Витюша в школу ходил с удовольствием не потому, что его там хвалили и ставили другим в пример, а ведь было за что: писал аккуратно, ровненько, без ошибок; всегда был готов рассказать стишок - память была детская, всё впитывал как губка.
Школа ему нравилась из-за переменок, когда свора мальчишек перелазила через каменный забор, который отделял школьный участок от пустыря и…. Первоклашки играли в футбол. Ветер гонял выгоревшую траву по пустырю, а ребятня гонялась за норовистым мячом, пытаясь загнать его в так называемые ворота - в пространство, огороженное двумя камнями.
Витёк бежал, что было сил, с мячом между тоненьких ног и ему казалось, что больше никого не существует в целом мире - есть он и мяч, который непременно попадал в «ворота». Мальцы играли только на большой переменке, и каждый раз Витёк забивал голы. Было приятно, что первачки любили его не за похвалы училки, а за сноровку на пустыре, за умение так классно промчаться по полю и забить гол. Но однажды на пустырь пришли старшеклассники.
Обычно хлопчики курили в туалете, а потом насмехались над девчонками в школьном дворе, поплёвывая на асфальт и страшно матерясь. А тут прошел слух, что какой-то малец хорошо забивает голы на пустыре, так они и повалили. Стали, закурили странные самокрутки с самосадом, наблюдая за игрой шпендриков. Потом загрызли маслянкой. Витёк ничего этого не видел, носился по пустырю и забивал, забивал.
А когда зазвенел звонок на урок, ватага старшеклассников кинулась к нему и стала так больно шлепать и пинать его, что если б не учитель физкультуры, позвавший их в спортзал - неизвестно, чем бы и закончилось такое похлопывание. Витюша еле высидел урок пения - тело болело от многочисленных кровоподтеков от щипков и ударов. На следующий день, еле приволочась в школу, Витёк решил стать болельщиком. А что? Ори себе, и никто тебя не будет трогать и бить.
Мальчишки долго звали его погонять мяч, но он заартачился, решил примкнуть к старшеклассникам, которые по воскресеньям ездили в Краснодар на футбольные матчи.
«Школа злословия» начиналась на остановке. Матерились, вставляя через каждое слово «бля». У Витька так классно не получалось, и он потихонечку всё больше слушал, стараясь вставить матерное словечко к месту.
Приезжали в город и сразу же сбрасывались на пивасик, бежали в магазин, и пацаны покупали двухлитровые пластиковые бутылки, которые пускали по кругу. Первые же глотки прохладного пива ударяли в голову и превращали прекрасных молодых мустангов в стадо скакунов, сносивших на своем пути ящики с мусором. Кто первый начал громить мусорные баки, уже не вспомнить, но дружно подхватывали мусорный бак и переворачивали его.
Запах прокисших на солнце гарбузыннь, гнилых падалыц, ещё какой-то гадости ударял в нос, раззадоривая, и, казалось, что можно колошматить всех болельщиков другой футбольной команды с особым остервенением, с особой жестокостью, нанося удары как во сне. После побоища было задорно орать на трибуне. Орать и скандировать какую-то чепуху. Но больше всего приятно было кричать «Гол!». Это было состояние экстаза - голова кружилась, вся накопившаяся молодецкая удаль выплескивалась вместе с криком и давала телесное успокоение на несколько секунд, а потом опять нужно кричать, кричать, да так громко, чтобы горло болело и ладони ныли от хлопков.
Перед матчами ватажились, но особо жестоко метелили после, если свои проиграли. С разбитыми носами и многочисленными синяками возвращались в станицу и продолжали бузить. Шли и орали:
«Мы по улице идём,
Раскоря-корячимся,
А кто на встречу попадётся,
В лоб дадим и спрячемся».
Скоро станичники стали сторониться ватаги неуправляемых канашек, а им хотелось покуражиться перед девчонками, поперемацать всех их, поперееб…
«С кем бы, с кем бы нам подраться,
Кулаки заржавели…».
Так, после одной из ночей, Витюша и стал будущим отцом. Отец девицы просто припугнул Витька: «Если хочешь сидеть в тюрьме за изнасилование, так посажу!».
Сыграли свадьбу, после которой родители выставили сына на житьё-бытьё к жене. «Пусть тесть вставит тебе мозги, оглоед! Мужик он сильный, да умный». Тесть и действительно был заметный казак в станице. Брал батиг и ударял им так, что летящий свистящий конец кнута останавливался в нескольких сантиметрах от Витька. Этот свист дисциплинировал Витюху. На стадион он больше не ездил.
Родился малец. Витюха работал в поле, да где он только не работал за свою жизнь. Был и трактористом, и механиком, и…. Домашнюю скотину накорми, птицу заруби - и на работу. Вечером: корову приведи, скотину накорми, огород вскопай или прополи. Так жизнь и проходила, пока не женил сына. А тут сосед Виталька-вдовец и говорит: «Давай махнем вместе на курорт». Ему хорошо, а Витюхе нужно что?
Стали вечерами на меже после того, как забьют клин, мужики толковать. Знамо дело, на моря нельзя, там каждый второй односельчанин отдыхает - близко море, да можно на один день смотаться, искупаться. А они мечтали гульнуть, пока ещё мужики в соку. И задумали они ехать на курорт, а почему в Кисловодск, да так проще Витьку повыпендриваться перед тестем. Стал он при нём за сердце хвататься, да постанывать, чем обеспокоил тестя. «Вона, Виталька собирается в Кисловодск лечиться, ты бы с ним поехал. Он за тобой, коли чаво, присмотрит. А двоим веселее», - как-то грустно заметил тесть, не выезжавший никогда из станицы ни на какое лечение, а только раз на службу в Армию. Служил далеко, на Севере.
Воспоминания растащили старика.
Как там, на Севере, было тоскливо и холодно. Как нашел одинокую бабу-повариху в посёлке рядом с частью, да и научила она его всему. Баба была бедовая, всё просила: «Не спи, не спи!». Всех могла уважить, и ни к кому никаких претензий.
Была она круглолица и улыбчива, прибежит он к ней, а она его вымоет в жестяной ванночке и любит. Да как? Всю жизнь он помнил аромат её тела. А когда пришел из армии, родители сразу женили его на соседке-тихоне. Ни тэ, ни сэ. Детей им Бог не дал, а через три года приходит письмо от поварихи, что родила она девочку от него. Жена-тихоня собралась и улетела на Север, в дальний посёлок. А прилетела с Нюркой, маленькой и ладненькой. За всю жизнь ни словом не обмолвилась жёнка. Так любит Нюрку, а уж как он-то любит свою доню - вся в мать.
Вот так Витюша с Виталькой оказались в Кисловодском санатории. В первый день посадили их в столовой с двумя бабёнками: одна крупная, бедовая молодыца, подмигивает, мол на всё согласна, а вторая - молода. Вот она-то и приглянулась Витьку сразу, как присела за стол и подняла на него свои очи. Всё перевернулось внутри и так захотелось покричать, покуражиться. Решил позвать на стадион. Но женщина, продававшая билеты на концерты и сидевшая перед входом в столовую, разочаровала: «Наш стадион - на реконструкции. Купите лучше билеты на концерт». Лучше-то лучше, но цена кусается. Он-то не скупердяй, но…
После завтрака, оббежав всех врачей, Витёк пошел в местную филармонию. Кассирша посоветовала: «Да. На органный концерт и оперу стоит дорого, а вы купите на хор. Дешевле и приятнее». Действительно, цена билетов не кусалась, и Витёк купил сразу на всех - четыре. Она оценить должна этот жест. За обедом Витюха переживал. Пришел в столовую раньше, потолкался перед закрытой дверью в толпе страждущих, а когда подошли и уселись за столом все, сказал: «Приглашаю ВСЕХ на концерт в филармонию. Сегодня, в пятнадцать тридцать».
«Ой, а у меня ещё один кабинет остался», - завопила толстуха.
«Да и меня медсестра просила после обеда подойти и взять талоны на ванны».
«Я вам счас объясню, как пройти к филармонии. Я пойду, займу места, а то сказали, какие хошь места занимай, а вы - подойдете».
«Да зачем рассказывать, у нас же мобильники - найдем», - произнесла молодуха, вставая из-за стола.
«Да, ты там подальше займи», - подмигнул Виталька и засеменил за толстухой.
«Мобильник! Мобильник! Всё время уткнётся в него и даже не разговаривает за столом. Ну и молодёжь! Но я ей покажу!».
Сразу после обеда Витёк отправился занимать места в филармонии. Погода была теплая, как на Кубани, хотя декабрь близился к концу. Он удивился закрытым дверям в филармонию. У них в станице дом культуры целый день был открыт и станичники задолго до концерта приходили, чтобы побалакать - узнать новости, кто кого поколотил, кто развёлся или как разбогател. Вот последнее всё больше и больше волновало станичников.
Все бежали к капитализму по своим тропам, но пока ещё никто в станице не разбогател. Разбогатели те, кто уехал, а может, врут, но приезжали в станицу на иномарках, все в цепях золотых и дорогущих кожаных пальто. Не то, чтобы бахвалились, но больше выпендривались, - доставали мобильники и всё время в них что-то смотрели. На звонки отвечали, прерывая разговор со станичниками, не ставя родных ни в грош. Беседы по телефону были для них важнее разговоров с близкими, а в дом культуры приходили разодетые. Во время концертов, нарочито разговаривали громко по мобильникам, хорохорились, чем вызывали зависть у станичников - звонят, значит, зарабатывают, не прохлаждаются даже на концерте.
За двадцать минут открыли двери в зал филармонии. Витёк вбежал и замер. Впереди на сцене поблескивал орган. Он впервые видел орган, и его это зрелище просто заворожило. Он тут же решил купить билет себе и молодухе на концерт органной музыки, и тихо присел на пятнадцатом ряду с престарелой парой рядом. Как-то ему стало не по себе - зал был большой, и он стал фотографировать скульптуры, украшающие его.
Но через несколько минут он уже оправился от шока и громко, чтобы все слышали, сказал: «Присмотрите за местами. Пойду встречу друзей!». Старички закивали головами. Сердце заныло и радостно забилось. Он ей покажет, какой он…. Когда все четверо расселись, Витюха громко стал читать программку: «Снежная рапсодия», а вот дальше он запнулся, но продолжил громко: «Раттер, Бах…». А вот третью фамилию он решил пропустить, уж больно заковыристая. Молодуха смотрела на него как на божество.
И вдруг в зале погас свет. Эти неполадки не входили в перечень доблестей. «Чёрти что! Оху…, что ли!». Даже у них в станице электрики такого бы не допустили. Но на сцене что-то зашуршало, и зажглись несколько огонёчков на пюпитрах перед певцами.
Хор запел духовный антем Генделя «Садок-священник»*.
Витек посочувствовал: «Электрики так и не могут починить. В нашем доме культуры уже бы топали и свистели». В кромешной тьме откуда-то со стороны сцены продолжала звучать мелодия, казалось бы, и узнаваемая им, и в то же время…. Сидеть в темноте было приятно. Он чувствовал аромат волос молодухи, от которого кружилась голова, также как в молодости, - всё нутро Витька возликовало. Голоса утихли, и Витек взревел: «Браво! Браво!». Его огромные ладони вспомнили, как призывали любимую футбольную команду победить любой ценой.
Свет так и не дали. Каждая последующая праздничная кантата вызывала в душе Витька такой взрыв эмоций, что только его крики и хлопанье теперь было слышно.
Кто-то тихо коснулся его плеча, ему на ухо шепнули: «Это не футбол!». В ответ он громыхнул на весь зал: «Я так выражаю свои эмоции!».
Витюха не знал ирландского языка, но где-то в его голове возникло навязчивое чувство старческого одиночества. Если бы электрики «починили» свет, он бы прочёл в программке: ирландская баллада «Старое доброе время»:
«Ужели дружбу прежних лет возможно позабыть,
И дней минувших череду ужель не воскресить?!».
После каждого хорала или мотета Витюха кричал и неистово хлопал.
Кричал и хлопал.
Кричал: «Браво! Браво!».
Позабыв обо всём, кричал и хлопал.
Громче всех!
Примечания:
* Георг Гендель. Коронационный Антем № 1 "Садок-Священник" | Coronation Anthem No. 1 "Zadok the Priest", HWV 258. В обработке Тони Бриттена стал Гимном футбольной Лиги чемпионов УЕ.
Иллюстрации Олега Чернова (Ессентуки, Россия)
Добавить комментарий