, оставил адвокат Малюков, живший этажом выше. «Левушка, вернусь, выпьем из них водочки, как мы с тобой любим. Пусть пока у тебя постоят.» Не вернулся. В книжном шкафу стояли книги. Подписные издания.
И тут Белкин все понял. «Надо было раньше, раньше… Я бы застал маму».
Слезы навернулись на глаза старого еврея. А вон, на шкафу, лежит моя скрипка. Которую я оставил тут. Боялся, что не дадут вывезти.
« Левушка, ты играешь?" –Белкин показал на скрипку.
« Да, играю, Лев Яковлевич»,- не без смущения ответил студент.
« А бокс? Боксом занимаешься?»
«Ну а как же! Надо уметь за себя постоять. Сегодня это особенно важно. Я даже чемпион округа».
« Ну, я пойду, Левчик, так ведь тебя называла мама? Засиделся. Поздно уже. Час ночи. Вызови-ка мне такси, дружок».
Белкин-младший взял свой айфон, и тут в дверь позвонили. Второй, третий раз. И еще. И еще. Звонили очень настойчиво.
«Открыть? - спросил Лев Яковлевич, - кто так поздно?»
В дверь стали колотить чем-то тяжелым. Потом подала свой мерзкий голос пила. И старая дверь упала. По ней в комнату ворвались несколько человек в черном и в шлемах.
«Что это? Кто это? Кто вы, представьтесь!" – закричал профессор Белкин.
«Уберите нау.й этого старого еврея, чтоб не путался под ногами, - командовал человек невысокого роста, с красным, круглым лицом, противоречащим его субтильной комплекции, - и обыщите все. А вы, Лев Белкин, поедете с нами. К вам есть несколько вопрос. По поводу вашей деятельности как руководителя организации, признанной в Российской Федерации Иностранным Агентом!»
В три часа ночи обыск закончили.
«Прости, Лев Яковлевич… А я догадался, кто ты. Оставайся, здесь, ты все знаешь не хуже меня."
Старый Белкин остался один. До девяти утра он убирал свою квартиру. Даже кое-как повесил дверь. Потом, чтобы снять усталость и смыть пыль, – принял душ. Лег и моментально заснул.
Но уже не проснулся.
Добавить комментарий