– Один путь, по сути: Сат-Чит-Ананда, Существование-Сознание-Блаженство. Если ты достаточно ушел в себя, другие дороги не манят.
– А я, видишь ли, наоборот, иду куда подальше, однако, заметь, не исключаю и даже надеюсь, что конечным пунктом будет все-таки Блаженство! Тут наши дороги, как ни странно, сходятся.
– Это так: что нирвана, что сансара – одно и то же. Для постижения пустотности важна полнота сознания, правильно делаешь, что расширяешь его. Путешествуй. Только мой путь короче и проходит по более живописным местам.
– Детский вопрос: как это можно идти, скрестив ноги, и видеть, закрыв глаза?
– Сядь, скрести ноги, закрой глаза…
– Садился уже… Всякая ерунда в голову лезет… В трамвае обхамили, счет за квартиру пришел, интернет медленный… Я не в состоянии справиться со своим умом.
– Значит ли это, что не ты выбираешь, о чем думать?
– Верно то, что о каких-то вещах я бы не хотел думать. Но как с этим бороться?
– Бороться бесполезно. Такова природа ума. Он обеспокоен выживанием, в нем постоянно перемалываются твои страхи, твои радости и огорчения.
– И нет способа избавиться от этого мусора?
– Для этой цели заведи мусорное ведро. Определи для него место. И выясни, наконец, кто в твоем доме хозяин: ты или ум. Попробуй от него отдалиться и посмотреть сверху, как смотришь ты из окна самолета на цепи Гималайских гор.
– Можно попроще, без этих твоих аллегорий? Что все-таки делать?
– Сядь, скрести ноги.
– Садился уже, сказал!..
– Снова сядь. Вдохни, выдохни… Расслабься, успокой ум, не надо с ним спорить… Спина ровная, внутренний взор сосредоточь на третьем глазе. Не задирай голову… И не опускай… Не знаешь, где твой третий глаз?! Вас в школе не учат анатомии? Ладони кверху, указательный и большой пальцы соединены… Видишь, какое ясное, чистое небо… одно только облачко, не надо глядеть на него и думать о нем ни к чему, пусть себе плывет, отпусти его… Стервятник кружит, ты для него просто бифштекс, к сожалению, еще не готовый к употреблению, однако он терпелив, ждет, надеется…
Его проблемы, тебе нет до этого дела, упала на руку капля дождя, предвестник грозы – ну и ладно, сколько уже было дождей и гроз, было – не было… Любую мысль, любое ощущение отпускай. Отслеживай дыхание, это тебе поможет очистить ум. Сейчас он у тебя похож на зеркало, покрытое пылью. Шамбхави махамудра – простая, но исключительно эффективная медитация. Наш мозг хранит всю историю эволюции, все экспансии Господа. Область третьего глаза – это опыт рептилии. Задача в том, чтобы включить в работу весь мозг, а не только кору полушарий… Достигшему просветления йогину доступен весь опыт вселенной, от точки взрыва, ее расширения до точки схлопывания. Медитируй каждый день два раза по двадцать минут, глядишь, лет через тридцать ты приблизишься к моему уровню самадхи.
– Сам-то ты долго практиковался, прежде чем достиг своего уровня?
– У меня получилось спонтанно.
– Спонтанно мне подходит. Как это?
– Мой опыт тебя ничему не научит.
– Ну, мало ли…
– Почему бы нам не заварить ти-масалы, – Дава допил, что оставалось в кружке. Пока я занимался приготовлением очередного чая, он сидел молча и закрыв глаза. – Нас в семье было трое братьев, старший Лобсанг помогал отцу работать в поле, младший Джордже был отдан в монастырь, а я, едва мне исполнилось четырнадцать, в поисках лучшей доли уехал в Катманду. Мой дядя давно жил в городе и помог мне устроиться в магазин помощником продавца.
Упорства и трудолюбия мне было не занимать, и мои старания были замечены хозяином, через три года мне было доверено управлять крупным магазином, все складывалось как нельзя лучше, и пора уже было подумать о женитьбе. Городские девушки обращали на меня внимание, но ни с кем я не хотел связывать свою судьбу, они мне казались распущенными, попавшими под влияние западных нравов. Все чаще я подумывал о соседской девочке Геле, с которой я играл в детстве. Скопив достаточно денег, я присмотрел квартирку в Тамеле, взял отпуск, накупил подарков и приехал, чтобы, как полагается по нашим обычаям, сделать предложение.
Мама встретила меня на пороге, будто ждала. Тотчас я высказал ей свое намерение, попросив немедленно идти свататься. Обрадовавшись моему заявлению, она сказала:
– Ты всегда был разумным мальчиком. И правильно, хватит тебе уже мотаться на чужбине, оставайся в родном доме, ты и Лобсанг будете хорошими мужьями Геле. Должна тебе сказать, она уже полгода как вошла в наш дом и проявила себя с самой лучшей стороны, невестка работящая и покладистая. Я тебе писала, разве ты не получал моего письма?..
– Что-то я не понял, – остановил я Даву. – Твой брат женился на Геле, а твоя мама предлагает тебе стать ее вторым мужем?
– Что особенного, такое и сейчас случается у нас в глухих деревнях. Давняя традиция. Дело в том, что по нашим законам земля достается старшему брату. Младшие остаются не при деле. И это разумный выход сохранить в целости земельный надел и закрепить его в пользовании семьи. Братья-отцы, у них общие дети.
– Что-то такое слышал, полиандрия...
– Именно так.
–Извини, но напрашивается вопрос: как в таком случае братья делят ложе общей жены? Составляется график? Не возникает ли споров?
– Когда один из братьев входит в комнату жены, он оставляет у порога свои ботинки. И этого достаточно.
– Высокие отношения… Тлетворному Западу не понять. И ты женился?..
– Мама сказала: почему ты не подойдешь к Геле и не поздороваешься? Во дворе сидела женщина и лущила горох, но я не признал в ней Геле. Она так изменилась. А ведь в моих мечтах она девочкой так и оставалась. Нет уже той Геле, пока я был на чужбине, здешняя жизнь протекла, как вода в реке, неизменной она застряла только в моем уме. Были планы забрать ее в Катманду, продолжить карьеру и завести собственное дело.
Представь себе, мои воздушные замки разрушились в одно мгновение. А ведь я веровал в себя, в свой особый талант доводить до победного конца любое дело, на какое бы ни замахнулся, – и тут такой удар... Но получилось так, что благодаря этому удару я стал тем, кто есть на самом деле.
Обязательно побывай в нашей деревне, посмотри на кедр-натху. Очень большой, самый большой в Гималаях, отец и Господь кедров он возвышается над всеми деревьями, видно его издалека.
Я приходил к нему в дни моих детских печалей и находил под ним успокоение. И вот я снова пришел к нему, уже взрослым, уставшим от кармы, несчастным и безутешным. Сидел на мягкой хвойной подстилке, смотрел на Аннапурну – и не видел ее, перед глазами непроглядная ночь, что являло мой кошмар как нечто истинное и непреложное. Я думал о том, чтобы подняться на гору, дойти по гребню до снежной вершины и там остаться, обратившись в кристалл бесчувственного льда. Вместе с искоркой света в моем сознании я ощутил теплую волну – эманация тончайших голубых энергий исходила от обнимающих меня могучих кедровых лап, от мягких и нежных хвоинок; стало вдруг покойно на душе, будто я забылся на коленях у мамы, в уютной защищенности от забот и тревог.
Дерево поднималось к самому небу, в глубине кроны попискивали разноцветные пичужки, резвились во множестве, прыгая с ветку на ветку пушистые зверьки. Луна, солнце, целые созвездия, космос запутались в его космах. Корни кедра выныривали на поверхность и уходили в глубины Земли, в Нижний Мир и дальше – в безначальное прошлое. Я видел своего деда, который оставил свое тело еще задолго до моего рождения, но как-то я узнал его. Он пил сому и пел поучительные песни-дохи, исполненные глубочайшего смысла. Я видел змееподобных людей-нагов, лошадей с головами людей, говорящих волков и других дивных существ, тотемных прапредков человеческого рода.
На узловатое коленце корня порхнула бабочка, и я ощутил легкокрылую улыбку радости ее прикосновения – естественным образом мои ноги соединялись с корнями дерева, животворящий сок земли питал меня, и с каждым вдохом я наполнялся исполинской крепостью кедра; дыхание трав и деревьев соединилось с моим дыханием, воздух приобрел упругость и осязаемость; легко дотянувшись до снежной вершины, я проник в нее, обретя безмятежность вечного ледника, в моих жилах уже струились тысячи горных ручейков и речушек, в этом неделимом единстве пустоты и ясности я был и деревом, и невесомой бабочкой, и величайшей на Земле цепью гор Гимал Манаслу, и самим Существованием. Я переживал величайшее блаженство, ничего подобного мне не приходилось испытать.
Когда я пришел в себя, мне казалось, прошло всего несколько минут. На самом же деле прошло несколько дней. Вокруг меня толпился народ, и как у нас водится в таких случаях, всякий норовил протиснуться ко мне поближе, дотронуться, попросить о чем-либо. Какая-то женщина хотела родить, а у нее не получалось, мужчина просил дождя, необходимого для ячменя и гороха… Словом, вокруг меня происходило все то, что мне глубоко неприятно. Я удалился от людей. Но само состояние безбрежного счастья, в котором я пребывал, стало для меня необходимой реальностью, в которую я приходил теперь, как в родную обитель. Я уже не вернулся в Катманду, к своей прежней работе, теперь она представлялась мне бессмысленной и никчемной – отдался духовным трудам и учебе.
Путешествие с группой или хотя бы вдвоем имеет немало плюсов. Особенно если с тобой толковый гид. С Давой я мог расслабиться и не думать о правильности выбранного направления, он, удовлетворяя мою любознательность, отвечал на все мои многочисленные вопросы: что это за дерево, травка, зверек?
Отдельная песня – его философствования. Что-то я уже слышал от других мастеров. Бродячие сюжеты – так это называется в фольклоре – переходят от мастера к мастеру, что-то остается в основе, что-то добавляется, и тут не установить первоначального авторства. В Гималаях считается, что истина никому не принадлежит, потому истинный мастер не берет денег за учебу. В своих поучениях Дава придерживался восточной традиции, где принято восходить к сияющим вершинам знания по спирали. Каждый оборот несет в себе нечто известное и в то же время дополняется новым содержанием.
Слушая Даву, я подумал, что спираль – вообще единственный путь продвижения вперед. По спирали мы путешествуем из прошлого в будущее, где повторяются дни; казалось бы, одно и то же: утром встает солнце, вечером садится, но не было такого, чтобы восход, ровно так же и закат, повторились; сколько бы ни наблюдал, всякий раз как впервые. По спирали путешествуют наша Земля и солнечные системы в беспредельном космосе. Наша галактика имеет спиралевидные рукава, и молекула ДНК, которую содержат каждая наша клетка и клетки всех живых организмов, имеют форму спирали...
Смысл спиралевидных построений в эволюции. Каждому при рождении дается маршрутная карта личностного роста, она зашифрована на пальце в виде индивидуальной спирали. (А вы думали, ребята, для чего берут отпечатки пальцев?..) Однажды, когда мой дух достаточно окрепнет и я буду готов к пробуждению кундалини, маленькая змейка, мирно дремлющая у жизненного огня муладхары, приподнимет головку, пружинисто распрямит свою спираль – и я устремлюсь к вершинам осознанного блаженства. Да-а, хотя бы не скатиться вниз по той же самой спирали!
Вечерами за чаем мы вели долгие беседы, Даву интересовало, что происходит на Западе, открытия в медицине, новейшие достижения физики. Я знаю это, поскольку информацию черпаю из Discovery Science, единственного канала, который смотрю.
В пути мы притерлись друг к другу, мне казалось, мы нашли общий язык и, что не менее важно, подходящий для нас обоих ритм движения.
Так бы и дальше идти, но вот как-то устроились на привал, отдыхаем, и вдруг Дава берет свою котомку и говорит:
– Ладно, я пошел.
– Куда? Ты же утром уходил в медитацию, шлялся целых два часа.
– Мне надо спуститься в деревню, – указал он на крохотные домишки, едва видневшиеся далеко внизу, у реки.
– Спуститься на тысячу метров, а потом подниматься – какой смысл?
– Дело в том, что внизу прошел дождь и случилось наводнение.
– И что из того?
– А то, что уже приготовили погребальный костер для умершего от укуса змеи юноши, но водный поток смыл его тело, и оно сейчас находится ниже по течению реки.
– Занятная история, но тебе до нее какое дело?
– Я давно искал подходящее тело, чтобы совершить тронг-джуг.
– А что такое тронг-джуг?
– Иначе говоря – паракайя правешана.
– Так бы сразу и сказал, – веселился я, все еще не понимая, о чем он.
– Тело постарело и не очень годится для медитации. Духу тесно в такой одежде, и глаза, видишь, сморкаются.
Ага, значит, решил поменять тело. Действительно, в уголках его глаз копились белые выделения. Все же дурацкая манера: говоря, посмеиваться. Как-то не получалось принимать всерьез сказанное.
– Мне бы тоже кое-что поменять… Глянь на мои ботинки, думаешь, дотянут до перевала?
Спрятав улыбку в бороду, Дава внимательно осмотрел мои ботинки.
– Дотянут, – с чрезвычайной серьезностью сделал он вывод и, вскинув свой узелок, не прощаясь, ломанулся вниз, в сторону деревни.
– Эй, Дава! – остановил я его. – Откуда ты узнал про этого парня, укушенного змеей?
– Практикуй шамбави махамудру! – помахал он мне. Возможно, это последнее, что он сказал, пребывая в своем, данном ему от рождения, теле.
Я остался один, только ум в раздвоенном состоянии. Неужели Дава решил прибегнуть к тронг-джугу? Интересно, через какую чакру он будет входить и выходить из тела? Неужели через саха-ха-ха-срару?! Или все-таки через аджну? Жаль, этого я теперь не узнаю. Или все-таки пойти за ним?.. Тысяча метров вниз, тысяча метров вверх… О, мои бедные ноги!..
Никуда я не пойду. Здесь хорошо, посижу часок-другой. Высотная полянка расшита цветастым ковром. В изобилии цвели примулы, являя все разнообразие вида: чисто-сиреневые с желтым солнышком вкруг тычинок, малиновые, розовые… Загляделся на пчелу: мохнатая труженица перелетала от одного распустившегося бутона к другому, она собирала свою коллекцию, тонко отличая вкус нектара и пыльцы каждого растения, и готовила мед, всякий раз неповторимый по вкусу. Мед – венец ее искусной работы. Вряд ли она догадывается о существовании пасечника. Я тоже собираю впечатления лично для себя, смакую их сладкий мед и ни о каком пасечнике не думаю.
Путешествие в группе или даже вдвоем имеет много минусов. Хочешь или нет, надо подстраиваться под компанию: идти в заданном ритме, который, может, тебе и не подходит, отдыхать, есть-пить, бегать до кустиков по команде. Но даже не это самое плохое. Терпеть не могу, когда говорят: «Ах, какой красивый закат, посмотри! О, какое облако, оно похоже!..» Куда хочу, туда и смотрю. Скажу больше, в последнее время я меньше готовлюсь к путешествиям, восторженные отчеты о тех местах, которые я собираюсь посетить, меня не цепляют. Мало интереса тащиться на поводу чьих-то впечатлений. Встаю на тропу с чистым сознанием.
Итак, паломник времени и пространства, я шел навстречу ветрам, свободный в своей воле и желаниях, со звенящей пустотой сознания, готовой жадно поглотить еще не распакованный, перевязанный подарочными ленточками, созданный лично для меня огромный, искрящийся радостью, удивительный мир. Шнурки бы еще завязать… Почему они у меня всю жизнь развязываются?..
Широкая морена предстала моему споткнувшемуся взору. Я увидел первозданный хаос, циклопическую лабораторию камня под открытым небом; ледник поработал на славу, оставив после себя валуны размером с высотные здания, ломаные булыжники, щебенку, горный конгломерат, перетертый в песок и глину.
Намеки на тропу пропали, я наметился на отполированный языкастым ледником скалистый холм, что альпинисты называют «бараньим лбом», чутье подсказывало: там тропа возобновится. Я шел, осторожно обходя валуны и завалы камней, пошевели какой-нибудь – и сразу обрушится лавина. Выбирая, куда ступить, я присмотрел идеально ровную поверхность – асфальт так не положить. Манила, посверкивая слюдяными блестками. Прыгая по камням, порядком отбил пятки, ноги заслуживали хотя бы краткого отдыха… Ступил и провалился. По щиколотки… Еще шаг – и сразу по колено. Трясина. Обманка, затвердевшая сверху тонкой корочкой, под ней грязь, вязкая глина. Завяз, как муха в меду, чуть вытащил одну ногу – другую только глубже засосало. Не хватало еще мне утонуть в болоте. И где? В горах!
Горы тем и примечательны, что всегда преподнесут сюрприз. Бывает, что и не очень приятный. Болото в горах – не такое уж и редкое явление. Обычно оно верховое, безопасное, найти топкое болото – надо постараться.
Как бабочка, нанизанная на булавку, взмахну еще крылышками, разок, другой… Проходя мимо моих жалких мумифицированных останков, какой-нибудь треккер скажет: «Надо же так влипнуть, ну не дурак ли?» Да, так глупо и бездарно распорядиться своим телом, когда открывалось столько привлекательных возможностей: сорваться в пропасть, угодить под камнепад, получить порцию лучшего яда от самой царицы змей... Что остается, вытянуть себя за волосы? Это получилось только у одного человека, благодаря тому, вероятно, что физику он не изучал…
Разумным было хотя бы освободиться от поклажи, я разложил дождевик, бросил на него развернутый штатив и рюкзак, получилось нечто похожее на понтон. Опираясь на него, попытался высвободиться из трясины. Пыхтя и пуская пузыри, моя опора медленно погружалась, но все же удалось выдернуть левую ногу, она вдруг выскочила из грязи легко, будто кто-то державший ее отпустил… – зато ботинок остался на глубине. Я нащупал его рукой, попробовал вытянуть. Трясина цепко держала добычу. Сообразив, что таким образом демоны болота востребовали от меня подношение, я смирился с утратой. Плотик тоже глубоко завяз, но благодаря ему мне все же удалось переставить ноги на меньшую глубину. По уши вывалявшись в грязи, я наконец выбрался из болота. Эти несколько шагов стоили десятка километров. Добравшись до «бараньего лба», устроил основательный привал. Благо неподалеку шумел водопад, удобно было отмыться от грязи.
У меня в рюкзаке были еще пластмассовые тапки с дырочками, которые я прикупил в Израиле, там все в таких щеголяют. Оставшийся ботинок следовало похоронить с подобающими почестями. Ботинки прослужили мне верой и правдой около десяти лет и где только не печатали свои следы. Я уже выстроил из камней небольшой склепик и приготовился произнести прощальную речь, но подумал, что практичнее было бы оставить ботинок. Пусть хотя бы одна нога будет нормально обута. Доковыляю до деревни, а там что-нибудь раздобуду.
Чутье не подвело, я нашел потерявшуюся тропу, даже две. Но две – это гораздо хуже, чем одна, – следовало сориентироваться. Ноутбук и мобильник не включались – все мои гаджеты, отлученные от розетки, сдохли со всеми вытекающими географическими последствиями. Карты надежнее носить в бумаге, а не на электронном носителе. Загнанный теперь в ловушку своих непомерных амбиций, я в очередной раз признал: к путешествию надо лучше готовиться.
Любая тропа рано или поздно приведет к людям, так что особо не стоило расстраиваться. Вопрос только в том, рано или поздно. У меня все же был какой-никакой план, конкретные белые пятна, которые я намеревался раскрасить.
Есть разные способы сориентироваться на местности, помню наставление инструктора, который учил нас в детстве: «Ребята, видите мох? Значит, вы на Севере». Ладно, открою вам самый простой и надежный способ: подождите путника и расспросите его. Я сел, навалился на рюкзак, устроился ждать. Долго ли, коротко ли вглядывался в едва заметную тропку, идущую вдоль ущелья, в просинь неба и белизну снегов.
Грандиозное, подавляющее своим величием внешнее полотно. Кто б сомневался, что это подлинник, и я в нем жил, уверенный в том, что живу подлинной жизнью. Воздух был настолько прозрачным, что, продолжая вглядываться, я начал замечать едва уловимые трещинки, свидетельствующие о древности и обветшалости этого, в сущности, декоративного мира, сквозь которые пробивался голубой мерцающий свет грядущего обновления… Я стоял на пороге какого-то важного открытия. Наверно, такое чувство испытывает реставратор, когда под поверхностным добротным, но все-таки ординарным изображением ему открывается живописный слой бесценного, заверенного печатью вечности, произведения искусства.
Я не знал слова «шуньята», не особо заморачивался сложными понятиями, но, если оглянуться, немало прошел к осознанию «пустоты». Ничего особенного, каждому дано стихийно или осознанно путешествовать в своем сознании. Мои медитации на пустоту не были похожи на те, что практиковал Дава. Они связаны с занятиями искусством, что является тоже эзотерической практикой со своей особенной технологией. В детстве я ходил в изостудию и довольно рано вкусил этой сладкой отравы творчества. В нашем зачумленном дымами промышленном городе для нас, детей подземелья, ДК был настоящим храмом искусства. Особую атмосферу создавали картины на стенах студии, учебные гипсовые изваяния античной классики: маска Венеры, скульптура Артемиды, голова Лаокоона…
Вдыхал запах масляных красок и скипидара, устанавливал мольберт с чистым холстом… Всматривался в пустоту холста, в саму ткань, переплетение волокон, неровности, которые так притягательны для пристального взгляда. Но чем больше всматривался, тем отчетливее ощущал заинтересованное присутствие неких осязаемых сущностей по ту сторону, они ждали моего первого мазка, им важно было проявиться по эту сторону, высказать нам свое сокровенное, и они цеплялись за любую возможность.
Даже во мне они видели подающего надежды юного эмиссара. Но что с меня взять, с неумехи?! Я блуждал по незнакомым мирам, мне показывали космические ландшафты, текучую красоту бесконечно меняющихся форм, и забывал о том, что надо есть и пить, что давно уже пора домой. И уходил из студии на подгибающихся от слабости ногах, весь перепачканный краской. Если бы у меня было хоть немного таланта и я бы смог отобразить то, что видел, я бы состоялся как великий художник. Но вовремя понял: не дано.
По прошествии лет и бестолковых блужданий я снова вернулся к своей практике, но теперь вместо холста – пустой лист, вместо краски – слова. Мне было тесно в четырех координатах, я уходил в другую реальность, чем является пустотная ткань повествования, сплетенная из причин и следствий, – обновленная иллюзия, наведенная энергией морфем, суффиксов и флексий. Если бы я снова не почувствовал волнительное дыхание по ту сторону листа, бросил бы это занятие. Но теперь я осознал ответственность, согласился со своей миссией. Случилось, заглянул в мистику, случилось, мистика заглянула в меня…
Не всегда цивилизация, в которую я входил, была благостной. Ее иллюзии врывались в мою реальность, сны становились явью. А явь – сном. Бывало, ходил по краю пропасти. Жутко интересно, но больше жутко… Как это было, к примеру, «В городе Туаннезия». Со временем я отвернулся от мистики, а она, соответственно, от меня. На собственном опыте убедившись, что любая мыслеформа имеет свойство проявляться, я решил писать только о хорошем. То есть о путешествиях. Просто описываю тропы, по которым прошел. Правда, иногда возникает искушение описать и те, по которым мог бы пройти, коль скоро бы на них свернул.
В пустоте белых заснеженных гор образовалась белая точка, загадочно быстро она выросла до размера и формы человека.
Путник, молитвенно сложив руки, молча поклонился. Я сделал то же самое, поклонившись несколько ниже, что должно было обозначать: ты меня уважаешь, а я тебя уважаю еще больше. В белой пенджабке и тюрбане он выглядел как житель долин, а не как горец. Я спросил его, которая из этих двух тропинок ведет на перевал. Он ткнул пальцем в оранжевое пятно на своей груди, но высунутый язык, на котором болталась бельевая прищепка, гораздо красноречивее говорил: чувак дал обет молчания, мауди. Я снова спросил о направлении на перевал. Он показал знаками, что сам идет по правой тропе. Я пошел было за ним, но он развернулся и поставил меня на другую тропу, давая понять, что нам не по пути, и так же загадочно быстро исчез из виду. В том направлении, куда он шел, виднелась гора с желтой стенкой, которую дырявили десятки пещер. Интересно было бы подойти поближе, рассмотреть.
Рассказывают, в Верхнем Мустанге много таких пещер. Считается, что в них жили летающие монахи. Это и очевидно: левитация – наиболее логичный способ попасть в пещеры, но я-то думаю, на худой конец, достаточно быть скалолазом и иметь при себе веревки. С помощью веревок искатели сокровищ спускаются в пещеры, находят свитки, относящиеся к допотопным временам, когда буддизма еще не знали в здешних местах и над умами господствовала религия бон. В древних текстах монахи делились сокровенными знаниями о тайных практиках, в ярких, не потускневших за многие столетия красках изображали кошмарных демонов – и настолько реалистично, что, скорее всего, с этих страниц они и сошли, чтобы заполнить пустоту и безмолвие гор. Такие картинки у антикваров в большой цене.
К пещерам я был не готов, не прихватил веревок, да если бы и были… К чему они, если я не скалолаз? Пещеры и не планировались, уже и так отступил от маршрута, пора было возвращаться на проторенную туристами тропу.
Нет, к этому не привыкнуть. А надо бы. И я опять пожалел о том, что не спустился с Давой к реке, я бы стал свидетелем уникальной практики. Или не стал… Ну и ладно. Менять тело, как ботинки, пользоваться им из-под кого-то?.. Нет, ребята, брезглив я по своей природе. В походе для меня испытание: хлебать суп из одного котелка, откусывать от одной конфетки… Так вот представлю: влезаю в чье-то тело… Обноски, секонд хенд, все чужое, липкое: сердце, почки, клетки, все до одной, брр… К тому же я достаточно просвещен, чтобы не заниматься подобной ерундой, мне известны куда более впечатляющие возможности продления человеческой жизни.
Находясь в пустынном одиночестве среди этих гор, начинаешь терять чувство реальности. Я имею, в виду ту уютную, диванную реальность, в которой находился дома. Хочешь того или нет, но коль скоро ты оказался здесь, тебе приходится считаться с этой, здешней, новой для тебя реальностью и, например, всерьез рассматривать возможность встречи с Бабаджи.
Впервые о легендарном махааватаре я услышал от Леонарда Орра, утверждавшего, что он встретил Бабаджи в Гималаях. Эта встреча перевернула его жизнь, он решился взять судьбу в свои руки и никогда больше не умирать. Ведь что такое умереть? Просто дурная привычка, хуже, чем грызть ногти. Избавиться от нее, только и всего. Бабаджи научил, как: следует практиковать очищения огнем, водой, воздухом и землей. Я практикую. В том смысле, что сплю на земле у костра, купаюсь в реках и озерах, прополаскиваюсь ветрами… И результат заставляет себя ждать – пока живой. Хотя замечу, состоявшейся личности вовсе не обязательно иметь материальное тело.
Махааватара впервые сошел на Землю миллион лет назад, материализовавшись из звездной вспышки над горой Кайлас. Легенда, не более того, полагал я. Здесь же, в Гималаях, подумал: а что особенного?! – обычная квантовая телепортация. Наука не отрицает подобных явлений и более того, активно занимается этой темой. В 1993 году в лабораториях Рима и Копенгагена удалось телепортировать ион кальция.
Время идет, ученые получают все более впечатляющие результаты. Что будет через двадцать лет? Представляю, зашел в будочку, вроде телефонной, какие были в старые времена; если помните, в такой еще Чебурашка жил, сунул в щелку карточку, набрал код места, куда тебе нужно переместиться, заплатил электронными деньгами, нажал enter… Проблема в оцифровке индивида. Информация зашкаливает, покуда нет таких носителей и компов, которые могли бы обработать. Сами понимаете, вся физика человека, мозги с мыслями или даже с отсутствием таковых – всё чего-то весит. Но ведь оцифровали же божественные кантаты Баха. А многие не верили, в те времена и один мегабайт казался нереально большим. Когда дойдет дело до оцифровки человеков, первым встану в очередь – хочу без проблем перемещаться и быть бессмертным в цифре, как махааватара Бабаджи. О, Господи, прости мою душу грешную!
Так вот, иду и мне представляется: под деревом сидит, скрестив ноги, сам лотосостопный Бабаджи. Вокруг него адепты и одно место незанятое… Вообще-то я не такой уж легковерный. С Миларепой мне еще предстояло разобраться, однако во многих Учителях я уже успел разочароваться.
Одно время увлекся Ошо, с упоением читал его трактаты. В том, что он вещает истины в последней инстанции, убеждал и тот факт, что состояние самадхи великий гуру впервые испытал в тюрьме. Я готов был следовать по его стопам и даже присесть на годик–другой, только чтобы получить просветление. Все закончилось, когда я увидел его кортеж. Ты говорил, тебе принадлежит вся вселенная, тогда на кой черт тебе сверх того еще шесть роллс-ройсов? Как и битлы, разочаровался в Махарише Махиш Йоги. Легендарные музыканты учились у него трансцендентальной медитации (медитации на мантре).
После того как он запросил за обучение кругленькую сумму, обвинили его в меркантилизме. Стыдно стяжать богатство и проповедовать единение со всем сущим. Многие в Индии считают Саи Бабу аватарой. Видел, как он материализовывал кольца с изумрудами и золотые цепи. Не могу отказать свами в выдающихся магических способностях, но, получая даршан (проще говоря, был допущен смотреть на него), в отличие от многих его преданных, я не испытывал священного трепета. А в его манерах, в том, как он двигался, находил что-то неприятно женственное… Ну, извините, если кого обидел.
И, тем не менее, Индия, Гималаи дали миру немало выдающихся философов и святых: Ауробиндо, Вивекананда, Йогонанда, Рамана Махарши, Лахири Махасаи и другие, которым заслуженно поклоняются люди и по наставлениям которых они духовно развиваются. Все же для меня высшим авторитетом является бессмертный Бабаджи, я даже купил в Катманду медальончик с его изображением. После встречи с Давой я подумал, что по тропам Гималаев шатается достаточно много самых что ни на есть настоящих высокореализованных йогов и философов. Тщеславие им незнакомо, известность ни к чему, потому что духовное совершенствование – их жизнь. Живут они в горах и пещерах не из высокомерия или экстравагантности, но с целью сосредоточиться на медитации. Вот так пройдешь мимо и не распознаешь.
На тропе проявилась крошечная фигурка. Кто это, садху, йогин?.. Просто – женщина, за спиной корзина.
Эта небольшого росточка представительница слабого пола тащила не менее двух ведер земли. Чтобы устроить маленький огородик на отвоеванном у горы карнизе, она сотни раз проделала неблизкий путь от дома вниз до леса и обратно. Лямка, подхватывающая корзину, опоясывала голову и, должно быть, не слабо давила. На мой вопрос «Далеко ли до деревни?» она показала три пальца. Я не переспросил: три часа или три дня, надеясь на лучшее. В горах расстояние километрами не измеряется. Здесь километры не похожи один на другой: одно дело, тащишься в гору, другое – сбегаешь вниз. Поначалу я верил таким предсказаниям. Спрашиваю: сколько до деревни? Три часа. Через час встречаю другого путника. Опять спрашиваю: сколько? Четыре часа… Что за фигня, я же не стою на месте!.. Два часа… Дело еще в том, что каждый примеривает расстояние на свои ноги. Кто побыстрее чешет, а кто, как я.
Надо же, на этот раз предсказание сбылось: через три часа показалась деревня. Я уже предвкушал сытный ужин, сладкий сон под двумя толстыми одеялами. Оставалось только перейти ущелье. Путешественники прошлых лет описывали подвесные мосты «кустарного производства», то есть сплетенные самими крестьянами из веток кустарника горной ивы.
К счастью, таковых я уже не встречал, непальские власти позаботились о том, чтобы заменить их на металлические.
Вечерело, бетонный кубик, который обозначал конец переправы, мутновато маячил впереди. Свежий ветерок раскачивал серебристую, плавающую под моими ногами дорожку, и чем дальше, тем сильнее! Все это было похоже на какой-то аттракцион, куда более веселый, чем американские горки. С каждым шагом ветер усиливался. Старался ступать мягко, но от каждого моего кошачьего шага по дорожке проходила нервная волна, тотчас и заштормило, мост обернулся гигантскими качелями, летая над ущельем, они поднимали меня вверх на немыслимую высоту и увлекали вниз.
Два троса, служившие поручнями, – единственная зыбкая опора. При такой погоде переходить ущелье было сущим безумием, следовало повернуть назад, но я подумал о женщине, тащившей землю: она как-то прошла по этой переправе и ходит, наверно, каждый день. Ветер усиливался, а ближе к середине открылись еще какие-то гималайские задвижки – и он засвистел с шальным, неистовым восторгом. Я схватился было за бейсболку, попытавшись удержать ее на голове… Черт с ней, с бейсболкой, не следовало делать резких движений, мост вздыбился, как необъезженная лошадь, давай скакать подо мной, норовя сбросить. Одной рукой я держался за трос, удалось схватиться и за другой, тросы вразнобой болтались; в те моменты, когда один из них оказывался ниже колен, меня уже ничто не удерживало, чтобы катапультировать вслед за кепкой. Как подвешенный на ниточках, я болтался над ущельем, и эти ниточки дергали меня в разные стороны. Рюкзак вносил свои 30 кг в припадочные дерганья невидимого кукловода: то топтался на моих плечах, то, подхватив под микитки, возносил в черное небо.
Грохот от реки едва доносился, она билась в тисках ущелья, ворочая камни где-то далеко внизу, бешено свистел ветер, завывал на разные голоса, казалось, вопили тысячи демонов. Снежный заряд ударил в лицо, залепило глаза, ущелье потонуло во мраке. «Ом мани падме хум…» – прохрипел я. И мне удалось сделать еще шаг и не улететь в ущелье. «Ом мани падме хум…» – тупо повторял я, и мало-помалу продвигался.
Продолжение следует
Добавить комментарий