На канале КУЛЬТУРА на днях показали телефильм по спектаклю театра САТИРИКОН – «Вечер с Достоевским».
Моноспектакль, поставленный Валерием Фокиным, художественно оформленный Александром Боровским и музыкально – Александром Бакши, был сыгран Константином Райкиным. Заглянула в интернет – и увидела, что премьера спектакля состоялась аж 10 лет назад - 24 сентября 2010 года. Но записали его только сейчас.
253248548_0_0_2579_1463_600x0_80_0_0_46fe25a4ea746b09795fb2cc82f9d609.jpg
РИА Новости / Виталий Белоусов
А вообще мысль, что Константин Райкин играл его все эти годы, приводит меня в трепет. Все же актер все время представления - час двадцать пять - находится на сцене, причем выкладывается так, что страшно за его жизнь и здоровье. Еще если бы играл нормального человека, а то...
Да, нужно пояснить, что после названия «Вечер с Достоевским» следует пояснение: «По запискам из подполья» (1864). Итак, герой Константина Райкина – человек из подполья - Подпольный. И тут следует сказать несколько слов о самой этой вещи.
В сущности это была вторая крупная вещь Достоевского, написанная после 10-летнего отсутствия на воле (5-летней каторги и 5-летней солдатчины). Первая - непосредственно касалась каторги и называлась «Записки из Мертвого дома» (1860-1861). Обе повести печатались в журналах, издаваемых братьями Михаилом и Федором Достоевскими в короткий промежуток между 1861 и 1865 гг.
И вот что я думаю об этих двух повестях, появившихся ДО великих вещей Достоевского, хотя и несущих печать его гения.
8717606ec349a0dc1129b7884038d8b3.jpg
//satiricon.ru
Трудно говорить о спектакле вне рассказа о самом произведении. Федор Достоевский времен их написания – человек, не нашедший себе места в мире. Как писатель он пока может рассказать людям или о КАТОРГЕ («Записки из Мертвого дома»), или о человеке, чья психика изуродована неестественными условиями каторги и солдатчины.
Он вернулся в мир – из адского замкнутого пространства, в котором не следует находиться «живой душе[1]», и как следствие - его душат злость, неутоленное тщеславие, желание всем доказать, что он не раб, не «мышь», копошащаяся под полом (образ мыши возникает в повести), он ничуть не хуже всех прочих, а, может, даже и лучше.
Будучи каторжником и солдатом он в сущности был рабом, не имеющим права на выбор. Выйдя на волю, он находит похожий «объект» в девушке из публичного дома, Лизе, с которой затевает жестокую игру.
Раскрывая сущность своего подпольного человека, писатель показывает его бесконечную переменчивость, его болезненное подчеркивание своих отвратительных черт и поступков и в то же время их смакование и даже некое сладострастное наслаждение от этой констатации. В тех местах, где он был, - нормой была антинорма.
Но и в мире, куда он попал, кругом лицемерие, ложь. Война – при общем разглагольствовании о мире - продолжает быть средством решения споров. Больше всего Подпольному не нравятся те, кто считают, что человек может быть хорош, если создать ему определенные внешние условия. Вот хотя бы Хрустальный дворец.
fa30802c1bd2c3e036bd91d314ea8b0b.jpg
//satiricon.ru
Конечно же, это не тот реальный Хрустальный дворец, который был построен в лондонском Гайд-Парке к Всемирной выставке 1851 года. Хотя такое мнение бытует (Достоевский-де выступает против «капитализма»). Нет, речь идет о Хрустальном дворце из романа «Что делать» Николая Гавриловича Чернышевского, сидящего в каземате, чей роман-шифровка по какому-то чуду был пропущен цензурой и опубликован в трех номерах «Современника» за 1863 год. Его опубликовал бывший друг Достоевского Некрасов, напечатавший в свое время дебютный роман Федора Михайловича «Бедные люди» в «Петербургском сборнике» (1846).
Потом они разругались, Достоевский порвал со всеми своими бывшими друзьями еще до каторги. В «Записках из подполья» иронически, в целях полемики, цитируются строчки некрасовского стихотворенья «Когда из мрака заблужденья» (1845), рассказывающего о возрождении падшей души (девицы из заведения) – благодаря великодушному хорошему человеку, из числа Новых людей, круга Чернышевского – Петрашевского. Он женится на «такой», возвышает ее до себя.
Отдельно в «Записках из подполья» приводится окончание некрасовских стихов: «И в дом мой смело и свободно / Хозяйкой полною войди!» Кстати сказать, в конце жизни Некрасов так и сделал, обвенчавшись с девушкой, взятой им из заведения.
Достоевский же рисует другую картину. Люди не могут поменять свою природу, эгоистичную, злую, тянущуюся к власти над другими, и никакой Хрустальный дворец их не исправит. Его Подпольный, приманив девушку Лизу надеждой, унижает ее и, раздавленную, выбрасывает из своей жизни [2].
Вот такого-то героя и предстояло сыграть Константину Райкину.
Сделал он это, использовав все свои актерские возможности - он исповедовался перед залом – огромный сложный текст [3] актер произносил без пауз (вызывая восхищение феноменальной памятью!), в сценах с Лизой он выступал един в двух лицах, играло все – тело, руки, ноги, речевой аппарат – в некоторых местах под аккомпанемент «фрачной тройки» - скрипки, аккордеона и барабана – он начинал петь рэп, приспособив к нему текст Достоевского, а еще извлекал из глотки всевозможные звуки, бесконечно и виртуозно их повторяя...
dfd472b5b8360dd75aaac5ba069c12c0.jpg
//satiricon.ru
Временами Подпольный кидался в пляс. Режиссерски и сценографически спектакль был решен превосходно. Стена, на фоне которой то стоял, то сидел Подпольный, могла стать экраном для показа мокрого падающего снега или служить полотнищем для театра теней, когда сидящий перед зрителями актер разговаривал с безмолвной, сотканной из тени Лизой - сидящей, стоящей и даже умноженной числом и заполняющей идущими гуськом уменьшающимися в размерах тенями все полотнище.
Еще эта стена была прорезана на двери, куда герой Райкина мог заглядывать, откуда он появлялся то в халате Подпольного, то в костюме и галстуке актера Райкина. В эти моменты как было не вспомнить его отца, незабываемого Аркадия Райкина. И вообще разнообразием интонаций, переменчивостью ликов своего героя Константин Райкин в этом моноспектакле разительно напоминал Аркадия Исааковича.
Станиславский учил, что в отрицательном герое всегда нужно искать какие-то светлые черты ( и наоборот). Подпольный Райкина, помимо отвратительных черт, наделен еще и раненой психикой «маленького человека», униженного и оскорбленного. И можно было бы посочувствовать его бунту, если бы не то, во что он вылился.
Актер вышел на сцену из зала, с которым несколько раз вступал в забавную «игру», и я обратила внимание на то, что там, где в тексте Достоевского говорится «мне 40 лет», Константин Райкин произнес 65. Свой возраст. Наверное, спектакль и о том, что все мы далеко не идеальные люди и внутри нас живет свой «подпольный человек», которого нужно выдавливать из себя по капле – как делал это автор «Записок...» Федор Достоевский.
---------------
