Ты, пьющий чай на рассвете,
Ты, созерцающий горизонт в полдень или открывающий книгу,
Ты, надевающий сандалии и выходящий на улицу, еще покрытую тенью,
но уже предчувствующую жар асфальта после полудня,
Ты, уверенно определяющий время перебежки перед близко идущим автомобилем, хотя спешить тебе некуда, но обычай передвигаться быстро сильнее,
Ты, почти не замечающий грязи города в этом районе мало и средне имущих,
Ты, провожающий взглядом сверканье голеней и ляжек веселой велосипедистки,
Ты, побеждаемый гладкостью течения невзрачности дня,
Ты, обходящий кружок приезжих молодых мужчин с банками напитков в руках,
Ты, смакующий иллюзорность твоего участия в так называемой жизни,
Ты, еще причастный действительности жестом приобретения хлеба или сандалий,
Ты, завороженный красотой облаков, никуда не спешащих и так преподающих свою небесную философию,
Ты, более не досадующий на непознаваемость мира и на невозможность схватить его в едином акте мышления,
Ты, понимающий, что твои выводы никому не нужны, ибо каждый получит их сам в свое время с более или менее ошарашивающим последствием,
Ты, вздрогнувший от звонка телефона, оторвавшим тебя от записывания этих слов в неком порядке приятном для чтения,
Ты, обративший свой мысленный взгляд в область сердца и ощутивший ласковую стоящую там бархатистость,
Ты, принявший гармонию завершения существования,
Ты, ты, ты...
Уф, как хорошо, merci, Seigneur.
Очень люблю этого поэта и решила написать о нем несколько слов. Выпадает он из обоймы. Совсем не писатель-фронтовик, при том, что воевал, и даже был в разведбатальоне. «Из поздней пушкинской плеяды» уже теплее. И все равно не то, ибо эта фраза в моем сознании обозначает эпигонов, длинную их череду - всех чем-то похожих на Пушкина, усредненных. Нет, другой. Но в пушкинский мир действительно проник как никто. «Пестель, поэт и Анна» - чудо. Такое удивительное попадание во время, в образ, в ту минуту, когда в окраинном боярском Кишиневе встретились Пушкин и «русский Брут» Пестель...
