В конце 1978 года родной брат пригласил меня в Москву на свою свадьбу 29 декабря. Это счастливое событие происходило во времена брежневского застоя, когда уже постепенно усиливался товарный дефицит.
Пресытившись застоем, недовольный народ реагировал, слагая политические частушки:
«Это что за Бармалей к нам залез на мавзолей?
Брови черные, густые, речи длинные, пустые.
Кто даст правильный ответ, тот получит 10 лет».
Или эротические:
«Брежнев стрелки перевел на советском глобусе, раньше член стоял в постели — а теперь в автобусе».
Или просто посмеивались над брежневской дикцией, потому что «социалистические страны» он произносил, как «сосиски сраные» и т.п.
В стране уже чувствовался товарный голод. Правда, столица снабжалась намного лучше родного Харькова, не говоря уже о российской глубинке.
Когда я приехала в Москву, стукнул такой небывалый сорокоградусный мороз, что даже бездомные дворняги не шлялись по мерзлым улицам. Мне подфартило, так как в конце меcяца и года магазины выбрасывали лучшие товары для выполнения плана.
Можно напромышлять кучу всего. Почему-то, когда интересовались, зачем едешь, стыдливо мямлили "за песнями" или "за туманом", хотя отправлялись "за колбасой". Отвечать, что собираются купить какой-нибудь товар или что-либо из еды, казалось стыдным.
Решив совместить приятное с полезным, я выработала боевую стратегию. Заняв две свободные ячейки в автоматической камере хранения, мчала по магазинам, промтоварным и продуктовым, пока носили ноги и не отваливались от тяжестей руки. Затем, добравшись до вокзала, сгружала добычу в ячейки. Всё стоящее доставалось только в очередях, по блату или у спекулянтов.
Инвалиды войны облуживались внеочередно. Существовала отдельная очередь из инвалидов и другая из остальных. Инвалиды приобретали дефицит и тут же с наваром сплавляли. Например, выстраивалась многочасовая очередь за женскими сапогами, которые мужикам и нафиг не нужны, но сапоги хватались и сбывались. Иногда очередь возникала даже зачем-то неизвестным. В те времена ходил анекдот: "Выстроилась длинная очередь.
Подходит человек, интересуется, что выбросили. Народ отвечает: "Цырли-мырли". Что это такое, одному богу известно, но жаждущий выстраивался последним. Вскоре проносится слух, что цырли кончились и остались одни мырли. Никто не расходится. Наконец, счастливчику достаются мырли, он разворачивает пакет. И что вы думаете в нем находится? "Цырли".
Не глядя на жуткий мороз, бегала в поте лица и достигла нестыдных успехов. После пары дней охоты урвала: полтора килограмма сливочного масла, четыре пакета гречки, килограмм шоколадных конфет, две шоколадки «Вдохновение», венгерскүю мороженую индейку, палку финского сервелата, килограмм докторской колбасы, три банки печени трески из Норвегии и пять флаконов польских духов "Может быть". Гордость вызывали два ящика с апельсинами из Марокко, которые достались после долгого стояния в очереди, с онемевшими от мороза ногами и руками. Итого насчитывалось 14 мест. Это даже для громилы многовато. А что же говорить обо мне? У меня полтора метра с кепкой, и к здоровякам меня никак не отнести!
После свадьбы, поутру, 30 декабря, мой брат с новоиспеченной женой укатили, я же отчаливала вечером. Провожать некому, посему заранее на такси прикатила на Курский вокзал, где творилось нечто невообразимое. Он просто кишел людьми. Первомайская демонстрация казалась просто пустыней в сравнении. Как только носильщик донёс мои манатки до камеры хранения, по радио объявили, что отправление всех поездов задерживается на два часа из-за обледеневших путей. Терпеливо ждала. По громкоговорителю раздалось, что отъезд откладывается ещё на три часа.
Попросив соседей присмотреть за вещичками, отбила телеграмму домой о задержке на двенадцать часов, решив, что этого хватит с лихвой. Какой же я оказалось наивной. Время шло. Хотелось есть, засыпала на ходу, но боясь пропустить обьявление, стояла как солдат на посту со своими пожитками до шести утра. Вдруг, как гром с ясного неба, прозвучало об отправлении всех составов одновременно. Бросилась за носильщиком. Но, увы! Всех мгновенно разобрали. К счастью, удалось поймать одного носильщика, который вез вокзальную тележку на ту же платформу, что и моя.
Прибежав туда, увидали, что поезд собратьев по несчастью уже отправился, а мой состав уже медленно отходит. Вскочила на ходу в первый попавшийся вагон, а носильщик бросал туда же поклажу, требуя по рублю за каждое место. Бросая деньги, я радовалась, что успела на поезд.
Схватив пару самых ценных сумок, преодолевая буферы, купе и плацкарты, двинула к цели. Пришлось продраться сквозь десять вагонов, пока достигла своего, где, к моему несчастью, не топили. В купе, на нижней полке, расположился угрюмый старик, который мне сразу не понравился, и двое милых юношей, которые помогли принести, оставшиеся узлы с двумя ящиками с апельсинами, и слиняли. Нас разместилось в купе двое: старикашка и я. В холодном вагоне осталось всего несколько смельчаков. Мамы с детьми и все нормальные перебрались в отапливаемые вагоны. Мы со стариком не могли никуда двинуться с многочисленными вещами. Даже проводники исчезли. На столике стоял пустой графин и стакан со льдом. Изо рта шёл пар, а ноги мёрзли даже в зимних сапогах. Хотелось утеплиться, очень хотелось есть и спать.
Поборол голод, поэтому я отправилась в вагон-ресторан. Поев каких-то непонятных щей, мясной шницель, состоящий из хлеба, картошку-пюре, сделанную из малосьедобного порошка, запив все неизвестной бурдой, которая называлась компотом, я возвратилась по снегу в родное купе. Не оговорилась, так как состав не двигался из-за снежных заносов, а стоял где-то в поле. Только уселась, как в дверь постучали и в купе заглянул приятный во всех отношених мужчина и вежливо спросил:
— Ради бога, извините за беспокойство. Просто умираю от головной боли. Башка просто раскалывается. Не найдётся ли у вас болеутоляющей таблетки?
— Да, конечно, — порывшись в косметичке и достав анальгин, сердобольно протянула бедняге.
Симпатяга, страдающий мигренью, закрыв за собой двери купе, скрылся. Старик, по-видимому, удалился поесть. Веки слипались. Расположившись на грязном матрасе, без постельного белья, в искусственной шубейке, на рыбьем меху, в шапке-ушанке, в зимних сапогах и укрывшись другим грязным матрасом, мгновенно отключилась. Проснулась от нечеловеческого вопля.
— Обокрали! Обокрали! — орал в отчаянии старикашка, держа в руках один из своих купленных пакетов, который он обнаружил в туалете по дороге назад в купе. Увидев, что я проснулась, горемыка завопил:
— Вы оставались внутри и знаете, кто это сделал.
— Понятия не имею, — я возмутилась от такой напраслины.
— Я не говорю, что вы воровка. Нет, но вы знаете того, кто украл, — орал пострадавший, подразумевая во мне соучастницу.
— Побойтесь бога! Поймите, я вырубилась и ничего не видела, — я пыталась образумить нападавшего.
— Вы, наверняка, видели и знаете, кто украл.
— Никого не знаю, — я пыталась безуспешно оправдаться.
— Я не утверждаю, что вы грабительница, но вы знаете того, кто украл.
— С чего это вдруг вы взяли, что знаю?
— А таблетку зачем давали? Вы сговорились с похитителем и в доле! Потому и дали таблетку.
Железная логика. Все равно переубедить бедолагу оказалось невозможно. Несчастный ни секунды не сомневался, что я — наводчица. Дальше ехали в воинственном молчании. Он возненавидел меня как преступницу, а я злилась на соседа, потому что он обвинил меня в краже.
Около 11 вечера 31 декабря состав достиг города Белгорода. До Харькова остался приблизительно час езды. В душе тлела надежда попасть домой до Нового года. Увы! Поезд ещё тащился двенадцать часов.
У кого-то из пассажиров с собой было. Мы встречали Новый год вместе в узком кругу. Пятеро незнакомых мужчин, без старика, караулившего свой скарб, и я. Пили водку из горла и запивали пивом. Как выразилась бы моя мама: "Так плохо Новый год я никогда ещё не встречала."
Первого января, уже в середине дня, добрались до Харькова. Надо было как-то со своимм бебихами вылезти из вагона. Увидев у старика бесхозную веревку, решилась узнать:
— Скажите это ваша верёвочка?
— Да, моя.
— А она вам нужна?
— Если б не нужна, то не держал, — злобно отреагировал попутчик.
Пришлось рассчитывать только на пояс от шубы. Перевязав ремнем две сумки, перебросила их через плечо и кое-как выбралась с манатками на платформу. Никто не встречал. Носильщик. Такси. Когда днём появилась дома, родители и дочь смотрели на меня точь-в-точь, как на картине Репина "Не ждали".
Зато с добычей. Миссия — выполнена.
Добавить комментарий