КАЛЕНДАРЬ восточных славян. Справка: "Троян (Трибогов День) — праздник конца весны и начала лета, когда на смену младому Яриле-Весеню приходит Трисветлый Даждьбог. Святодень, посвященный победе Бога Трояна над Черным Змеем. В сию пору родноверы прославляют Сварожий Триглав — Сварога-Перуна-Велеса, сильных во Прави, Яви и Нави. По поверьям, Троян явился воплощением мощи Сварога, Перуна и Велеса, соединивших свои силы в борьбе со Змеем, порождением Чернобога, грозившим некогда уничтожить все Тремирье. В сию пору издревле поминали предков и творили обереги от бесчинств, творимых русалками и неприкаянными душами «заложных» покойников (умерших «не своей», то есть неестественной смертью). В ночь на Трояна девицы и женщины «опахивали» деревню, дабы оберечься от злых сил".
Так называемое "родноверие", конечно, всего лишь поза, разнузданная игра и недоразумение. Апостол Андрей все же не зря посетил наши гиперборейские края, и Бог истинный давно здесь ведом. Но, если попытка реанимации несерьезна и бессмысленна(хотя, похоже, и огнеопасна), то сам мир славянской мифологии упоителен. Оживает в словесности: "Слово полку Игореве", Пушкин, Гоголь, А.К., Толстой, Бутурлин, Городецкий, Хлебников...Бред Сологуба... И еще недавно - Николай Тряпкин и Юрий Кузнецов.
Бессмертна книга А. Н. Афанасьева "Поэтические воззрения славян на природу" - ведь не может ее не знать русский поэт. Должен знать!.. И замечательно создание Александра Кондратьева (1897 - 1967). О нем в предисловии к подборке его стихов для антологии, в частности, пишу:"....Было верно замечено, что К. в своих реконструкциях мифологии отстраняется от ее мистической основы. Мифы перетолковываются, переосмысляются, порою произвольно дополняются или, может быть, заново открываются в этом быту, который оказывается прибежищем богов и множественной нежити славянского пантеона. Поставленная К. задача возрождения славяно-русской мифологии подразумевает как бы и возрождение самой жизни пращуров. Поэт подобен реставратору и антропологу, соединяющему (не страшась контаминаций) крупицы сведений, пришедших из разных источников, — из преданий различных славянских народов. Изданный в 1936 г. в Ровно сборник сонетов К. «Славянские боги», в который вошло семьдесят стихотворений, стал главным созданием поэта, воплощением его давней идеи. Чисто поэтические достоинства этих сонетов, конечно, очевидны, но воздействие этой странной поэзии усиливается не только качеством, но и количеством: производит впечатление сама насыщенность, концентрация нагнетаемой демонологии, замешенной на бытовщине. Стихи эти трудно разделить и расщепить, они превратились в единую повесть, в поэму о былом могуществе и исчезновении богов (только мелкие божки как-то выживают)..."
Да, кикиморы и шишиги, русалки и домовые еще кое-где, нет, да нет, а померещатся. Перекликаются в лесных дебрях, плещутся в заводях, живут в подполах, сопротивляются своему исчезновению, вцепившись в замшелые пороги избушек на курьих ножках..
Ограничусь сонетами Кондратьева о самых мелких божках.
ПОЛЕВЫЕ БОГИ
Нас много есть в полях. Мы сторожим межи,
В канавах прячемся, оберегаем нивы…
Кто помнит имена богини Севы, Жнивы,
Олены-Скирдницы, Овсянницы?.. Скажи,
Ты видел ли когда зеленчуков во ржи,
По-человечески кричащих шаловливо?
А Деда Житного, бредущего лениво?..
В полдневный летний зной выйдь в поле и лежи
В кустах меж нивами, борясь с дремотой сонной.
И ты увидишь, как тропинкой потаенной,
Склонясь опасливо, колосьями шурша,
Пройдет полудница, так дивно хороша,
Что взор свой оторвать не сможешь ты влюбленный,
И будет тосковать по ней твоя душа.
КУКОЛКА-ЧУЧЕЛКА
Давно перехожу я из семьи в семью,
Входя туда с женой, с невестой покидая.
Меня тайком от всех приносит молодая;
На одре смертном мать дарит мне дочь свою.
С сироткой девочкой я вместе слезы лью;
Обед ее делю, подруг ей заменяя;
Советы добрые ей подаю средь сна я,
И шепот многих дев в душе моей таю.
Все наклоняются перед лицом моим,
Из грушевого пня изваянным топорно.
Оно от времени залоснилось и чéрно;
Но этот темный лик и близок и любим,
Когда с улыбкою знакомой и покорной
Гляжу в их очи я, безмолвно внемля им.
ВОДЯНОЙ
Он вылез из воды и гладит свой живот,
Покрытый пятнами темно-зеленой тины.
У старой мельницы, на краешке плотины,
Уселся медленно владыка сонных вод.
Луна сияние серебряное льёт
На зеркало пруда, где выводок утиный
Порою крякает. Лягушачий свой рот
Разинув, Водяной зевнул. По бороде,
Где рак запутался, он скользкою рукою
Провел мечтательно. Вчера перед зарею
Русалкой сделалась искавшая в воде
Забвенья девушка. Она его женою
Очнется и всегда с ним будет жить в пруде.
ДОМОВОЙ
Январской полночью под взмахом топора
Петух затрепетал, с насеста схвачен сонный,
И веник, кровию горячей окропленный,
В дом дед-ведун несет. И спешно, до утра,
Все уголки избы, сарая и двора,
Конюшни и хлебов голик окровавленный
Обходит и метет. И шепот потаённый
Заклятий говорит душе моей: «Пора
Владычества богов минул. Нет их боле.
Лишь ты, ты лесовик, да кое-кто есть в поле,
Да кое-кто в воде еще приемлют в дар
Души загубленной петушьей сладкий пар
Или гуся иль хлеб… Навеки чьей-то волей
С народом связан ты хотя уж слаб и стар!
ПОЛЕВИК
Я — тоже бог, и мне принадлежат поля;
Я и велик и мал бываю — как колосья
Иль злаки на лугу. Сам — черен, как земля;
Бледней увядших трав висят мои волосья.
Как перепел меж нив шныряю вкривь и вкось я
И вдоль межи бегу быстрей коростеля.
Но не сломлю нигде ни одного стебля.
А встретятся хмельной Пахом или Федосья,
Что крутит колоски, — так постращаю их,
Что не найдут пути домой они с испугу,
— Не порти людям хлеб и нив не мни моих!..
Я лешему сродни. Иду к нему как к другу.
Нас ночью видели бредущими по лугу
К реке, чтобы ловить русалок там нагих.
