Сталинизм: Размышления о прошлом и настоящем

Геродот докладывает о диалоге между спартанских послами, направленными в Персию, и правителем одной из персидских провинций. "Ребята, - говорил он. - На вас смотреть стыдно, у нас даже мелкие торговцы одеваются богаче.А посмотрите, как одет я, как я кушаю, что выпиваю. А почему? Потому что я доблестный муж, а таких у нас в Персии ценят. Ребята, я вижу, что вы тоже парни что надо (нужно сказать, что спартанцы прибыли с ответным визитом, после того как в Греции утопили персидских послов), раз вызвались идти на верную смерть. И вы бы жили не хуже, если бы перешли на службу к нашему шаху". "Так-то оно так, только хоть ты и опытный муж, да опыт-то у тебя односторонний. Ты жил при рабстве, а если бы ты хоть немного пожил в свободной стране, как живем мы на Западе, ты бы ни за какие блага не согласился расстаться со свободой". На этом у Геродота диалог заканчивается, хотя, я думаю, несколько преждевременно.

Уж какой там вирус свобода, а рабство - вирус трудноизлечимый, и уж мы то это знаем получше Геродота. Иначе чем объяснить, что даже сегодня такое количество наших сограждан, - хотя как можно раба называть гражданином, - мечтает о возврате к сталинским временам, причем в основном людей либо переживших эти времена, либо их детей, современников застоя.

Причем спор с этими людьми бесполезен. "При Сталине не было свободы". - "А кому она нужна? Интеллигенткам? Рабочему человеку лишь бы платили вовремя, а свобода ему даром не нужна".

-При Сталине был дефицит и люди стояли в очередях. - Так они с деньгами стояли.

- При Сталине была каторжная система труда. - Зато был порядок. И зарплату выдавали вовремя.

 - При Сталине преследовались церковь, было изведено крестьянство, сгонялись со своих вековых территорий целые народы". - Так было нужно для государства.

При этом еще расскажут какую-нибудь сопливую историю, как Сталин плакал, когда учительница из родного села рассказывала ему о народных бедах.

И только в одном пункте сталинистам приходится туго, это когда речь заходит о репрессиях. Правда, есть такие отмороженные, которые и сами репрессии ставят Сталину в заслугу: правильно делал, мало только гадов побил. Но большинство тут же переходят в агрессивно-наседательный тон, начиная говорить о великих завоеваниях социализма, победе в Великой Отечественной... и так далее и тому подобное, навязчиво выводя тему репрессий за рамки разговора.

Убедить людей старшего и среднего поколения в чем-либо невозможно, уж слишком нас подпортило время великих завоеваний социализма. А вот напоминать молодым, кто такие коммунисты и чем они чреваты, стоит, по меньшей мере три раза в сутки: после сна, перед обедом и на ночь. Общеизвестные вещи, о которых перестают напоминать, становятся неизвестными - таковы суровые законы истории.

Впрочем, хотя сталинскими репрессиями журналисты в славную эпоху перестройки достаточно намозолили нам уши, навряд ли эту мрачную страницу отечественной истории можно считать изученной. Поэтому стоит познакомиться с реальными фактами, а их в этом споре сталинистов и антисталинистов кот наплакал. Можно сказать, настоящего исследования никто никогда и не проводил. Сталинисты - понятно почему; это люди оглашенные, глухие не то что бы к голосу разума, а к любому голосу вообще: они не слышат и не слушают, что им говорят, они способны только разинуть хайло и захлебываться от воплей: "Ах при Сталине, ах при Сталине...".

Но и у антисталинистов по разным причинам рыльце в пушку. По каким таким разным, сказать трудно в целом. У каждого по своим. Допустим, были на Алтае репрессированы директор ПТУ и его жена. Были они, оказывается, подлецы подлецами: заставляли преподавателей работать сверхурочно, а положенную за сверхурочные плату переводили на свой счет. Был на них по этому поводу донос. Их арестовали, судили и посадили. Только вот официально их судили не за это, а за сотрудничество с чехословацкой морской разведкой . (!? для любопытствующих взгляните на карту - где Алтай, где Чехословакия, а заодно и где море). 

Поэтому так важно разобраться с фактами. В 1990-е годы очень много на этой стезе потрудился наш алтайский краевед В. И. Гришаев. В 1999 в Барнауле он даже издал книгу на этот счет "Дважды убитые", имел массу публикаций. Увы, все это в провинциальной печати, чаще всего в газетах и журналах, которые давно перестали существовать. И сама книга была издана в университетском издательстве и так и не пошла в широкое плавание, прочно осев в архивах (если она, действительно, там еще есть), на манер тех дел, которые составили основу ее материалов. Но и сам Гришаев поддался обаянию антисталинизма и очень о многом неудобном умолчал.

В частности о репрессированных директоре ПТУ и его половине у него было только то, что они были репрессированы по надуманному поводу. А вот об их мурле взяточников и хапуг я слышал от него только в частной беседе, возникшей по весьма любопытному поводу. Потомица этих репрессантов, окопавшись в Израиле, познакомившись с книгой, написала в издательство, где я редактировал эту книгу Гришаева письмо: "А нельзя ли поподробнее". Василий Иванович, замявшись, ответил: "Можно, конечно, но тогда слишком многое вылезет наружу". Эту фразу ему приходилось часто повторять при работе над книгой. А был он человек интеллигентный и никого обижать не хотел, даже тех, кто сам сажал и чьи дети и внуки прекрасно процветали как при старой советской власти, так и при новой сначала демократической, потом патриотической. Вот такая половинчатая правда и губит дело антисталинизма. Когда бьешь по Сталину, нужно уж бить до конца, не боясь, что плевки и до тебя могут долететь рикошетом.

Приведу еще пример. Уже из рассказов моего собственного отца. До войны (Великой Отечественной, сейчас шкала времени сместилась и этот водораздел "до" и "после" уже перестал быть универсальным) отец жил в Балахне, богатом торговом селе недалеко от Н. Новгорода, откуда произошел Минин. И хотя он был мал, но не настолько, чтобы уж совсем не отдавать себе отчета о том, что происходит. Когда началась антисталинская вакханалия он возмущался: какие репрессии, я сроду не помню никаких репрессий. Был у нас один репрессирован как враг народа, как раз за вредительство, некий Пинхасик. Так он был начальником каким-то большим по снабжению, и у него был дом, крытый чем-то очень дорогим металлическим и огороженный кованым забором: коттедж по-нашему, вещь довольно обычная сегодня, а тогда, да еще в селе, а вернее поселке городского типа, вещь неслыханная. То есть, грубо говоря, был этот Пинхасик просто вором за государственный счет. Так что никто о нем и не скорбел. Посадили, говорили односельчане, и правильно сделали. И таких примеров я слышал массу, хотя ни о чем подобном не читал ни разу* .

Не удивительно, что очень часто приходилось слышать от людей, даже вполне нормальных, от которых ни грамма не пахло коммунистическим душком, что-де Сталин уничтожал если не врагов народа, то возможную оппозицию, которая, приди она к власти, была бы ничуть не лучше. Словом, объективные обстоятельства: пауки в банке уничтожали друг друга. Оно, может, и правильно, когда речь заходит о высших эшелонах власти. Как-то уж так повелось, что в лице своих руководителей Россия никогда не являла и не являет по сих пор образцов, достойных уважения. Но ведь репрессии прокатились по всей стране и проехались тяжелым катком по людям вверх вообще не рвавшихся.

Вот всего лишь одна конкретная судьба. Вера Оттовна Седерстрем. Работала бухгалтером в бийском аптекоуправлении. "...Нашлись две свидетельницы... которые показали, что слышали от Седерстрем такие высказывания:

'У нас в стране все воспевают партию, правительство, а в основном Сталина. Других выдающихся талантов нет.

'Сталин - недалекий человек, а о нем пишут, что он гений, творец... Троцкий был умен, талантлив. Первый помощник Ленина... О том и другом слышала на этапе от людей, лично их знавших.

'Русский народ покорный. Его палкой загнали в колхозы.

'Выборы - простая формальность.'

4 августа 1949 г. Вера Оттовна была арестована, а 21 октября Алтайским краевым судом была приговорена к десяти годам лагерей 'за антисоветскую агитацию'". Заметим, что дали этой Седерстрем далеко не по высшей: люди за гораздо меньшее платили жизнью. Да и Веру Оттовну посадили далеко не сразу. Несколько раз ее вызывали в органы, требовали прекратить вражескую агитацию, но она все не унималась. Есть такие люди, которым жизнь не в жизнь, если они не выскажут всего, что думают.

Если это рассматривать как оппозицию, то я бы обозначил ее как оппозицию здравого смысла, ибо любой хоть мало-мальски незашоренный человек мог видеть и понимать то, что говорила Вера Оттовна. "Видеть и понимать" - это одно, а вот высказываться, возразят оппоненты, было совсем необязательно.

По принципу "молчи умный, за дурака сойдешь". А это-то как раз то, что нужно было сталинскому режиму, ибо постигнуть то, что творилось в стране здравым смыслом и остаться при этом в здравом уме, было невозможно.

Но уж если человек сумел как следует прикинуться дураком, его за уши не оттянешь от этого занятия. У многих маска идиота настолько приросла к лицу (благо не только Сталин, но и вся предшествующая российская история не очень-то привлекали россиянина к умственным занятиям), что даже теперь, когда она необязательна, они с остервенением отстаивают свое право и, соответственно, обязанность тех, - а как же иначе, - , кто может думать (не обязательно по-другому, а просто думать) и дальше оставаться дураками.

О том, что репрессии падали не на всех подряд, говорит и опыт моего отца. Во время войны он вступил в партию, а когда демобилизовался, и приблудился к институту, прикинулся беспартийным. С единственной целью: не платить взносов. Никаких политических разногласий с КПСС и Советской властью у моего отца не было, да и быть не могло: он относился к породе людей, которые живут для того, чтобы жить. Однако через много лет, где-то в начале 1950-х, но еще до смерти Сталина, этот поступок вскрылся. Тогда он уже работал на текстильной фабрике. Что же ему сделали? Да ничего, заставили заплатить членские взносы за пропущенные годы, чего мать ему постоянно ставила в строку, ибо накладка на семейный бюджет получилась огромная. Такое мягкое наказание объясняется просто: биография у моего отца была отличной - фронтовик, имел ранение, происхождение самым подходящим - крестьянин из середняков по матери, рабочий по отцу. А то что он имел такой ляп, так это - увы! надо сказать правду о своем очень близком родственнике - шло просто от балбесистости. Что и учли при наложении взыскании.

И та же Вера Оттовна Седерстрем происходила из рабочей семьи, и сама была рабочей, без пятнышка на биографии. Поэтому и ей наказание было определено далеко не самое суровое. 

Читая рассказ за рассказом книгу Гришаева, начинаешь осознавать, что при всей своей массовости фраза "репрессии могли коснуться любого" не проходит. И в этой кажущейся вакханалии доносов, арестов, пыток, допросов, расстрелов была своя система. В свое время Бухарин, спасая для мировой революции свою шкуру, писал Сталину из застенков: "Нужно казнить всех виновных, подозреваемых и потенциально виновных". А "виновный" это не тот, кто крадет, - это тот, кто впадает в самый страшный для большевика грех - оппозицию.

Поэтому арестовывали действительно виновных, то есть тех, у кого могли зародиться оппозиционные мысли. Кто же они, эти люди, головы которых трудно поддавались на тупую пропаганду?

Среди сталинских оппозиционеров почетное и естественное место занимали недобитки прежних политических партий: эсеров, анархистов, меньшевиков, многие из которых, кстати, были союзниками большевиков по Октябрю, несколько односторонне называемому большевистской революцией. И уж как они ни старались заверить власти, что мы-де хорошие, мы перевоспитались, мы всегда готовы служить и услужить - не помогало.

А все потому, что знали цену большевистской демагогии, и в политических баталиях русской революции нагуляли вполне надежный иммунитет против погремушек сталинских лозунгов и агиток. А значит, самим фактом своего существования в толпе безмозглых и обезличенных строителей социализма могли быть рассадниками той самой заразы здравого смысла, которая была так опасна для сталинского режима.

В доносе на одного из бывших эсеров так и сказано: "Имеет много книг, которые читает по всей ночи, но авторов [я] не знаю".

В эти нестройные ряды борцов против светлого будущего затесались и члены партии. При этом обнаруживается удивительная закономерность: привлекаемые большевики были за определенным исключением досталинского призыва.

То есть в партию они пришли сами, стали коммунистами не из карьерных соображений, а по убеждениям. А человек с убеждениям, неважно какими, пусть даже коммунистическими, - это и был основной враг, с которым боролись и борются сталинисты.

И снова процитируем доносчика. Очень часто с их языков соскивает то, что коммунистические лидеры держат в уме. Это доносчик обвиняет своего командира в том, что он "не раз притягивал в полк Третьяка для бесед с коммунистами и бойцами". Третьяк - для справки - один из организаторов и руководителей красного партизанского движения на Алтае, сначала пошедший служить трудовому народу, потом Советской власти и только потом большевикам.

Конечно, чтобы придать какую-то видимость законности обвинений, большевиков в застенках сортировали по разным блокам: кого к троцкистам, кого к бухаринцам, к блокам, страсти вокруг которых кипели внутри Садового кольца и о которых они имели представления по едва долетавшим до Сибири газетным брызгам.

Не знаю, удивлю ли я кого, если сообщу, что так называемые идейные коммунисты практически не читают ни Маркса, ни Ленина, не говоря уже о других именах и что в сталинские времена вроде бы господства коммунистической идеологии классики этой самой идеологии почти не издавались. Полное собрание сочинений Ленина вышло лишь во время хрущевской оттепели. Тогда же появился и 30-томник Маркса-Энгельса, а до полного издания основателей всех идей дело так и не дошло. И то верно, зачем верующему Библия, от этого одна порча.

Естественно, у Маркса и Ленина много такого, что у Сталина волосы дыбом вставали, когда в очередном идеологическом споре его били по щекам цитатами более умные и подкованные противники. Потому придя к власти, он запретил классиков, да и дабы сохранить народ от соблазна, постарался избавиться от тех, кто был или должен был быть шибко умным.

Есть в физике закон энтропии: тело без внешнего воздействия постепенно остывает. Похоже есть и закон коммунистической энтропии: сбившись в партию, люди катастрофически и неуклонно теряют и совесть, и честь, и ум.

В книге Гришаева даются интересные портреты жертв репрессий, но нет портретов палачей. А жаль. Судя по характеру фабриковавшихся ими дел это были люди настолько низкого интеллектуального уровня, что даже та единственная извилина, которую они целиком отдали своему вождю, и та по большей части не работала. Вот это и были верные ленинцы-сталинцы, физиологически привязанные к той руке, которая раздавала пайки. Это и был тот новый человек, которого воспитывала сталинская партия.

И когда их нынешний лидер говорит, что коммунистическую идею запретить нельзя, он здорово блефует, ибо какой-либо идеи у коммунистов не просматривается. Маркса они сегодня уже прочно забыли, все реже и реже упоминается имя Ленина, и даже краткий курс марксизма-ленинизма, составленный при Сталине, доходит до немногих. Их идейный багаж, как у футбольных фанатов, вполне умещается в речевках и агитках.

Говоря о репрессиях и коммунистах, нельзя не говорить о зловещей роли партии. Подобно тому, как дурные соки, которые всегда есть в человеческом организме, скапливаясь в одном месте поражают этот организм смертельным недугом, так и партия, став сборником всей гадости и склизи, накопившейся в русском народе за века рабства, поразила страну. Часто говорят, что вот-де партия сама, как никто другой, пострадала во время сталинских репрессий. Словно, эти репрессии пришли со стороны, а не были рукотворным делом самой партии.

У многих из тех, кто оказался в застенках, у самих руки были по локоть в крови, так что отчасти правы те, кто утверждает, что гады пожирали друг друга. Другие записывались в доносчики, кто из корыстных или карьерных побуждений, кто из страха, как бы самому не оказаться на Колыме, кто из чувства превратно понятого долга.

Но никакие репрессии невозможно развернуть без молчаливого согласия и одобрения большинства людей. Таких, как директор одной из бийских школ, от которого никто никогда не слышал грубого слова, которого даже врагам не удавалось уличить в подлости. И "когда в 1937 году проходила волна репрессий, он успокаивал нас [своих коллег], говоря, что аресты проходят, видимо, обоснованно, за какие-либо преступления".

Позднее, как и многие другие, "сам попав в подобное положение он с ужасом понял оскорбительность своих [прежних] слов".

Именно подобные люди и сыграли главную предательскую роль по отношению к своему народу, поставив свое имя и свой, часто заслуженный, авторитет на службу палачам.

Участие русской православной церкви в сталинских репрессиях - на этот раз не в привычной для нее роли гонительницы и освятительницы действий властей, а совсем наоборот - тема особого разговора.

Большевистский переворот - не просто смена политических декораций. Коммунисты вознамерились ни много, ни мало построить новую Вавилонскую башню, создав нового человека с новой системой ценностей, а точнее вывернуть наизнанку веками создававшиеся моральные принципы.

Человек - скотина по своей сути, а потому бог или природа ограничили устами Моисея его самодеятельность набором простых житейских правил, доступных для понимания даже дуракам и людям коммунистической ориентации: "не укради", "не убий", "не лжесвидетельствуй" и т.д. (Интересно, сумеют ли те, кто сегодня готов лобызаться с попами, хотя бы перечислить все 10 библейских заповедей?) Христос добавил еще одну: "Возлюби ближнего своего, и чуть ли не врага, как себя самого".

Большевики же посчитали, что человек в своих действиях должен исходить из интересов и целей общества, понять и осмыслить в повседневной практике. И потому общественный интерес постоянно конфликтует с личным, причем библейские заповеди разрешить конфликт не в состоянии. Христианство учит, что люди должны любить друг друга, а в основе доктрины большевиков лежит классовая ненависть. "Не сотвори себе кумира" - говорит заповедь, а коммунисты из ничтожного Кобы сделали живого бога.

Поэтому конфликт государства с русской православной церковью был неизбежен, ибо как ни привыкла последняя за свою более чем 1000-летнюю историю ладить с любыми властями, но сойти со своего библейско-евангильского фундамента она, оставаясь церковью, не могла.

Уж на что, кажется, покладист был бийский архимандрит Владимир, он даже с обновленцами - была такая, родившаяся в недрах ОГПУ церковная организация - готов был, правда, втайне от прихожан, обниматься. И все равно не угодил. "Архимандрит Владимир, - доносил осведомитель, - пользуется громадным авторитетом среди населения, является высокоразвитым человеком и, обладая ораторскими способностями, может увлечь верующих на совершение преступных деяний".

Правда, на счет совращения верующих агент ОГПУ явно погорячился. Русская церковь, привыкшая жить в тепличных условиях государственного покровительства, всегда на запрос властей "надо" готовая отрапортовать "есть", не представляла из себя для большевиков сколько-нибудь серьезного противника по причине полной потери авторитета в среде верующих.

"Вот лишь один пример, взятый из письма [бийского] священника... от 24.09.1922 года:

'Прибыл в Жуланиху... Церковь разграблена партизанами [читай, теми же мужиками] Рогова. Многие богослужебные книги уничтожены, окна выбиты, стены носят следы буйства. Прихожане мои усердно посещают богослужения, но туги на плату за требы и стараются держать себя в большинстве чуждо по вопросу содержания церкви и притча'".

Характерно, что, понимая вред, который могла бы, если бы умела, нанести церковь делу партии, большевики обратили на нее внимание соответствующих органов раньше, чем на остальных. Основные репрессии против служителей клира прокатились еще в 20-е годы, до прихода Сталина к власти. Зато и реабилитированы служители культа были много позднее всех остальных - уже в конце 80-х, 90-е годы.

Отношение большевиков к интеллигенции было двойственным. Большевики, как известно из истории, вышли из интеллигенции и уже туда не вернулись. Первые большевистские лидеры, которые продумали стратегию партии на десятилетия вперед, были людьми высокообразованными и высоколобыми. Те же, кто сменил их на вахте, особенным интеллектом не отличались. Для них слово "интеллигенция" чаще всего сопрягалось с прилагательным "гнилая". Но совсем множить ее на ноль, памятуя о происхождении отцов-основателей, они не могли.

Отсюда и двойственность. Да и в Средневековье возвращается было как-то неудобно. Нужно было толкать мировую революцию, для чего нужны были современное оружие и пропаганда. А у тех, кто был предан делу партии, по части мозгов, чтобы производить и то, и другое было туговато. Нет, конечно, на внутреннем рынке можно было убедить в линии партии кого угодно, но ведь зарубежного пролетария в застенок не вызовешь.

Вот и приходилось терпеть гнилых интеллигентов. А это всегда - элемент непредсказуемости. В отличие от пролетария и колхозника, запугивать эту публику бесполезно, не потому что интеллигенты - народ не из пугливых, а потому что ничего путного от запуганного интеллигента не дождешься. Для творческого труда нужна хоть какая-то свобода мысли, а где свобода мысли, там разврат и антибольшевистская зараза.

Приходилось время от времени ублажать интеллигенцию, не забывая однако пропалывать ее ряды от вредоносных элементов. Кстати, один из любимых аргументов нынешних почитателей вождя народов - достижения научной мысли того периода. Все, что создавалось в то время в стране приписывается мудрому руководству партии. "Только за это Сталину нужно поставить памятник," - нередко приходится слышать аргумент сторонников жесткой руки. Следуя этой логике, нужно где-то рядом ставить памятник и Гитлеру за достижения Германии в период 1933-1945 годов, также немалые.

Двойственное отношение партии к интеллигенции варьировалось в зависимости от времени и места, в отдельных регионах сходя на нет. К таким регионам, естественно, относился и наш Алтай. Своих интеллигентов, как художников Гуркина и Маркина, рубили на корню, залетные же, как писатель Бианки, здесь не приживались.

Виновность или невиновность обвиняемого никак не зависела от его личных заслуг перед отечеством, а целиком и полностью определялась его социальной принадлежностью.

Репрессиям были подвергнуты дворяне. А у нас на Алтае ввиду скудости почв для произрастания людей благородных сословий в дворяне были занесены офицеры, царские госслужащие и прочие люди раннешнего времени, хотя бы и были самых что ни на есть рабоче-крестьянских кровей.

Репрессиям были подвергнуты кулаки, к которым отнесли всех зажиточных крестьян, а в плодородных предгорьях Алтая в их ряды было занесено до 50% сельского населения.

Особый отряд репрессированных - их так и называли "спецконтингент" - составляли выходцы из буржуазных стран: поляки, латыши, немцы, корейцы, братья белорусы... Сюда же приплели и русских, которым взбрела дурная мысль променять Китай, Монголию на тюремный воздух родной стороны.

Но вот что любопытно - рабочих, домохозяек, бомжей, так называемых бедняков - органы не трогали, разумеется, если они не затесались в одну из ранее перечисленных групп. Это дает повод апологетам сталинского режима говорить, что он - этот режим - служил народу, что от репрессий простые люди не страдали. Словно бы в атмосфере доносительства, страха, ненависти можно существовать нормальному человеку.

Можно сказать, что хрупкое нравственное здоровье нашего народа, и так подорванное веками беспробудного пьянства, в сталинские времена получило еще один мощный импульс для движения по наклонной. Лучшие слои общества, на выращивание которых тратятся десятилетия, были изъяты из культурного оборота. Правили доносители, предатели, а выживали люди негромкие, без собственного голоса, мнения и мозгов.

Сколько бы ни погибло народу в сталинских лагерях, гораздо страшнее был нравственный геноцид, осуществлявшийся сталинскими палачами против своего народа. Чехов по каплям выдавливал из себя раба всю свою жизнь, сколько же времени понадобится русскому народу, чтобы выдавить из себя пропитавшее все поры его существа рабское сознание? Если только больной уже не безнадежно болен?

 -----------

* Автор статьи, кажется, забыл, что: 1)  для осуждения человека  и тем более его «ликвидации» требуется суд;  2)  хороший дом - еще не доказательство виновности. Да и вообще вопрос, можно ли приводить в качестве аргумента воспоминания мальчишки, слабо разбиравшегося в тогдашней ситуации (прим. ред.).