В нальчикской лиге «Что? Где? Когда?» началась зимняя серия «Брэйн-ринга». Торгово-закупочная фирма «Вимар», наконец, выставила свою команду. Будучи спонсорами всего начинания, руководители этой шарашкиной конторы перестроили график мероприятий. С тем, чтобы Жа́брик Дайзаев и я могли поучаствовать в их команде разгильдяев и вечных лоботрясов, которым неизвестно почему улыбнулась деловая Фортуна.
На первую игру мы с Жабриком договорились, что, при наличии ответа, выставляем, как полагается, большие пальцы, а Миша Белкароков жмёт пипочку. Затем упростили схему. В новой версии процедура исчерпывалась битьём по кнопке. В итоге, поняв, что Мишка слишком медлителен, на подачу сигнала поставили Суса. Он умело подгадывал окончание вопроса и тут же забирал очередь. Считалось, что Жабрик и я знаем всё, редкие сферы, в коих мы не были компетентны, распределялись по оставшимся членам команды. Жаубермез приглядывал за техникой, Мишка – за английским языком и финансовыми тонкостями, Вадик и Сус шли как знатоки спорта. Избранная стратегия позволила нам выиграть с оскорбительным перевесом.
На следующий день я припёрся к Жабрику – лаборанту кабинета биологии рыб и рептилий. Пришёл за обещанным давеча формальдегидом. В то трудное время в стране не гуляли ни тиф, ни холера, ни чума, но Гайдар, Хакамада и Чубайс тоже свирепствовали. Я числился ассистентом, и ректору уже настучали о моей работе на стороне по второй трудовой книжке. Приходилось проявлять осмотрительность и добывать копейку исключительно домашним промыслом. Для изготовления галалитовой бижутерии и был нужен труднодоступный ингредиент – идти в морг к Мурату не хотелось.
Вернувшись домой, уже собрался открутить крышку и залить запрессованного в гипсе казеинового паука – производство концентрировалось на балконной этажерке – как вдруг заметил, что презентованный Дайзаевым сосуд изнутри покрыт парафином. Внутренне я почему-то вернулся к вчерашней игре.
Был вопрос – самое маленькое млекопитающее на планете. Все они, упомянутые в советском издании «Жизнь животных», ещё в детстве впечатались в мои мозги, но, априори, биология являлась прерогативой Жабрика. Сотрудник ХБФ не просто ориентировался в названиях, ареалах и питании. Дайзаев мог назвать сроки беременности, графики суточной активности и толщину подкожного жира любого паршивого зверька, вплоть до селевинии, о существовании которой основная масса человечества даже не подозревает.
Он сказал: «Sorex minutus!». Мы, довольные последним необходимым баллом, спесиво улыбнулись соперникам. Но ведущая внимательно оглядела шпаргалочку и заявила, что ответ неверен. Я толкнул Жабраила ногой и порекомендовал перейти на русский. Последовало уточнение – существо называется малой бурозубкой. Прекрасная женщина ещё раз обследовала карточку и вновь отрицательно качнула головой. Мы продули бы этот раунд, но Сус – врождённый психолог и физиогномист, а потому, и большой циник, – внимательно наблюдал за энглизированной мадам. Он больно пнул вундеркинда в колено:
– Жабрик, обормот, проще нельзя?
Тот недовольно бурчал, что ошибки быть не может, зато я сориентировался и торопливо выкрикнул: «Землеройка!», после чего мы победили.
Так вот, я осторожно осмотрел бутыль, добытую в змеино-рыбном кабинете. Потом попытался систематизировать всё, что я когда-либо знал и слышал о Жабраиле Дайзаеве, начиная с первых дней зачисления в КБГУ.
Этот абитуриент сдал три экзамена. Поступал по эксперименту, при котором пятёрка и четвёрка по двум предметам означала приём в ВУЗ. Как его документы попали в стопку физмата – известно только Всевышнему. Жабрик получил четвёрку за сочинение, высший балл по биологии, а затем был неожиданно вызван на физику, которую отбарабанил на «отлично». Ректорат некоторое время промучился с проблемой Дайзаева, но в итоге всё устаканилось и парень утвердился, где и положено – на химико-биологическом.
Вскоре, применив излюбленный разворот Чарли Чаплина, он травмировал замдекана факультета. Великий комик обычно исполнял свой трюк со шваброй, Жабрик нёс на плече тяжёлую лавку на десять посадочных мест. Результат соответствующий – неосторожный товарищ оказался в тяжёлом нокауте и больнице с диагнозом «сотрясение мозга».
После этого на стеклянный шкаф с засушенной высокогорной флорой Северного Кавказа обрушилась гордость биологов КБГУ – панцирь черепахи, висевший на стене с момента образования ВУЗа. Черепаха была, минимум, галапагосской, поэтому от гербария ничего не осталось. Также оказался основательно пришиблен второй замдекана. Главой факультета в этот момент, как и в предыдущие двадцать лет, сидел Каральбий Бустов – человек, не знающий пощады ни к себе, ни к окружающим. При катастрофе Жабрик находился в непосредственной близости от пострадавшего, поэтому последовал вызов к Бустову. Говорят, он долго рассматривал студента, затем объявил, что продолжение охоты на его заместителей возымеет плачевные последствия. Попытки оправдаться вызвали лишь тень лёгкой улыбки на сухом лице мэтра. Потом Жабрику объяснили, что Каральбий не меняет ни решений, ни отношения, ни мнения.
Дайзаев вынуждено перешёл в режим крайней осторожности и строжайшего внимания к каждому па своих ног и помаванию рук. Дальнейшее его обучение обошлось без серьёзных всплесков энтропии, если таковыми не считать два лёгких взрыва в лабораториях и нападение бешеной лисы на экспедиционный «УАЗик» факультета. В машине, безусловно, находился Жабрик, самым же примечательным в свете теории хаоса было то, что инцидент произошёл в центре Нальчика, у входа в краеведческий музей.
Но к моменту последнего события Дайзаев имел уже несколько статей в научных изданиях. Впервые он опубликовался на втором курсе – сразу во Франции, в энтомологическом бюллетене. Что-то там «Мутационные изменения мандибулярного аппарата «Formica fusca» в условиях естественного радиационного фона Приэльбрусья». Ещё через пару лет обучения преподаватели ХБФ, представленные в те годы реальными специалистами, называли Жабрика коллегой.
К четвёртому курсу он заметно ослабил самоконтроль, а попав на сборы военной кафедры, окончательно распоясался. Началось с аварии и приведения в негодность БТР-60. Автодром дивизии, в которой нас перековывали и закаляли, представлял собой квадрат с километровой стороной. Дорога, благодаря поколениям студентов, шириной превосходила МКАД. Она шла строго по периметру этой сложной фигуры, её преодоление и было окончательным превращением в мастера-водителя.
Где-то в середине площади в один миллион квадратных метров располагалась воронка от ручной гранаты. Чтобы съехать с трассы, надо быть паралитиком. Чтобы найти эту никчёмную яму в недрах прохладненской степи, придётся презреть статистическую вероятность. Чтобы застрять в такой оспине даже на «Жигулях», надо снять с них колёса.
Будущее светило биологии благополучно съехал. Успешно нашёл. Брутально воткнул броневик в мизерную рытвину. Нос всепроходимого монстра зарылся в землю, две задние оси, пренебрегая законами физики, висели в воздухе. Майор Посиев, предложивший внеурочное вождение Дыжекову и Дайзаеву, рвал скудные остатки волос из-под головного убора, голося, что БТР сломан, окончательно сломан.
Вскоре после этого мы стреляли из «Макарова». Ожидаемая осечка у Жабрика заставила его повернуться к преподавателю. Сообщив, что его пистолет испорчен, Дайзаев продемонстрировал неисправность оружия, направив его в переносицу куратора. После второго прицельного щелчка дивизионный майор Шавдаров посветлел лицом, потемнел в области галифе и шагнул к опасному студенту. Медленно забрав оружие из шаловливых ручек интеллигента, офицер промокнул рукавом лоб, осмотрел свой нижний этаж и философски заметил: «Хорошо, хоть не по большому!».
Потом Жабрик снёс ему реактивной струёй РПГ-7 фуражку. Нас впечатлило хладнокровие майора. На сей раз обгоревший служака не описался, просто молча стёр с опалённой головы пепел волос, золу бровей и ресниц. Ещё через неделю Дайзаев выкатил гранату с выдернутой чекой прямо под ноги злополучному Шавдарову. Мы увидели, что конкретно этот командир, невзирая на беспробудное пьянство, в реальной боевой обстановке будет серьёзной проблемой для любого врага. Он умудрился отрыть полноценный окоп для стрельбы лёжа менее, чем за три секунды. Без шанцевого инструмента. То, что это произошло на пахоте, никак не умаляет сноровку и самообладание военного. Как и факт подачи им рапорта на срочный перевод в группу советских войск в Афганистане – при условии, что перевод будет завершён хотя бы за пару недель до окончания сборов.
Сам Жабраил Дайзаев был вполне безобиден. Несколько рассеян и задумчив – не более. Но из всех вариантов возможного развития любых ситуаций в его присутствии реализовывался самый стохастичный, самый опасный для окружающих. Это следовало принимать на веру, любое сомнение оборачивалась ущербом, чаще всего, болезненным.
К слову. Где-то к середине сборов Сикс и я уразумели, в чём правда жизни и умудрились протиснуться на должности кочегаров. Мы трижды в сутки топили походные кухни, посещали плановые занятия, вся остальная суета – наряды, дежурства, марш-броски, кроссы, тревоги и прочая дрянь – нас не касалась. Проблему представляла только первая растопка. Чтобы повара могли накормить четыреста оглоедов к восьми часам, огонь в пять утра должен был гореть в полную силу. Мы, в свою очередь, начинали гонять крыс, прижившихся под запасами дров, в четыре.
Со второго-третьего дня в новых должностях мы перестали спать ночью. Пили чай, читали газеты, потом шли к грызунам. Своё добирали днём, благо служба кочегарами это позволяла.
Но не одни мы бодрствовали после отбоя. Жабраила Дайзаева мучала бессонница, он тоже часто пил чай. Кипятильники – чудесное изобретение неизвестного гения, состоявшее из двух бритвенных лезвий, двух спичек и проводков – хранились в прикроватной тумбочке Сикса. Как-то мы лежали на кроватях, дожидаясь, пока заварится трёхлитровый баллон. Цомп – вторая кличка Сикса – дочитывал при свече «Советский спорт», я просто дремал. Сквозь сон послышалось шарканье Жабрика, неумолимо приближавшееся к нашей палатке.
– Вот ведь, гад! Не даст покемарить, – вздохнул я и стал стягивать к изголовью, подальше от тумбочки, матрас, бельё и расстеленную поверх постели прессу.
– Ты чего? – напарник краем глаза взглянул на меня.
– Не слышишь? Жабрик идёт.
– Да ладно! Чудовище делаете! Светло, свеча горит. Что будет?
– Ну, смотри, – кротко согласился я и уселся на подушку, поджав ноги.
Сикс усмехнулся и продолжал возлежать на толстом слое развёрнутых газет. Дальнейший алгоритм был таков: Жабрик вплотную приблизился ко входу в наше прибежище. Жабрик откинул полу палатки. Жабрик погасил свечу волной воздуха. В темноте Жабрик шагнул вперёд. Послышался не очень громкий звук. Это Жабрик опрокинул банку с кипятком на кровать. Послышался очень громкий звук. Это кипяток, потёкший по газетам, достиг тела Цомпа. Послышался голос с выраженными извиняющимися интонациями. Это Жабрик поинтересовался местоположением своего кипятильника. Послышался голос с преобладанием нот обиды и искреннего недоумения. Это Сикс завершал сцену энергичными советами по наилучшему применению и эффективному использованию разыскиваемого прибора. Постскриптум – моё резонёрское «А я говорил!». Каюсь, не смог удержаться.
Кстати, предметы, побывавшие в его руках, представляли не меньшую угрозу. Шомах, зашедший к нам в поисках того же кипятильника, случайно взял дайзаевский из кучи совершенно одинаковых. Сикс, познавший истину на собственной шкуре и даже не излечивший её следы с афедрона, настоятельно рекомендовал сменить выбор. Парень беспечно отмахнулся и ушёл в дивизионную палатку, называвшуюся на сборах ленинской комнатой. Ток после отбоя подавался только в неё. Через полминуты раздался короткий треск и долгий вибрирующий рёв. Рассказывали, что Шомах активно искрился. Сборы лишились света на целых четыре дня – пакостный кипятильник Жабрика к чертям собачьим снёс всю систему энергоснабжения палаточного городка.
По соседству от нашего местопребывания, в посёлке Учебный, обнаружился сельхозотряд из Прибалтики. Триста красивых и оголодавших девушек. Первый разведывательный визит к ним оказался удачным – за трёхсуточную самоволку шестеро из нас оказались на гауптвахте. Следующее романтическое путешествие намечалось на ночь рождения капитана Волошина. Масса сомнений выражалась по поводу приглашения в состав делегации Жабрика, но чувство товарищества возобладало.
Напрасно. Через час после задумчивого жабраиловского «Что ж, можно сходить… Посмотреть – как там?», разразилась степная буря невиданной силы. Она прошла узкой полосой, запорошив пылью наши палатки, сорвав крыши в посёлке и выдавив все окна в общежитии латышек. Придя к дамам ближе к полуночи, мы обнаружили кучу автобусов, срочно эвакуирующих сельхозотряд в неизвестном направлении. По сей день уверен – виноват Дайзаев.
И напоследок я вспомнил, как поймав в лесополосе гадюку, надежда республиканской биологической науки долго толковал нам о различиях степного, предгорного и горного подвидов vipera kaznakovi. Потом выкинул её подальше, вглубь посадок. Так получилось, что как раз в том направлении один из студентов инженерного факультета, сидя под небольшой акацией, занимался сугубо личным делом. Рассвирепевшая от непочтительного обращения vipera несколько раз укусила его в наиболее нежные места организма. Парня еле откачали, он до конца сборов провалялся в госпитале. И, хотя он стал лейтенантом автоматически, без изнуряющей жары, туч наглых, мускулистых мух и повальной дизентерии, я засомневался. Зачем быть поручиком, если упомянутые нежные места не функционируют?
Всё вышеописанное быстро прошелестело в моей голове, и я недоверчиво посмотрел на пузырёк с формальдегидом. Но альтернатив было немного – когда ещё найду эту жидкость? Казеиновый прототип, стоивший недельных усилий, мог пересохнуть и искорёжиться. Крышка была свинчена с огромными предосторожностями, сосуд опрокинут над заготовкой на вытянутых руках. Не зря!
В дыму и шипении несостоявшийся конкурент всяческих «Сваровски» в три ляпа преодолел полки этажерки, прожигая их с абсолютно мимолётными задержками, и шлёпнулся на бетонный пол балкона. Наблюдая за тем, как тёмная бурлящая масса активно выедает дыру к соседям снизу, я решил, что некоторые ботаники нуждаются в чистке физиономии.
С этой мыслью и отправился в университет следующим утром. Однако, подойдя к кабинету биологии рыб и рептилий, столкнулся с каким-то доцентом. Он только что вышел из помещения, стоял обездоленный, как Ниф-Ниф с Нуф-Нуфом, и бессвязно бормотал: «Как же так? Погибли рыбы, совсем погибли!». Я вспомнил БТР, майора Посиева, соблюдая все меры, заглянул за дверь.
Обитатели десятка аквариумов плавали кверху брюхом. В бозе почил даже редкий тетраодон, добытый различными неправедными ухищрениями. Жабрик, стоявший у окна, был безутешен. Повернувшись ко мне, он развёл руками: «Представляешь, Таха? Я ж им всем говорил – не кормите. Я сам! А этот…».
Вот информация к размышлению. Дайзаев ушёл из университета и стал предпринимателем. Как я понял, выступает генератором идей, реализацию которых взяли на себя родственники. Бизнес успешен, ни один из магазинов не сгорел. Исследования Жабрик не бросил – недавно вышедшая книга строга и научно обоснована. Посвящена она эволюции социума. Надо воспользоваться этим. Соответствующим структурам необходимо прорекламировать его диссидентство и выдворить в США. Или в Швецию. Или в Швейцарию. Эти страны слишком благополучны. А Россия и так насыщена системами возмущения пространственно-временного континуума.
Добавить комментарий