О Валерии Яковлевиче написано много всякого разного. И оскорбительного и неприязненного (тут выделяются пламенные выпады вовремя неоцененных им нервических поэтесс). И, да, многие укоры и попрёки, увы, справедливы... А все равно, несмотря на слабости, несмотря на некоторые не радующие моралистов поступки, несмотря на провалы вкуса, он - великий человек. Поэт, без целого ряда стихов которого не составить справедливой антологии русской поэзии. Сам перед собой он ставил цель, конечно, суетную: "В истории мировой поэзии обо мне обязательно будет пять строк". И кто же, положа руку на сердце, не признает, что цель достигнута!
Многое объясняется ранней наркоманией. После революции он одно время собирался устроиться бухгалтером на бега. Конечно, коммерческая, как говорится, жилка, в нем была - купеческое всё же происхождение. Наследственная деловитость, почтение к финансовой дисциплине (впрочем, далеко не только к финансовой!) Но дело совсем не в том: тогда (не знаю. как сейчас,но предполагаю, что традиция сохранилась) лошадям перед скачками давали морфий, и, бедный, "наркозависимый" Валерий Яковлевич предполагал, что сможет там поживиться и избежать страданий. Дело не выгорело и вскоре публике было уж не до скачек. Выразительна запись в дневнике после сетований на отсутствие нужного губительно-спасительного средства: "Вступаю в ВКП(б)".
Морфий его и погубил. Проходя мимо высших Литературных курсов своего имени, Валерий Яковлевич почувствовал, что стало невтерпеж и кольнул себя через брюки: заражение крови.
Конечно, свой расцвет как поэт он пережил лет за пятнадцать до того. Но вот несколько поздних его стихотворений снова чудесны и замечательны.
Не забудем же, что Брюсов создал расхожий, патетически-громогласный стих двадцатого века, оказавший, правда, пригодным для штампованной газетчины, но и для высокой поэзии. Стих Блока - "брюсовский", но к тяжелой колокольной меди учителя ученик добавил серебра.
От поэта остаются прежде всего стихи, и, может быть, только они и остаются. И он был большим поэтом. Но также и выдающимся переводчиком поэзии. Стиховедом и главным (хотя и не всегда безошибочным) при своей жизни арбитром в оценках стихов. Автором выдающихся статей и незабвенных романов. Исследователем и теоретиком. Его заслуга - привлечение внимания к чуть призабытому наследию Тютчева и возвращение из небытия Каролины Павловой. И так и так далее... - велики его заслуги перед русской культурой.
Его лучший портрет создал Врубель. Ему поклонялся Гумилев, всегда остававшийся брюсовцем. С любовью и благодарностью о нем писал Эренбург. Его памяти посвящен блестящий очерк Владислава Ходасевича. О Брюсове - восхищенные стихи многих русских поэтов: Вячеслава Иванова,Андрея Белого, Игоря Северянина, Бориса Пастернака, Сергея Есенина, Георгия Шенгели, Аделины Адалис...Список был бы долог.
В катастрофических обстоятельствах века моей отец дважды терял собранные им книги и, увы, автографы и рукописи поэтов, которых знал (достаточно назвать рукопись "Столбцов", подаренную ему Заболоцким). Но среди уцелевшего было объемистое издание Брюсова, вышедшее в 1924 году с предисловием Луначарского. Это книга в весьма и весьма нежном возрасте меня зачаровала, и так случилось, что именно с нее начался мой осознанный интерес к поэзии.И я (очевидно, как и многие другие стихотворцы) считаю Валерия Яковлевича своим учителем. И, как сказал Пушкин, не стоит "кусать грудь своей кормилицы"
Далее - мое старое стихотворение, которое мне удалось напечатать в советское время.
Михаил СИНЕЛЬНИКОВ
ПАМЯТИ БРЮСОВА
Распад певучих слов в грядущем невозможен,
Я есмь и вечно должен быть.
В. Брюсов. «Памятник»
...поэт, историк, член ВКП(б)...
Мемориальная доска
В багровых сумерках империй
И в ресторанной кутерьме
Мне Брюсов грезится Валерий,
Прозревший душу в буриме.
Но нет суда его отваге,
Когда со всех концов Земли
Террора траурные стяги
К пустынным улицам текли.
За то, что золото вселенной
Не всем дано, что медь была
Звенящей мелочью разменной,
Но отлилась в колокола.
За то, что ощущенье зыбко
И лишь глаголы тяжелы,
За то, что снится мне улыбка
Высокомерной похвалы.
Под этим холодом бездонным
И на костях воздвигшим трон
Начавшийся «Ассаргадоном»
Безгрешен символиста сон...
За мглой времен и вьюжной ватой
В толчках мембраны мне слышны
И этот голос глуховатый,
И треск и шорох тишины.
И под гранитом, сбитым набок,
Увидеть мысленно смогу
Отточья голубиных лапок
На новодевичьем снегу.
1981
