-Это Сеня, - представил мне дядя Миша дядьку, сидящего c ним рядом, - тот самый, из-за которого мы все время проигрываем. Из-за него нас высаживают, как каких-нибудь салаг, хотя он давно уже играет в очках. Что ты молчишь, Сеня? Ты можешь сказать два слова в свою защиту? Я тогда буду иметь зацепку для дальнейшего разговора.
Дядька, грузный, краснощекий, что-то недовольно буркнул, я в его звуке не разобрался. Разговаривать ему явно не хотелось.
-Сеня, - не отставал дядя Миша, - или ты весь выговорился? Скажи человеку "здрасьте" и поведай, какой ты был знаменитый спортсмен в Одессе!
-А! - членораздельно произнес наконец дядька, встал, махнул рукой и тяжело пошагал к выходу из парка.
-Вот так мы переживаем на старости лет какое-то паршивое домино, - качал головой дядя Миша, провожая приятеля взглядом, - видите, что творится? Прямо Наполеон Бонапарт после поражения под Ватерлоо!
Тяжело шагающий Сеня скрылся из глаз, дядя Миша повернулся ко мне.
-Он был-таки знаменитый человек, хотя в Одессе все чем-нибудь да знамениты. Вы это знаете? Нет? Тогда я вам расскажу. Кто-то был моряком и кошмарно тонул или отбивался голыми руками от пиратов, какой-то грузчик был депутатом Всероссийского съезда, кто-то своими глазами видел Мишку Япончика (он, кстати, не был похож на японца, он был пончик - маленького роста, толстенький). Героев, что живут только на улице Бебеля, хватило бы на весь Советский Союз!
А Сеня - он играл в "Черноморце". Его узнавали на Дерибасовской и в Соборном парке. Его знала вся Пушкинская улица, где он жил. Все с ним здоровались, все его спрашивали о здоровье. А кто-то говорил: "Сеня, а ну расскажи, как ты влупил англичанам гол прямо с середины поля." Этот гол помнила вся Одесса, как будто это был Тунгусский метеорит! Мальчишки со слов взрослых тоже знали за этот гол, и, когда видели Сеню, что он шел с работы, просили показать знаменитый удар и подносили мяч под его правую ногу.
Вот с этой его славы и началась здесь его беда...
-Понимаете, - объяснял ситуацию дядя Миша, - если вы Герой Советского Союза, так вы носите Золотую Звезду на груди, и все ее видят. И смотрят на вас соответственно: за этим человеком подвиг. Он видел то, чего, может быть, никогда не увижу я. Если у вас нет Золотой Звезды, а что-то героическое вы все-таки сделали - вроде того, что спасли тонущего ребенка на Ланжероне, - над вашей головой имеется как бы петушиный гребень, а на лице - ожидание, что вас вот-вот понесут на руках. И каждому, кто вас видит, хочется у вас спросить, по какой веской причине этот как бы гребень?
Посмотрите на любого одессита на Брайтоне - за каждым вроде бы какой-то подвиг. Тем более, что большинство там с Молдаванки, а на Молдаванке человеку нечего делать, если он не герой.
Ну так вот, - закончил разбираться в сложной психологической ситуации дядя Миша, - этот Сеня в Одессе привык, что его все знают и смотрят на него снизу вверх. Тот гол англичанам с середины поля сделал его жизнь осмысленной, как открытие пенициллина навсегда прославило ученого Флемминга. Там, в Одессе, его старость была обеспечена вниманием от и до. Ему говорили: "Почет и уважение!" все от мала до велика. Если он кому-то уделял минутное внимание, на того падали, как пишут в газетах, отблески славы.
И вот Сеня переехал в Америку...
И вот он идет по улице Бруклина. Кто-то здесь на него смотрит? Кто-то ему кивает? Кто-то его останавливает, чтобы спросить за тот гол англичанам, когда весь стадион так высоко подпрыгнул, что долго не мог опуститься?
Я вам скажу: он оказался здесь как бы в безвоздушном пространстве. Ему остро понадобился прежний кислород, у которого в Одессе, как на все, своя формула.
И здесь, в парке Кольберта, Сеня был всего лишь Сеней, доминошным визави, пожилым дядькой с семеркой костей в здоровенной лапе. Кому дело до его былой славы, когда каждый здесь тоже хоть раз в жизни был героем?
И Сене, я повторю, в безвоздушном этом пространстве понадобился прежний кислород. Так понадобился, что родные это заметили и повезли его к врачу-психиатру, который зарабатывает деньги на тяжелых вздохах иммигрантов.
Врач стал спрашивать Сеню о причинах его депрессии. Тот сказал обо всем - о ностальгии по родной улице, по родному дому, по знакомым-друзьям-приятелям, по Одессе... не буду перечислять всего, по чем тоскует одессит. Это длинный и прекрасный список. Но Сеня не сказал врачу главного: никто в Америке не знает про его гол, который принес победу "Черноморцу" одним весенним днем в матче с англичанами при счете 2:2! Как можно в этом признаться?! Что за детские штучки?! Это была Сенина глубокая тайна, она скрывалась теперь в самом сокровенном уголочке его души, о ней нельзя было говорить чужому человеку, а тот психиатр не смог предстать перед пациентом своим, как обязан был это сделать хороший врач.
Сеня получил какие-то лекарства, но они только ухудшили его состояние. Врач сказал ему на это: таблетки нужно принимать долго, только тогда они дадут результат. Наш Сеня ответил доктору так:
- Какое "долго"! У меня нет "долго"! У меня в запасе только сегодня и завтра, а насчет послезавтра я уже не уверен!
И он разозлился на весь белый свет, и в нем неожиданно взыграл тот молодой футболист, что заставлял реветь трибуны от его финтов и того поведения на поле, что ставило в тупик противников, принуждая их бессмысленно пробегать по десятку-другому метров.
На этой своей злости, злости, подчеркиваю, он учудил вот что.
Не знаю, где он это купил - должно быть, обошел многие магазины там и сям, но он это купил (в Америке можно купить все, что вам только взбредет на ум), принес домой, подготовил, примерил...
И однажды, стиснув зубы, - вы его видели десять минут назад, так что можете представить его ту физиономию - стиснув зубы, он вышел на улицу... с зеленой лягушкой на носу!
Он после рассказал мне, что она была копией лесной древесной лягушечки-квакши, зеленой, как первый весенний листок, и самой чистой из лягушек. Таких он видел в лесу в Молдавии, куда ездил к родственникам пить хорошее каберне и закусывать фасолицей.
Почему именно лягушка? Это неизвестно даже мне. Разве у всех человеческих чудачеств есть отгадки? Спросите у Сени! Может быть, она ему напоминала тот весенний день в Одессе...
Итак, он вышел на улицу с лягушкой на носу! Квакшинька казалась живой - так она была сделана, и сидела головкой вверх, упираясь задними трехпалыми лапками в крылья Сениного здоровенного носа, и посверкивала глазками, как дрессированная.
Сеня шел по американской улице, бывшая слава Одессы, привыкший там к тому, что его останавливает каждый встречный, шел стиснув зубы, зная, что его могут принять за сумасшедшего, что, может быть, сейчас рядом с ним затормозит "скорый" амбуланс, шел, ловя на себе людские взгляды...
Ах, товарищ Вадим, какая это была ошибка с его стороны!
Понимаете, здесь у него возникла еще одна сложность. Одно дело - любопытный взгляд в Одессе, совсем другое - в Нью-Йорке. Это два совершенно разных взгляда, и я имею на конец рассказа дупель-шесть, чтобы объявить вам "рыбу".
Глаза встречного в Одессе неприкрыто сообщат вам все, что о вас думает человек, если вы имеете лягушку на носу.
"Этот дядечка-таки съехал с крыши, что он позволяет себе такие обновки!"
"Интересно, где дают таких красивых лягушек?"
"Ты видишь, как другие мужчины относятся к царевнам-лягушкам?"
Знакомые же подойдут и спросят:
-Семен Маркович, идете подышать свежим воздухом? Почему бы вам не взять ее на цепочку?"
- Сеня, если это такой новый компресс, на что его еще можно посадить?
-Дядя Сеня, а она не кусается? Дайте, я тоже поношу!
Короче говоря, в Одессе, городе любопытных людей, человек с лягушкой на носу стал бы центром внимания, ему было бы весело, весело было бы и остальным.
Другое дело в Нью-Йорке, где любопытство разрешено только в музеях.
На нашего Сеню здесь тоже смотрели. Нет, не так я сказал... На него лишь поглядывали. И тут же отводили глаза. И в этих глазах ничего не читалось! Ни-че-го! Только, наверное: не мое дело. И все!
А Сеня шел и шел, все так же стиснув зубы. Он думал: "Не может быть, чтобы никто из этого множества людей не обратил на меня в конце концов внимания! Не указал бы пальцем! Не разинул бы рта! Пусть соберутся возле меня1 Пусть спросят! Пусть хотя бы дернут за рукав!.."
-Что вам сказать! - произнес долгожданное дядя Миша. - Что вам сказать!.. Сеню-таки остановили. Его таки дернули за рукав. Его таки спросили... Знаете о чем?
Его окружили незнакомые люди и стали ему что-то говорить, указывая пальцами на лягушку. Он не понимал, потому что его спрашивали на английском. Нашелся какой-то парень, который понял обстановку и перевел Сене, что ему обеспокоенно говорило сразу человек пять-шесть.
Сеню, нашего знаменитого одессита, спрашивали, знает ли он, что... скорее всего, нарушает права лягушек, сажая одну из них на свой нос? Жива ли еще она? Известно ли ему, что обиталище квакши - древесное дупло, а уж никак не человеческий нос? Они из Общества защиты прав животных и должны бдительно следить за поведением самого хищного существа на земле, человека!
Что было делать нашему Сене? С помощью того же молодого человека он объяснил ни на шутку взволновавшимся американцам, что лягушка эта - резиновая, пусть проверят, и что купил он ее там-то и там-то. И что о правах резиновых лягушек он нигде еще не слыхал, но, если услышит, будет всячески их поддерживать. Потом Сеня добавил несколько слов по-русски, предупредив своего переводчика, чтобы он защитникам природы их не доносил. Те удовлетворились незнакомыми и сочными словами, извинились перед Сеней, пожелали ему удачного дня и разошлись.
О том, почему на его носу оказалась резиновая лягушка, удивительно похожая весенним цветом кожи на квакшу, - почему, зачем, по какой-такой причине? - никто из них так и не поинтересовался!
Сеня снял лягушку с носа, бросил ее в мусорную урну и повернул назад. Он вдруг сник, он вдруг ссутулился... Весь его кураж неожиданно кончился.
Теперь по улице шел просто пожилой и грузный человек, человек, проживший жизнь буднично и незаметно, как проживают ее провинциальные бухгалтеры, и никакого как бы петушиного гребня на его лысой голове никто бы уже не увидел. Он был как все мы здесь, в парке Кольберта...
Что-то в Сене произошло за эти несколько минут, но что - я не знаю. Только шел он так ... будто навешенный когда-то с середины поля мяч не попал в ворота и команда его проиграла англичанам, и он плетется сейчас в раздевалку среди своих футболистов, опустив голову и загребая буцами землю одесского стадиона, а люди на трибунах так же понуро расходятся по домам.
-Чтобы совсем уж закончить, - продолжил дядя Миш после минуты молчания. - Знаете, что сказал бы одесский болельщик с Соборной площади, услышь он историю с лягушкой? Он сказал бы: «Сенин финт на этот раз не вписался в игру. Лягушка – это ж ни в какие ворота!» .
Добавить комментарий