Михаил Таль в чем-то сродни Владимиру Высоцкому. Оба промелькнули и сгорели, как метеорит, оставив яркий след на небосклоне российской культуры.
— Георгий Михайлович, 9 ноября текущего года исполняется 70 лет со дня рождения восьмого чемпиона мира по шахматам, выдающегося гроссмейстера и вашего отца Михаила Нехемьевича Таля. Как собирается отметить эту знаменательную дату мировая шахматная общественность? Кто-нибудь обращался к вам в этой связи?
— В Москве в конце года состоится большой шахматный турнир памяти Таля. Не знаю, даже приблизительно, рейтинга этого турнира, состава его участников, но и я, и моя мама приглашены на это время в Москву в качестве гостей. Трудно сейчас сказать, будет ли в этих праздничных мероприятиях участвовать Латвия (Михаил Таль родился и многие годы прожил в Риге. — В.Н.). У меня сложилось впечатление, что Латвия в данном случае хочет остаться в стороне.
Помимо проведения турнира в Москве, снимается телефильм, посвященный отцу, его режиссер — Марина Орлова. В нем будет много документальных материалов, в том числе интервью с людьми, знавшими Михаила Таля при жизни. Мне также выпала честь сказать несколько слов по этому поводу — я дал Марине телеинтервью в Антверпене. Мне кажется, фильм должен быть интересным.
— Я правильно понял, что ваша мама, известная эстрадная певица Салли Ландау, по-прежнему живет в Бельгии? Как она туда попала? Ведь Михаил Таль за границей никогда не жил...
— Мама жила некоторое время в Западном Берлине и поехала в гости к своим друзьям в Бельгию. Там познакомилась с прекрасным человеком по имени Джо Крамарш, вышла за него замуж и переехала в Антверпен. К сожалению, ее счастье было не очень долгим, потому что Джо, будучи человеком немолодым, через несколько лет заболел и умер. Это был совершенно очаровательный, милый человек, и моя мама, и я были в него влюблены.
— Вы родились в 1960 году, в год восшествия вашего отца на шахматный престол. Не помните случайно этого события?
— Только опосредованно: по фото и видеоматериалам того времени (смеется). Победа Таля над Ботвинником произвела в Латвии фурор, хотя она не слишком долго хранила в своей памяти это событие. При жизни Михаил Таль был знаменитым латышом, а после смерти его принадлежность к этой стране почти сведена на нет.
— Ну, а момент, когда Ботвинник победил Таля в матч-реванше, вы, конечно, очень переживали...
— О да! Отказывался от груди, перешел на голодную диету и так далее (смеется).
— Как отец перенес это поражение, причем, на следующий после победы год?
— С одной стороны, поражение было ему наукой, потому что он пошел на матч-реванш, будучи тяжело больным — этот факт хорошо известен. Но в момент поражения в матч-реванше ему было всего 25 лет! И он должен был, мне кажется, воспринимать поражение по-гусарски. В то же время, и это было прекрасным качеством отца, которому я завидовал (белой, конечно, завистью) — свое поражение он рассматривал в контексте его, поражения, шахматной интересности, а не в связи с ущемленным самолюбием. То есть матч-реванш воспринимался им не как собственное поражение, а как важное событие в мире шахмат. Хотя могу предположить, что внутри ему было все-таки больно.
— Скажите, Георгий, а вы в шахматы играете?
— Когда-то играл в силу 1-го разряда и даже был инструктором по шахматам в Юрмальском шахматном клубе.
— Отношения между вашими родителями были, как известно, довольно сложными. Вы это чувствовали? Когда ваши родители расстались?
— Это нельзя было не чувствовать. Но я всю жизнь безумно любил и очень уважал своего отца. Любил и уважал настолько, что никогда не пытался — даже мысленно — упрекать его в чем-то. И я никогда не осуждал и не обсуждал поступков своей мамы. Все действительно было сложно и не могло быть иначе, потому что сошлись два скорпиона (смеется) — разница в днях рождения мамы и отца всего пять дней. Это были два совершенно самостоятельных человека не только в своих поступках, но и в суждениях. В такой паре один должен исполнять роль ведомого, но ни один их моих родителей сделать это не мог. Не хочу да и не смогу сказать, кто из них был прав, кто виноват. Любопытным оказалось другое: разойдясь в разные стороны, они на протяжении всей жизни сохраняли друг к другу не только приятельские, дружеские чувства, но и нечто гораздо большее. Это были два родных человека! Отец всю свою жизнь, ничуть не стесняясь, говорил, что продолжает любить Салли.
Как они расстались? Сказать, что папа перестал приходить домой, было бы смешно. Он крутился, как спутник на орбите, приезжал, уезжал и появлялся дома один-два раза в год. Виделся я с ним до развода и после примерно одинаково, то есть для меня с разводом родителей мало что изменилось.
— Михаил Таль был, мне кажется, моторным человеком...
— Моторным — еще слабо сказано. Я пару раз пытался за ним угнаться: был с ним один раз в Таллине, на мемориале Кереса, другой — в Ленинграде, на съемках фильма “Гроссмейстер”, третий — в Москве. Дня на два-три меня еще хватало, а потом я просто откидывался на спину и говорил ему: я так не могу!
— Таль сжигал себя, да?
— Абсолютно однозначно! Более того, иногда мне казалось, что это он делает сознательно. Было много медицинских ограничений, то есть требовалось бережное, что ли, отношение к собственному здоровью. Но кроме смеха, кроме ироничной улыбки, у отца это требование врачей ничего не вызывало. И так продолжалось буквально до последних его дней. Лишь незадолго до смерти он чуть-чуть пожаловался мне по телефону на свое здоровье. И это было для меня неожиданно, как разорвавшийся снаряд.
— Ваша мама, Салли, поставила памятник на могиле отца на Еврейском кладбище в Риге...
— Причем сделала это, когда после их развода прошли десятки лет, и у них обоих были новые семьи. Кроме того, она вложила средства в мраморные надгробные плиты и отца Михаила Таля, и его родного брата Якова. Ни музея отца, ни улицы его имени в Риге нет. Нашелся более достойный претендент: одна из улиц Риги названа именем Джохара Дудаева (Дудаев служил в Латвии в авиационных частях Советской армии. — В.Н.)
В одном из парков Риги через несколько лет после смерти Таля власти все-таки сподобились установить ему (причем на деньги спонсоров) памятник. На доме 34 по улице Горького, где жил Таль, была установлена небольшая бронзовая табличка, но во времена дефицита цветных металлов она исчезла и восстановлена не была.
— Кто был ближайшим другом вашего отца? Врагов, мне кажется, у него, как у любой яркой, неординарной личности, тоже хватало...
— Как всякий неординарный человек, он должен был вызывать зависть, следовательно, у него были враги. Но их я не могу и не хочу называть. Что касается друзей, то здесь нужно выделить два периода: при жизни Таля и после его смерти. Сейчас появились полки друзей, приятелей, одноклассников. Я как-то попытался представить размер этого класса, в котором должны были присутствовать тысячи две учеников (смеется). И это, так называемые, ближайшие друзья, которых я в жизни не видел. Но Бог им судья — пусть самозванство остается делом их совести. А при жизни Таля с его друзьями я общался довольно часто. Начну с тренера отца Александра Нафтальевича Кобленца. Это был и тренер, и друг, и советчик, человек, к которому можно было придти с любой проблемой или бедой. Его любили очень многие, дорожили его дружбой. На память приходит также имя Иосифа Ефимовича Гейхмана, который долгие годы был не только другом отца, но и его лечащим врачом. Он тяжело переносил поражения отца и страшно переживал, если отец плохо себя чувствовал — настолько, что когда в 1988 году отец, в очередной раз, лежал в реанимации, Иосиф Ефимович получил инфаркт и умер.
Близкими друзьями отца я могу назвать Якова Дамского, Александра Рошаля, Александра Баха и многих других. Это — чудные люди. Было также множество поклонников таланта Таля, его доброжелателей. И, уверяю вас, среди них не было глупцов, тупиц и злых людей. Это были интеллигентные, по-доброму ко всем нам настроенные люди, с ними было безумно интересно.
— Фишер, насколько я знаю, хорошо относился к Талю, несмотря на то, что их личный счет был в пользу Таля. Это так, Георгий?
— Баланс был здорово отрицательным для Фишера. Симпатия шахматистов была взаимной, хотя отец относился к Фишеру с легкой иронией. Это можно было понять, потому что в то время Фишер был избалованным, само- и себялюбивым ребенком.
— Поговорим немного о вас, Георгий. Мы сидим в офисе вашей стоматологической клиники в Беер-Шеве. Но эта профессия не совсем ваша, правильно? В Риге вы учились на челюстно-лицевого хирурга...
— Так получилось, что школу я окончил в 15 лет, хотел стать биологом, точнее, ихтиологом. Но в Риге на ихтиолога не учили, а отправлять 15-летнего сопляка в Москву мама не хотела. И стала мне потихоньку внушать, что рыбок изучать, конечно, неплохо, но есть еще и люди. Мне показалось, что это действительно интересно, я согласился с ее мнением, а потом привык считать, что это и мое мнение тоже. И поступил в Рижский медицинский институт.
— Стоп-стоп, Георгий. Трудности при поступлении были?
— Вы имеете в виду национальность? Я думаю, на одной чаше весов лежала именно она, а на другой, я предполагаю, — фамилия. Потому что при имени Михаил Таль в Риге открывались многие двери. Другое дело, что я был страшно закомплексованным подростком и никогда никому не говорил, кто мой отец. Обычно вопрос звучал так: “А вы случайно не родственник Михаила Таля?” Я отвечал: родственник (смеется). И все. Люди ждали продолжения, а его никогда не было. У меня не осталось сумрачных впечатлений о вступительных экзаменах, я сдал их даже на стипендию. Учился вначале неровно, но на старших курсах стало много интереснее, просто замечательно. На третьем курсе я перевелся на стоматологический факультет, хотел заниматься челюстно-лицевой хирургией. Окончил целевую интернатуру и занимался своим делом в одном из медицинских центров Риги. Приехав сюда, вынужден был вернуться к истокам: к стоматологии, которую не очень любил. Уж очень не по-мужски сидеть и паять пломбочки. Нож в руки, пилу в зубы — совсем другое дело (смеется).
— Отец бывал в Израиле?
— Мы приехали сюда 30 января 1990 года. По счастливому стечению обстоятельств, отец в это время находился здесь же. Так что уже через несколько дней мы смогли увидеться. Больше он в Израиль не приезжал, и живым его, к сожалению, я с тех пор не видел.
— Ваша жена Надя — ваш ассистент, правильно? У вас, я знаю, двое детей. Каковы их увлечения? Они знают, кто был их дедушка?
— Маленькая поправка, Владимир: у меня не двое детей, а трое. Три дочери. Имя третьей дочери — Мишель, в честь папы. Старшая дочь, Женя, отслужила в армии, изучает криминологию. Средняя, Аня, сейчас служит в армии, в музее авиации в Беер-Шеве, младшая учится в школе.
— Позвольте, Георгий, процитировать небольшой пассаж из книги Сати Спиваковой “Не все”. Когда у них с Владимиром Теодоровичем родилась третья дочь, “счастливый” отец позвонил, кажется, из Лондона и сказал матери буквально следующее: “Опять девка, твою мать!.”. Это, повторяю, цитата. Ваш комментарий.
— Я понимаю реплику Спивакова, тем более, что в ближайшее время, а может, и вообще наследников мужеского пола у меня не будет, то есть фамилия Таль свое существование на мне прекратила. Когда жена в первый раз была беременна, я не спрашивал, кто будет? Я просто сказал: “Это будет мальчик! Чтобы я мог придти с работы, выпить с ним рюмашку!” Но жена моя, — наверное, просто из вредности — забеременела девочкой (смеется). В тот момент, когда мне в роддоме вынесли мою первую дочку, я в нее влюбился и горячо люблю по сей день. Когда жена должна была родить второго ребенка, мне было все равно, будет это мальчик или девочка. А в третьем случае я уже сказал: “Только девочка!” (смеется). Почему? Во-первых, я к тому времени уже хорошо испытал, что значит быть отцом дочерей — когда доченька обнимет и поцелует!.. Во-вторых, я очень не люблю новых трудностей, связанных, в частности, с воспитанием сына. В третьих, быть отцом трех дочерей — тройное счастье.
— Где живет ваша сестра от второго брака отца? Вы поддерживаете отношения с ней?
— Несколько лет назад произошло неприятное недоразумение, в результате которого наши отношения, к сожалению, прекратились. Жанна вместе со своей матерью, Ангелиной, живет в Германии, младше меня на 14 лет, очень неглупая девушка. До размолвки я делал все, чтобы поддерживать с ней прекрасные отношения. Я всегда радовался тому, что у меня есть сестра, все было совершенно замечательно. Но случилось то, что случалось в коммунальной квартире: мелочь, перерастающая в ссору, когда мелочь утрируется, нагнетается, заносится слоем ила, в результате чего правда уже и не видна. В какой-то момент мамой Жанны были допущены неправомочные ходы, касающиеся моей мамы, и я позволил себе принять их довольно близко к сердцу.
— Вернемся к разговору о гениальном Тале. Известно, что он был человеком блестящего ума, его искрометные шутки часто цитировали. Выходила ли в свет книга наподобие такой: “Михаил Таль в воспоминаниях современников”, или другая книга, где были бы собраны афоризмы Таля и т.п.?
— Нет, такой книги, к сожалению, нет. Во многих шахматных изданиях иногда, между абзацами, можно встретить одну-две шутки или остроты Михаила Таля. Хотя, я считаю, эта тема достойна того, чтобы ей был посвящен отдельный труд. Отец в кругу друзей, отец, выступающий перед аудиторией, — это был разный Таль... Ваша идея насчет книги воспоминаний очень ценна, но у меня нет не столько времени, сколько возможности пробиться в архивы, где можно найти нужные материалы. Да и работа в архивах требует специальной подготовки.
— Вышло несколько книг, связанных с именем Михаила Таля, в том числе книга вашей матери, Салли Таль. А приходилось ли вам читать книги, где упоминается ваш отец, авторам которых вам хотелось бы заглянуть в глаза?
— Больше вышло журнальных и газетных статей такого сорта. Если автором статьи является шахматист, то у меня нет, я считаю, морального права спорить с ним. Они знали Таля лучше, чем я, — и я не вижу в этом ничего болезненного или оскорбительного для себя. Люди, игравшие с ним в шахматы, видели его больше, чаще и с другой стороны — с той, которая была мне неизвестна. Я никогда не обсуждал с отцом шахматные проблемы — это было бы глупо. То есть точка зрения партнеров Таля по шахматной игре правомочна. В то же время журналисты, пишущие о личной, частной жизни Михаила Таля и высказывающие свою, мягко говоря, желтоватую точку зрения на нее, вызывают во мне чувство естественного неприятия.
— Приходилось ли вам, Георгий, бывать в Соединенных Штатах? Там помнят Михаила Таля?
— В Штатах живут несколько очень близких друзей отца и моих собственных. Я никогда там не бывал и очень хотел бы увидеть вашу замечательную страну и повидаться с близкими мне людьми.
Добавить комментарий