Часть 1. Эхо публикации
— Юлия Абрамовна, прошел почти год с момента публикации отрывков из вашей мемуарной книги в нашем журнале. Тогда она еще называлась “А кстати”.
Потом вы переменили название на “Постскриптум”. Знаю, что она вот-вот должна выйти в петербургском издательстве “Алетейя” и одновременно на итальянском языке в миланском издательстве “Cafoscarina”. Верны ли эти сведения?
— Все зависит от издательств. В “Алетейе” книга должна была выйти в мае, но задерживается. В “Cafoscarina” директор издательства тяжело болен, и я не хочу их тормошить: рукопись готова, макет тоже. Больше ничего не могу сказать.
— Надеюсь, что до осени книга выйдет и на русском, и на итальянском. Недавно вы прислали мне дополнительную главу о спонсоре, который помог вам начать деятельность в Италии. Вы включили ее в книгу?
— Да, да, я послала эту главу в “Алетейю” и в итальянское издательство.
— Назовите, пожалуйста, имя этого человека, пусть оно прозвучит.
— Немецкий антифашист, поселившийся в Италии еще в конце 30-х годов, Ханс Дайхманн.
— Каковы отклики ваших первых читателей? Как я понимаю, это в основном ваши ученики, разбросанные по всему миру, а также подписчики и просто читатели “Чайки”.
— Поскольку читали друзья, то отзывы хвалебные. Они смотрят через розовые очки, решительно все им нравится. Мамам и папам друзей тоже нравится.
Есть один объективный момент, сильно меня удививший. В апреле я жила в доме творчества около Генуи, и генуэзский университет пригласил меня прочитать у них лекцию. И там мне представили двух студентов, которые пишут обо мне... дипломные работы! Один — об еще не вышедшем “Постскриптуме”, на основании публикации в “Чайке”, а другая — о моих учебниках и словарях.
— Мы к этому еще вернемся. А сейчас вот о чем. Помню, вы говорили, что кто-то отозвался на публикацию в “Чайке” сведений о Фурцевой. Какая-то женщина приезжала к вам из Франции.
— Екатерина Алексеевна Фурцева упоминается в книге в связи с тем, что тогдашний директор Ла Скалы, Гирингелли, был от нее в восхищении.
Прочитав эти строчки, русская женщина, живущая в Париже и сотрудничающая с одним московским кинорежиссером, вознамерилась сделать вместе с ним фильм о любви советского министра культуры и директора Ла Скалы. Она прилетела ко мне из Парижа и рассказала об этом замысле. Я, как могла, объяснила ей, что это полный бред; надеюсь, такого фильма не будет.
— Вы не анекдот рассказываете? Действительно они хотели это сделать?
— Да, да, это не анекдот. Им хотелось сделать душещипательный фильм — о любви русской женщины, министра культуры, и итальянца, директора всемирно известного оперного театра. Это могли придумать только нынешние русские, молодые, которые не понимают абсурдности подобной ситуации в советское время. Слежка, доносы, зависть. Не случайно Фурцева покончила с собой.
— Тогда еще один — незапланированный — вопрос. Недавно по российскому ТВ показывали фильм о Фурцевой. Довольно тяжелый — судьба была непростая. И вот по поводу конца Фурцевой в фильме ничего определенного не говорится. А вы говорите, да и в книге вашей написано, что она покончила с собой.
— Советской власти было противопоказано, чтобы министр покончил с собой.
Злополучная была у Фурцевой судьба. Когда Хрущева сняли и ее выгнали из номенклатуры, ее к тому же бросил муж, и она осталась одна и не у дел. Это был тупик. Ни в одной газете, ни в одном официальном органе не было, что Фурцева покончила с собой, но об этом знала вся Москва.
— Она выбросилась из окна?
— Нет, вскрыла себе вены.
— А в фильме об этом нет ни слова.
— Так ведь не положено в России говорить правду.
— Теперь давайте вернемся к Генуе. Там в университете, на кафедре русского языка, двое студентов пишут дипломные работы по вашим книгам. Несколько слов о дипломнике, который пишет о “Постскриптуме”. Что он за человек?
— Он приезжал ко мне пока только один раз. Обыкновенный итальянский студент, мало информированный о советской эпохе. С большими пробелами в знании русской истории и культуры. Никто никогда не преподавал им российского страноведения. Ему придется все читать от A до Z. А так — что же, нормальный паренек, симпатичный.
— А как такие пареньки приходят к изучению русского языка и литературы?
— О, это повальное увлечение Достоевским и Толстым. Не только папы и мамы выросли на нашей литературе, но и бабушки и дедушки. Как правило, увлекшись русским языком, его не бросают, не перекидываются на другие языки. Это особенность русского языка. При всей его трудности в него влюбляются.
— От вас это важно услышать. Вы преподаватель со знатным стажем. Кстати сказать, с каким?
— Я начала преподавать в сентябре 1946 года. Давай сосчитаем. 60 лет. Только начинала я преподавать не русский язык, а итальянский, в московском Инязе.
— А какая разница?!
— Как это какая разница?!
— Мы ведь говорим о преподавательском стаже, какая разница, русский вы преподавали или итальянский? У вас 60 лет преподавательского стажа. С ума сойти!
Часть 2. Судьба чемоданчика
— Юлия Абрамовна, меня как читательницу ваших мемуаров интересуют некоторые вещи, на которые вы только намекнули. В первую очередь, судьба чемоданчика с письмами деятелей итальянской культуры, изъятого на границе у итальянского дипломата, пожелавшего помочь вам. Чьи письма были в чемоданчике? Когда точно он был конфискован? Пытались ли вы когда-нибудь обращаться в органы госбезопасности, чтобы вернуть письма?
— Это был не дипломат, а бизнесмен, даже не бизнесмен, а высокопоставленный чиновник экономического ведомства Италии, Розарио А.
— Вы, кажется, говорили, что он обычно проходил таможню без досмотра?
— Да, он проходил через Депутатский зал, без досмотра. В данном случае, наверное, кто-то настучал, и его обыскали.
— Скажите, если вспомните, чьи письма были в чемоданчике?
— Как правило, я переписывалась с писателями, которых переводила. Этого требовали работа и тот факт, что я не ездила в Италию. Например, Фердинандо Камон написал свой роман “Жизнь вечная” с большими вкраплениями диалекта области Венето, и я просила его уточнить их по-итальянски. Считай, что я получала письма от всех своих авторов, — от Паризе, Шаши, Моравии, Нобиле, Вентури... — но, возможно, хранила только самые интересные.
— Когда они пропали, эти письма? Может, кто-то из наших читателей нам поможет...
— Когда это случилось? Сразу после моего отъезда в ноябре 1982-го года. Бедняга Розарио был так напуган, так боялся, что его из-за этой истории лишат визы и он не сможет продолжать свою коммерцию, что шарахнулся от меня.
— Понятно, что для вас это было большим ударом.
— Не могу сказать. Я эти письма могла и сжечь. Но на всякий случай положила в чемоданчик и оставила на хранение Сенокосовым, Юре и Лене. Никакой надежды вернуть его себе у меня не было. На дворе стоял 1982-й год, страшноватый брежневский застой.
Часть 3. О Пазолини и леваках
— Юлия Абрамовна, в недавнем разговоре вы упомянули, что подарили исследователю творчества Гуттузо копию письма художника, написанного на следующий день после убийства известного писателя и кинорежиссера Пазолини. Гуттузо высказывает в нем уверенность, что Пазолини убили фашисты. Это бесценное письмо вы нашли случайно в груде бумаг. Вы ко всем реликвиям так беспечно относитесь?
— Я действительно несколько легкомысленно отношусь к “реликвиям”. И знаешь почему? Я не предполагала, что буду писать воспоминания. Сама знаешь, как туго я поддавалась на твои уговоры. То письмо Гуттузо было очень искреннее, написанное в момент большого волнения. Он любил Пазолини. Первая реакция коммуниста Гуттузо — обвинить фашистов. Как у русских — во всем евреи виноваты, — так у итальянцев (половина Италии у нас красная) привычка во всем обвинять фашистов. Кстати, суд очень долго разбирал это дело, годы. До сих пор в нем не все ясно. Наиболее вероятна другая версия, связанная с тем, что Пазолини был гомосексуалистом и искал контактов с хулиганской молодежью окраин Рима...
— С какой молодежью?
— С хулиганской. Он испытывал какое-то нездоровое влечение именно к ним. Он покупал их, и возникла конфликтная ситуация. Но это не накладывает пятна на Пазолини, мне его жаль. Мне всегда очень жаль геев. Хорохорятся. Но им тяжело живется.
— Да, они хорохорятся. И в Америке им гораздо легче живется, чем где-то в других местах. Они здесь победители.
— Их стало очень много. Что-то с человеческой природой происходит.
— Мне кажется, рост их числа связан с модой на них и с поддержкой суперлиберальной части общества...
— В Италии они представлены в парламенте. Левые их опекают. В парламенте есть даже человек, поменявший пол, он из мужчины стал женщиной.
— Понятно: благодаря этому, его взяли в парламент.
— Да, в парламенте он представляет эти “социальные явления”.
— Правильно я понимаю: левые в Италии — это те, кто рвет со всякой традицией?
— Это сложный вопрос. Италия шарахнулась от фашизма к коммунизму и никак не может это пристрастие побороть. Подумай: в итальянском парламенте представлено 3 (три!) новые коммунистические партии. Надо мной друзья потешаются, что я под коммунистами жила в Советском Союзе и под ними же живу в Италии.
— А кто еще в парламенте, кроме них?
— Еще — бывшая коммунистическая партия, которая теперь называется иначе. Еще — часть социалистов и левых христианских демократов и такая ужасная порода, как като-коммунисты, гибрид католиков, левых христианских демократов и коммунистов. К сожалению, они очень резво начали расправляться со школами, университетами, отменять законы.
— Но мы удалились в политику. Давайте вернемся к вашей книге. С кем из ее итальянских и русских героев вы продолжаете общаться?
— Дело в том, что... они все перемерли. Одна я зажилась. Вот какая история.
— Да, Джанни Родари нет, Гуттузо нет, нет Паоло Грасси, но кто-то же остался?
— Остались мои друзья, писатели Камилла Сальваго Раджи и Марчелло Вентури, автор книги “Via Gorkiy interno 106 (“Улица Горького 8, квартира 106”) , журналист Луиджи Визмара с женой Ледой, старенькие и немощные. Кто еще?
— Ну, Любимов остался из российских, Смехов, Нина Бейлина, живущая в Нью-Йорке... С Ниной у вас наверняка частое общение по телефону. А сколько еще друзей и бывших учеников по всему свету, обязательно звонящих хотя бы раз в году — в ваш день рожденья 25 августа.
Часть 4. Торжество в Ареццо
— Недавно, как я знаю, вы стали почетной гражданкой старинного города Ареццо, соседа Флоренции, одного из признанных центров итальянского Возрождения. За что вы получили это звание? Как проходила церемония?
— Десять лет тому назад интеллигенция Ареццо создала Ассоциацию Sacro Cuore (Святое Сердце). Они хотели ни больше ни меньше как приостановить войну в Чечне. Даже попали на прием к помощнику Ельцина. Потом они укоротили свои амбиции и создали школу для молодежи враждующих народов. В этой двухгодичной школе учатся чеченцы, осетины, абхазцы, грузины, палестинцы, в последний раз я видела даже израильтянина. Их готовят к поступлению в университет города Флоренции на различные факультеты — экономический, юридический и прочие, с тем, чтобы они стали специалистами и вернулись в свою страну. Я им помогала как могла, хотя называла организаторов Дон-Кихотами и подтрунивала над их, как мне казалось, маниловщиной. Но они были так упорны в достижении своей цели, что существуют и поныне и выпустили за это время десятки замечательных парней.
— Только мальчиков?
— Пока только мальчиков. Собираются брать и девушек, но боятся, что молодежь зациклится на романах. Основатели школы, искали способа сказать мне спасибо. И придумали. Совместно с муниципалитетом города Ареццо дали мне почетное гражданство. Нас, получивших почетное гражданство этого чудесного города, было четверо. Женщина-еврейка из Милана, прошедшая через Дахау, босниец, мэр города Тусла, и палестинец, отдавший сердце убитого сына для пересадки израильской девочке.
— Получили ли вы что-нибудь в придачу к почетному гражданству?
— Нет, получение этого звания не предполагает никаких материальных благ...
— Ни денег, ни кубков, ни ваз?
— Ничего этого не было, но была длинная и очень красивая церемония. Театральная, с оркестром духовых инструментов, словно пришедшим из прошлых эпох, — с фанфарами, барабанами, знаменами. И все это происходило на фоне дивных фресок Возрождения. Каждый из нас выступил с речью. Все было организовано пунктуальнейшим образом, без малейшей накладки.
— И когда эта церемония имела место?
— 13 мая.
— А почему именно 13-го? В этом есть какой-то смысл?
— 13 мая был последний день Международного симпозиума, заседавшего в школе, о которой я рассказывала. Она, кстати, называется Rondine — Ласточка, по имени древней деревни, где теперь располагаются школа и общежития. Среди гостей симпозиума было 11 детей из Беслана.
— Что ж, доброго пути ласточкам из Ареццо!
Часть 5. О свойствах характера
— Юлия Абрамовна, вы, несмотря на возраст, самочувствие, продолжаете жить активно и деятельно.
— Активно я живу в случае, если меня вытаскивают, а сама никуда не суюсь.
— Прекрасно мне известны и ваша скромность, и нежелание “высовываться”. Вот вышли книги воспоминаний о Проппе, об Эткинде. О Проппе целая глава у вас в мемуарах, он был вашим любимым учителем в Ленинградском университете, с Эткиндом вы вместе учились, дружили. Но вас к участию в этих книгах не привлекли. В воспоминаниях о Лиле Брик, о Льве Разгоне о вас или вовсе не упоминается, или упоминается вскользь. Связано это, на мой взгляд, с вашей позицией: о себе ни кричать, себя не навязывать.
— Я, к сожалению, инертна и неинициативна, я всегда сидела в своем углу. Но, тем не менее, меня не обижали, нет. Видишь, даже почетное гражданство дали. Итальянское правительство присудило мне дважды премию по культуре. Я даже получила благодарность от Российского Министерства культуры в связи с 85-летием. Не я сама — мои ученики и друзья напомнили властям обо мне. Сама бы я, по свойствам характера, не стала бы о себе заявлять. Я в папу, он был у меня ненавязчивый, работал лесником.
— Да, в этом вы в папу. Но есть у вас и другая черта, не отцовская. Вы мне сказали, что в глуши, в деревне, жить бы не хотели. Вот недавно вы ездили в Алессандрию к своим приятельницам армянским пианисткам. Тихий провинциальный город. А вам бы в этом месте жить не хотелось. Почему?
— Почему? У меня аппетит к культуре. Из последних сил стараюсь его не потерять. Если утром слышу в обзоре печати, что вышла интересная книжка, иду на презентацию. Заинтересует фильм — еду, бывает, к черту на рога. Застарелая привычка держать руку на пульсе духовной жизни. Так было в Москве, так было здесь в Италии, так было всегда.
— Это стиль поведения?
— Нет, не стиль. Это настоятельная потребность. Потом, это связано с профессией. Переводчик должен знать все. Должен прочитать сегодняшнюю газету, посмотреть выставку, нашумевший фильм. Я вот пойду сейчас смотреть “Код да Винчи” Дэна Брауна.
— Все-таки пойдете? Я не собираюсь.
— Иду исключительно потому, что о нем трещит вся печать, не могу себя “выключить” из процесса.
— Ну хорошо, тогда расскажете о впечатлениях. Договорились?
— Договорились.
* * *
>25 августа автору и другу нашего журнала Юлии Абрамовне Добровольской исполняется 89 лет. От всей души ее поздравляем!
Добавить комментарий