Молодой специалист
Диплом я защитил, и теперь начался новый этап моей жизни. И начался он в городе Виннице. По приезде я сказал родителям, которых бесконечно любил, что я отработаю положенные три года и уеду в Москву. Но, конечно, три года большой срок и всё может измениться. Да и вернуться в Москву крайне сложно, хотя бы из-за прописки. Это мне говорили многие приятели, которые остались жить в Виннице, несмотря на сильное желание уехать. Но они меня плохо знали: при всей своей мягкой внешности я очень упрямый человек и, если поставлю перед собой цель, то иду к ней, отдавая этому все свои силы.
В июле 1971 года я приехал в Винницу и пошёл работать на Винницкий подшипниковый завод. Естественно, я считал, что буду работать в конструкторском бюро. Собственно, меня этому и учили.
Меня принял заместитель директора по кадрам. Он сказал, что я буду работать механиком транспортного цеха. Я ему ответил, что я этому не обучен, да и не хочу, это не моё. Он ответил, что других мест у него нет. В этот момент к нему вошёл мужчина лет сорока с таким же дипломом, как у меня. Ему заместитель директора предложил идти работать в конструкторское бюро. Мужчина ответил, что он механик, а не конструктор, и ушёл ни с чем. Безумная страна. Зачем она издевается над своим же народом? Мне пришлось начинать свою трудовую жизнь механиком транспортного цеха. Что это было такое. Транспортный цех состоял из шестидесяти очень старых грузовых машин и нескольких десятков электропогрузчиков. На грузовых машинах работали шестьдесят водителей, из которых половина были алкоголиками. Свои лучшие годы грузовые машины провели в других местах, а к нам их прислали умирать. Для поддержания их жизни у меня было несколько слесарей и сварщик Жора. Когда-то он был мастером спорта по штанге в тяжёлом весе. На тот момент Жора уже штангу поднять не мог, но шутя выпить бутылку водки из горлышка еще мог, разумеется, в рабочее время. Был у меня ещё токарь Лёня, неплохой токарь и человек, но только тогда, когда был трезвым, а это было не часто. "Как живут в CCCР? Иногда выпивают от нечего делать, иногда что-то делают от нечего выпить..." Начальником цеха был полковник в отставке по фамилии Мукомол. Он был приличным человеком, но что-либо сделать с таким многообещающим коллективом было невозможно. Мы, конечно, боролись за звание «Победитель социалистического соревнования», но, если честно, побеждали не всегда.
Воровали все и всё. Ночью воровали даже колёса и карбюраторы, естественно, друг у друга. Каждый день утром, когда я приходил на работу, я не знал, чего ожидать. Были, конечно, и нормальные люди, но их было мало.
Однажды я поймал голову токаря Лёни за волосы, когда во время работы на токарном станке, естественно, в пьяном виде, его голова начала падать на вращающиеся части станка. Что могло бы с ним случиться - не могу даже представить.
Мы взяли на работу нового водителя. В первый же день он накрыл стол для водителей, которые были в гараже. Но некоторым выпитого показалось мало. Они подождали, пока я ушел домой, вскрыли ящик в моём столе, похитили бутылку соляной кислоты и выпили её. Новый водитель умер сразу, а нашего отвезли в больницу, где ему отрезали три четверти желудка. Через месяц он вернулся на работу и в конце рабочего дня повесился в гараже.
Каждый день я расписывался в путевых листах и юридически отвечал за техническое состояние машин, хотя и не был уверен, что машины могли нормально тормозить. Ко мне относились хорошо. Я был для них марсианин или вроде того: не пью, не матерюсь, не делаю гадостей за спиной, честен, ну чем не инопланетянин? Но так долго продолжаться не могло. Я ходил в конструкторский отдел каждую неделю и просил перевести меня туда.
Примерно через три месяца начальник отдела автоматизации и механизации Васильев Олег Александрович дал согласие на мой перевод.
Теперь надо было добиться согласия от Мукомола. Разговор был тяжёлым. Он меня упрашивал остаться и обещал должность своего заместителя, но я стоял на своём, и он уступил. Пошёл в отдел кадров, чтобы оформить перевод. Обычно такая процедура внутри завода занимала десять-пятнадцать минут, но неожиданно начальник отдела кадров отказал мне. Это было очень странно, так как его задачей было только подготовить приказ и переложить мое личное дело. Я ничего не понял, но он очень доходчиво мне объяснил, что, если я завтра принесу ему четыреста рублей, то всё будет в порядке. Четыреста рублей были примерно моей трёхмесячной зарплатой. Никогда в жизни я не давал взяток, но выхода не было. Я пришёл домой и всё рассказал родителям, но таких денег у нас не было. Тогда я пошёл к нашему соседу. Он работал на базаре директором магазина красок. Его жена открыла дверцу шкафа и достала большую пачку денег. Она сказала, чтобы я взял столько, сколько мне нужно.
Начальник отдела кадров в прошлом был боевым офицером и имел боевые награды - как дать ему деньги? Ведь это преступление. Утром, весь мокрый, я пришёл в отдел кадров. Начальник отвёл меня в сторону и быстро взял деньги. Это оказалось так просто. После этой процедуры он сказал, что я могу выйти на работу в конструкторский отдел.
Конструкторский отдел был белой костью на заводе. Его возглавлял Олег Александрович Васильев. Ему было лет сорок пять. Он приехал от Куйбышевского подшипникового завода как приглашённый специалист. Был разведён, член партии, имел квартиру и машину. Словом, мечта для женщин. Да и выглядел он неплохо. Но это только первое впечатление. В отделе работало три ведущих инженера. Я попал к Яше Вейцману. Он считался лучшим специалистом, учился в Ленинграде и был гуманитарно образован. Было ему лет сорок и жил он с мамой. Мы подружились сразу. Обстановка была вполне рабочей. Часть сотрудников была приглашена из Куйбышева на новый, только что построенный завод. Они были разные, но работа шла нормально. Я немного успокоился и начал работать, приобретая опыт инженера-конструктора, которым собирался быть. И всё бы так эти три года и шло, но изменилась политическая ситуация в стране. Евреи захотели уехать из нашей «чудесной» страны. Почему - понятно, но, естественно, никто их выпускать не собирался. Почему им должно повезти больше, чем другим советским людям? Я думаю, что правительство очень беспокоилось, что они пропадут на Западе, тогда как в СССР им было очень хорошо, это я знал по собственному опыту. Но силы и время были не те, чтобы это движение остановить. Правда, оно ещё только-только начиналось.
Уезжали наши соседи Гольдберги. Возле их дома круглые сутки стояла машина КГБ. Любви к этой стране, исходя из моей истории, у меня не было совсем, но и ожидания чего-либо лучшего тоже не было. То, что я читал по истории Советского Союза, оптимизма не добавляло.
Я сказал родителям, что тоже хотел бы уехать. Но, если честно, то до конца я не был в этом уверен, так как информации об эмиграции тогда было крайне мало. Родители очень плакали и упрашивали меня этого не делать. Конечно, они были зомбированы ежедневной пропагандой и думали, что мне там не выжить. Второй причиной было то, что в этом случае мы, скорее всего, в этой жизни больше никогда не увиделись бы, потому что наше любимое руководство страны сделает для этого всё возможное - в этом не сомневался никто. Сами они для отъезда были совсем не готовы, так как сил и здоровья для этого поступка уже не было. Да еще этих людей травили, увольняли с работы и не разрешали уезжать, и у них не было денег даже на продукты. Родители этого не пережили бы. Иллюзий не было никаких, и я не решился, потому что с таким грузом продолжать жить было бы невозможно. Тяжело было ужасно. Параллельно шла жизнь, и события развивались независимо от меня.
В Киеве прошли демонстрации евреев, требующих разрешения на выезд в Израиль. И наше руководство решило, что наконец-то пришло время действовать. Видно, моему начальнику дали отмашку... Он объявил, что в отделе сокращение штатов, и он увольняет четырёх человек (все четверо, конечно, евреи). Среди этих «счастливчиков» был и я. Думаю, что это была пробная акция, потому что увольняли только в нашем отделе. Это был шок, потому что никто не слышал о сокращении. Но я был молодой специалист и меня по закону могли уволить в самую последнюю очередь. Три человека сдались без борьбы и подали заявления об уходе, но предыдущая жизнь уже сделала из меня если не гладиатора (по Веллеру), то бойца уж точно. Я пошёл к заводскому адвокату и объяснил ситуацию, но он сказал, что в законе нет чёткого определения и меня могут уволить - и дал мне почитать закон о молодых специалистах, который был очень расплывчатым. Естественно, он отстаивал интересы администрации завода, которая платила ему зарплату. Тогда я пошёл в городскую адвокатскую контору, но и они отказались меня защищать. Никто не хотел конфликтовать с администрацией завода и защищать молодого специалиста. Как сказал известный сатирик: «Если у человека своя жизнь, зачем ему твоя правда». Тогда я пошёл в областную библиотеку и попросил найти мне книгу, которая называется «Толкование законов». Это редкая книга, по понятным причинам. Она объясняет, как каждый закон понимать буквально. В этой книге было разъяснено, когда и как можно уволить молодого специалиста: только в случае, если альтернатива – увольнение одинокой женщины с маленьким ребёнком. Я выписал это разъяснение статьи Закона о молодых специалистах и стал ожидать следующего шага моего руководства.
На следующий день меня вызвал начальник отдела кадров и заявил, что ему жаль со мной расставаться, но приходится. Я заявил, что никуда не собираюсь от него уходить. Ему мой ответ явно не понравился. Он понял, что я не сломлен и собираюсь сопротивляться. Но, тем не менее, объявил, что я уволен и для меня же лучше, если я сам напишу заявление об уходе, то есть как бы сам добровольно ухожу. Но тут я показал ему толкование закона. Это было полной неожиданностью. Они привыкли поступать только в соответствии со своими желаниями, не считаясь с законами, но, когда их (очень редко) хватали за руку, это вызывало растерянность. Я сказал, что он нарушает закон и я готов подать на него в суд. Он всё понял мгновенно, и от куража не осталось и следа. Уже не стесняясь меня, он позвонил моему начальнику и сказал ему, чтобы тот от меня отстал. Олег Александрович, очевидно, сказал ему, что он, всё-таки, будет меня увольнять, на что кадровик сказал, что Олег Александрович - мудак и он этим заниматься больше не будет. После этого он сказал, чтобы я шёл работать. Но, к сожалению, главная битва была ещё впереди, очевидно, дело было не только во мне. Я неожиданно помешал какой-то политике, связанной с запугиванием тех, кто в будущем пожелал бы уехать, но это только догадки.
Через день меня вызвали к главному инженеру Иванову, который по каким-то причинам временно замещал директора. Это значило, что они были готовы стрелять из главного калибра. Я был рядовой инженер на большом заводе, где директор завода не занимался кадрами такого уровня, он, возможно, и не догадывался о моём существовании. Всё это было очень странно. Ответа я не знаю. Но это значило, что решение принимал не Васильев: он был только исполнителем. У директора в кабинете сидел заместитель по кадрам и Олег Васильев. Я понимал, что какое-то основание для увольнения они должны были найти и был предельно собран.
Иванов начал свою речь издалека... Иванов сказал, что когда они приглашали меня из Москвы, то надеялись, что я принесу новые идеи и так далее. Но, к сожалению, я не оправдал надежд, которые на меня возлагали. Это была абсолютная чушь, потому что два года назад, когда прежний директор Ткач дал на меня запрос, Иванов был секретарём партийной организации завода и к кадрам не имел никакого отношения. Я спросил его: кто же дал на меня такую плохую характеристику? Васильев сказал, что он: это была его роль в этом спектакле.
Я попросил его подтвердить такие серьёзные обвинения в мой адрес. Дать, например, сравнительную характеристику меня и других сотрудников. Он как коммунист должен понимать, как это важно. Я хорошо знал, что он не вёл никакой статистики нашей работы. Его интересовали амурные дела и собственная машина, а я работал лучше многих других сотрудников. Но он, а не я заварил эту кашу. Против этого трудно было что-либо возразить, и Иванов меня поддержал, попросив Олега Александровича представить объективную сравнительную характеристику. Увы, Васильев вынужден был сказать, что у него ничего нет. Тогда я снова обратился к Олегу Александровичу, но уже с возмущением. Я сказал, что он открыто пытается нарушить закон о молодых специалистах и как коммунист, обвиняя меня в плохой работе, он должен объективно это доказывать, а не огульно стараться меня оклеветать. Ведь завтра он может назвать меня изменником Родины, а это недопустимо для «честного коммуниста». Правду говоря, я считал, что уж для коммуниста это вполне допустимо. Конечно, я занимался чистой демагогией, но я играл по их правилам: они предложили эту игру. Иванов понял, в каком глупом положении он оказался, и попросил меня идти работать, а Васильева - задержаться. На следующий день Васильев был уволен. Главный инженер был взбешён, что Васильев не смог справиться с мальчишкой, который выставил их дураками. Это был мой день! До конца моего срока оставался один год. В местном пединституте я на «отлично» сдал кандидатский минимум по философии. Название моего реферата было «Влияние Фрейда и Фромма на современную живопись».
Бомж. Вне закона
В этой стране, именуемой СССР, каждый человек должен быть где-то прописан, то есть, должен быть зарегистрирован в районном отделении милиции, домовой книге и иметь печать в паспорте, где указан точный адрес проживания. Человек не может свободно найти работу, снять жилье в таких городах, как Москва, Ленинград, Киев, в Московской области и так далее - он должен иметь прописку, никакой свободы перемещения.
Только при острой нужде предприятие имеет право подать заявку через своё Министерство и ее, может быть, удовлетворят соответствующие инстанции. Ещё можно жениться. Довольно грустное начало. Первоначальный анализ не давал мне почти никаких шансов, но я решил рискнуть.
Ещё одна грустная глава в моей жизни: борьба за право жить и работать там, где ты хочешь в стране-тюрьме. Я решил рискнуть.
Я приехал к брату в Ликино - Дулево и каждый день ездил по области в поисках работы. Это всё на общественном транспорте, без компьютера и телефона, практически вслепую. Ты приходишь в отдел кадров и совсем не обязательно, что с тобой будут разговаривать. Работа иногда была, но без прописки ничего не получалось. Когда мой отпуск уже подходил к концу, я совершенно случайно оказался на швейной фабрике в Малаховке. Меня принял директор фабрики. Это был уже не молодой человек. Было заметно, что он пьёт, избалован властью и женщинами. Он пообещал взять меня на работу и прописать: с милицией у него хорошие связи, и проблем не будет. Он хотел, чтобы я механизировал ручную работу. Честно говоря, я ему не очень поверил, но других вариантов у меня не было, и я согласился.
Я хотел бы описать один эпизод, который произошёл со мной в это время и имел продолжение, о котором я расскажу в другом месте. Это, в какой-то степени, попытка передать воздух того времени.
В момент моего пребывания в Москве в Пушкинском музее была выставка, возможно, самого известного портрета за всю историю человечества. Это был портрет Да Винчи «Джоконда». По такому случаю по личному заказу министра культуры Фурцевой для портрета был изготовлен пуленепробиваемый футляр для экспонирования «прекрасной флорентийки».
Очередь в музей была огромной. Мы с братом решили пойти посмотреть на это чудо. Шел мелкий дождь, и дул сильный ветер. Погода явно не располагала к длительному стоянию на улице, но желание увидеть шедевр было сильнее. Примерно через два часа стояния в очереди мы заметили, что люди, стоящие рядом с нами, куда-то уходят, а потом приходят более умиротворённые и спокойные. Разведка донесла, что за углом располагается гастроном, где можно купить спиртное и как-то согреться. Мы решили сделать то же, потому что стоять было тяжело. И после приёма спиртного сразу почувствовали себя лучше. Через два часа мы повторили попытку, и когда подошли к музею, настроение было уже откровенно приподнятое и встреча с прекрасным, возможно, была уже лишней. Мы увидели картину небольшого формата, в футляре из пуленепробиваемого стекла, которое отражало лампы освещения, рассмотреть что-либо было невозможно. Нужно было пройти мимо картины в непрерывном потоке за 10-15 секунд. Я успел бросить на Мону Лизу только один долгий взгляд, но ответного взгляда не получил. Оглядываясь, люди шептали: «прощай, Джоконда». Я тоже шептал, думая, что вижу её и Да Винчи в первый и последний раз, но жизнь тем и хороша иногда, что непредсказуема.
Приехал в Винницу, уволился с работы, выписался из города и уехал в Малаховку.
Стояло лето. Жить было негде, и мне предложили пока пожить на заброшенной фабрике в посёлке Томилино, которая располагалась в лесу. Привезли матрас и положили его на пол в старом цеху. Это было всё. Возвращаться после театра в пустой электричке и идти от платформы по тёмному лесу на заброшенную фабрику, где тебя ждал только матрас на полу, было совсем не романтично, а даже страшно.
Только по молодости и имея огромное желание жить в Москве, можно было согласиться на такие условия. Мылся и чистил зубы я в туалете на работе, а после работы старался поесть и быть до вечера в Москве, так как в цеху делать было нечего, да и жутковато. Иногда приходилось пить вечером только сырые яйца, так как плиты не было и разогреть или что-нибудь приготовить я не мог.
Фабрика, на которой я начал работать, была довольно большая и старая. Девяносто процентов работающих составляли женщины. Шили джинсы, различные костюмы, брюки. Часть работниц (из-за нехватки рабочей силы) составляли заключённые. Это было необычно жуткое зрелище. Многим из них было 19-25 лет, а они уже ничего в жизни не хотели, только выпить и забыться. Тела были все в наколках, сделанных на зоне. Работали они плохо и утром страдали похмельным синдромом, но выбора у фабрики не было.
Каждый день что-то происходило. Молодые женщины подходили к школе в конце занятий и за деньги или выпивку тут же возле школы занимались сексом со старшеклассниками. Постоянно поступали жалобы от родителей, и руководство фабрики вынужденно было принять воспитательные меры.
Объявили общее собрание. На собрании было два вопроса: первый - осуждение поведения женщин-заключённых возле школы, а вторым было осуждение преступной антисоветской деятельности академика Сахарова.
По первому вопросу вызвали женщину-заключённую лет девятнадцати. Она вышла в миниюбке, и на её бедрах было много татуировок. Пожилые женщины работницы провели с ней воспитательную работу и дали ей наставления на будущее. Девушка расплакалась и сквозь слёзы пообещала больше так не делать. Мы ей поверили - через два часа она у школы ловила старшеклассников.
Академика Сахарова, похоже, знал только я, но собрание очень резко и безоговорочно его осудило, согласно указанию райкома партии.
Вся жизнь этих людей была плохо поставленной комедией, а скорее, - драмой. У людей не было собственности, жили от зарплаты до зарплаты - планировать будущую жизнь не могли. Жили в подвешенном состоянии. Главное - выпить и забыться. Полное зомбирование через телевизор и радио. А как жить, если ты всё это понимаешь? А что я могу сделать, если у меня нет прописки и работаю из-за этого, по сути, незаконно. Ну чем не Кафка? Малейшее столкновение с милицией, и ты за решёткой.
Как инженер я старался механизировать ручной труд, и иногда это удавалось. В какой-то момент на демонстрацию образцов костюмов не приехал манекенщик, и ко мне обратились с просьбой его заменить. Я согласился. С меня быстро сняли основные размеры, чтобы подобрать соответствующие образцы. Каково же было удивление модельеров и моё, когда оказалось, что у меня идеальная стандартная фигура - никогда даже не думал об этом. Я стал получать пять рублей за выход, это была хорошая прибавка к зарплате, так как показы проходили часто. Но самое главное, на меня сделали лекало. Его долго делали, ощупывая меня со всех сторон. Эти брюки, которые сшили для меня, сидели идеально. Я их носил несколько лет.
Но работа манекенщика меня не привлекала. Вокруг показов крутилось много мужчин с женскими манерами, и это меня сильно раздражало. Это был не мой мир, хотя мной уже заинтересовался один модный журнал.
Вокруг крутились люди с разными судьбами. Они стекались со всего Союза, потому что Москва манила всех своими возможностями. Но основная масса людей все-таки откатывалась назад с искалеченными судьбами. Беспредел был ужасный, и жаловаться было некому, потому что все мы были бомжами, то есть не имели прописки. Вот такая мягкая тюрьма в Стране Советов. «Социализм — это учёт».
Через два месяца мне нелегально дали маленькую комнату в панельном доме, естественно, без всяких прав. Это уже был маленький прогресс: у меня была своя кровать и я мог поджарить яичницу. Я жил двойной жизнью. Вечерами ходил в театры, на выставки и так далее, а днём общался с уголовницами.
Наступил февраль. Директор слово своё не сдержал, то есть он фактически ничего не сделал. И вот однажды ко мне в комнату пришёл милиционер и сказал, что через час они официально придут арестовывать меня, так как я живу без прописки, а сволочь директор не дал им за меня обещанный костюм. Я сказал, что готов купить им этот костюм, только бы они меня не трогали, но он сказал, что это дело принципа и я здесь ни при чём. Было бы лучше для меня уехать заранее. Им мой арест тоже был ни к чему.
Надо было срочно собрать вещи и уехать, а куда? Был февраль - на улице температура -20С. Я быстро собрал свои вещи и с портфелем и сумкой уехал в Москву. По улицам гулять в мороз было невозможно. Положение было критическое. Я позвонил своей двоюродной сестре Рае, объяснил ситуацию и попросился переночевать. Рая сразу довольно жёстко отказала. Надо сказать, что моя сестра никогда не любила меня. Это проявлялось по-разному, но всегда было очень обидно. Может быть, виной была её неудавшаяся личная жизнь: она была не замужем, не было детей и т. д. Не знаю. Она почему-то считала, что я баловень судьбы. Может быть, ей надо было кого-то ненавидеть? Я ничего плохого ей не сделал, но она никогда мне не помогала и сразу отказала, когда это было очень важно.
Но реальность напомнила о себе пронзительным холодом. Выхода не было, и я поехал ночевать на Казанский вокзал. Ночь была беспокойной. Я просыпался часто, так как боялся, что украдут мои вещи, а других у меня не было. Меня очень расстроил поступок сестры. И я совершенно не понимал, что делать дальше. Перебирал в голове своих знакомых, которых было очень мало. Можно было поехать к брату, но это был тоже тупик…
Наум Клейман: «Очерки моей жизни. Опыт Выживания.». Издательство: «Lulu.com». Можно заказать электронную и бумажную версии.
Добавить комментарий