Шел 1965 год. Два года до шестидневной войны.
Наш полк дислоцировался на горе Цион в Иерусалиме, а моя рота "оккупировала" развалины в квартале Муссрара, по соседству со столичным религиозным районом "Мэа шаарим"[1].
Когда-то, ещё до освободительной войны 1947 года, здесь простирался вполне живописный квартал, связывающий старый Иерусалим с новым, а теперь, здесь, среди развалин домов, проходила государственная граница между королевством Иордании и Израилем. Впрочем, границей это трудно было назвать, ибо вдоль демаркационной линии не было указателей и вообще ничего, что свидетельствовало бы об этом.
Лишь на ближайших улицах на электрических столбах и на развалинах домов были расклеены многочисленные объявления:
"Осторожно! Враг впереди! Вы находитесь вблизи линии прекращения огня!"
А у самой этой линии висели многочисленные металлические вывески жёлтого цвета, где черными буквами было выведено:
"Военная зона! Вход воспрещен!"
Вдоль этой линии проходила густая колючая проволока, иногда разделяя не только город, улицу, или дом, а даже коридоры и комнаты квартир.
Нашему отряду досталось трехэтажное кирпичное здание, которое более или менее сохранилось, несмотря на проходившие здесь бои и многолетнюю запущенность. Когда-то это трехэтажное здание красного кирпича, в немецком классическом стиле, было одним из красивейших строений в городе. В нем жили весьма состоятельные семьи немецкой общины Темплиеров.
А теперь граница делила это длинное, облупленное здание пополам. Первые два этажа были прочно заблокированы, а окна наглухо замурованы.
Позиции враждующих сторон размещались на третьем этаже. Моя рота занимала две комнаты западной части здания. Оттуда шел длинный коридор к его восточной части. Там располагалась позиция иорданских легионеров. Границей служили два ряда заграждений из колючей проволоки в несколько ярусов, между которыми находилась десятиметровая нейтральная зона.
На густых колючках проволоки было развешано множество ржавых банок, бутылок и просто кусков жести, звенящих на ветру и при любом прикосновении.
Взбирались мы на третий этаж по внешней, ветхой, шатающейся винтовой лестнице (начинавшейся на уровне метра над землей). К первой ступени этой лестницы было привязано огромное жестяное ведро. Оно выполняло две функции: звякало, когда кто-то поднимался по лестнице, то есть издавало "предупредительный сигнал", и служило для сбора дождевой воды.
С наступлением темноты, вход на третий этаж здания перекрывался тяжёлыми железными дверями. Опоздавший солдат или военный патруль обязаны были постучать в ведро три раза и прокричать пароль, менявшийся каждый день. Лишь тогда дежурный, с оружием наизготовку отпирал дверь, производил проверку личности и только потом позволял войти внутрь помещения.
Погранслужба на нашем участке была вполне сносной и продолжалась около трёх месяцев.
Ночью мы охраняли лишь коридор, а днем выставляли наблюдателя и на крышу, откуда был отличный вид и на израильскую, и на арабскую часть города Иерусалима.
Вся израильская часть города, размещенная среди многочисленных холмов, утопала в зелени фруктовых садов и виноградников, а горки на арабской стороне чаще всего были голые и бурые, но зато ничто не мешало видеть золотой купол "Эль-Аксы" на святой горе, обрамлённой крепостной стеной.
Мечеть эта была построена на том месте, где, согласно Библии, три тысячи лет тому назад израильтяне выстроили Первый храм, а после его разрушения - Второй.
Где-то у подножья той крепостной стены угадывалась и мистическая, святая для евреев, Стена плача.
На протяжении долгих двух тысяч лет еврейский народ не мог свободно подойти к этим местам, дабы исполнить свои религиозные ритуалы. Места эти важны не только для верующих, но и для всего возрожденного израильского народа.
Дай Бог, наступит мир, - говорили мы себе,- и евреи снова получат возможность без помех прийти туда и рукой дотронуться до исторических остатков западной стены Храма, пройтись вдоль крепостной стены, проведать башню Давида и многие другие святыни.
С крыши нашего форпоста открывался также чудесный вид и на многочисленные дома израильской столицы, построенные из иерусалимского белого камня. Чуть слева, на склоне холмка возвышалась какая-то старинная церковь. Её большой позолоченный крест ослепительно поблескивал при закате солнца.
Да! Этот город святой не только для евреев. Что ж! Добро пожаловать всем религиям мира, и пусть так и останется навсегда… Святым для всех!
В этом году поздняя осень была особенно дождливой и холодной. И потому взбираться на крышу по большей части вызывались религиозные солдаты, желавшие хоть издалека видеть близкие их сердцу еврейские святыни.
Пограничные инциденты, как таковые, - явление редкое на нашем участке. Изредка где-то раздавался одиночный выстрел, кто-то бросал камень, слышался звон разбивающегося стекла и все…
Чаще всего с обеих сторон слышался обмен обоюдными ругательскими - "приветствиями"….
Почти идиллия, если бы не одно неудобство - отхожее место. Точнее - было одно! Одно единственное - на весь этаж.
Когда-то, кто-то, вместо разрушенной туалетной комнаты, соорудил здесь деревянную будку. Но загвоздка была в том, что она находилась на нейтральной полосе между двумя рядами колючей проволоки, метрах в семи от наших позиций и в трех метрах от позиции врага.
Обе враждебные стороны, в силу обстоятельств, были вынуждены пользоваться этим туалетом.
Нам разрешалось "навещать" его только днем, а ночью - ни в какую… Максимум - в бумажный пакет! Утром "провинившийся" лез на крышу и с "почетом" выбрасывал содержимое во двор запущенной арабской территории. Да и днем мало кто пользовался нужником, ибо сама "вылазка" к нему больше напоминала нам военную операцию…
Каждому, кому "приспичивало", надо было высылать сопровождающий конвой в целях безопасности.
Один вооруженный солдат набрасывал плотное полевое одеяло на колючую проволоку и, тяжело вздыхая, ложился на него.
Таким путем его превращали в "мостик" по которому нуждающийся боец, с оружием в руках, переходил на другую сторону и бежал к будке, под строгим надзором с обеих сторон.
Бывало и так, что наш боец добежит до будки – а она уже "занята" иорданским солдатом. Бывало и наоборот… Все это вызывало огромное неудовольствие с обеих сторон, и часто становилось причиной "международных" стычек.
А хуже всего было ночью. Наше командование не позволяло нам пользоваться туалетом ночью из соображений безопасности, а мы, в "отместку", не позволяли и арабам пользоваться им. Мощные слепляющие прожектора освещали будку, да так ярко, что незаметно не могла проскользнуть даже мышь.
А если кто-то из иорданцев осмеливался, несмотря ни на что, бежать к туалету - его тут же встречал град камней, ругательства и предупредительные выстрелы в воздух. В ответ и иорданцы отстреливались. Не знаю, как у них, но у нас в таких случаях сразу же объявлялась военная тревога, со всеми вытекающими последствиями: всеобщая боевая готовность, отмена сна, вызов патруля.
А наутро - подача жалоб о нарушении статус-кво в местное отделение ООН, что в свою очередь приводило к множеству комиссий по проверке этих инцидентов.
Короче – никому не было покоя! Но мы вскоре добились требуемого результата. Иорданцы прекратили ночные "вторжения" в нейтральную зону, а для нас, наконец, наступили спокойные ночи. Но радоваться было рано! Вскоре нас стали донимать мерзкие запахи. А когда дул восточный ветер, лишь противогаз спасал "положение".
Вскоре выяснилось, что теперь наши арабские соседи по ночам справляли нужду, где попало. Им эта вонь, видимо, не мешала. А что же делать нам?
Я обратился в штаб полка и предложил план: встретиться с иорданским представителем на нейтральной зоне, то есть возле туалета, и попробовать мирно решить эту проблему.
Командир полка принял мое предложение и переслал его по официальному каналу. Вскоре филиал ООН вручил нам положительный ответ от арабской стороны.
В договоренный час я, без оружия, пересек "демаркационную" линию, воспользовавшись бойцом -"мостиком" и подошел к будке.
Мне навстречу вышел командир иорданского опорного пункта. Он был при револьвере и с коротким кинжалом, обязательный атрибут иорданских легионеров, а на голове клетчатая красная куфия[2], обтянутая черной опояской.
"Черт! А ведь меня теперь запросто могут взять в плен!" – подумал я, инстинктивно прикрывая рукой пустую кобуру.
Со слабой надеждой глянул на свои позиции. Но там мой "мост" и его напарник оживленно беседовали, грубо нарушая приказ контролировать ситуацию.
"Ну, подождите! – злясь на них, подумал я. -
Вернусь цел и невредим, так я уж вам покажу … "
Но что именно, я не успел подумать, так как
иорданский офицер уже стоял передо мной и, выпучив свои темные большие глаза, представился:
- Капитан Махмуд! - и по всем правилам армейской выучки, отдал мне честь.
Я, в свою очередь, небрежно откозырнул ему.
-Ихтик арабик[3],- – спросил он.
- Немного, но лучше по-английски, - ответил я, изобразив дипломатичную улыбку.
-Могу и на иврите, если вам удобнее!
- Знаете иврит?
-Да!
-О! А откуда?
- Я палестинец из Лода. В 1947 году вся моя семья бежала сюда, в Иерусалим. В детстве, до прихода сионистов, я дружил с евреями и у них научился говорить на иврите. Я даже знаю несколько слов на идиш.
- Неужели? Молодец, капитан!
- А вы, я слышу, не здешний? – не реагируя на мой комплимент, спросил он.
- Нет. Я, несколько лет тому назад репатриировался из Польши.
- Сразу понял, что вы приезжий! Вот видите, как здесь складываются дела. Мы выезжаем из Палестины, а вы занимаете наши места. Где справедливость, Великий мой Аллах?!
-Понятно! Так, что вы скажете о нашей ситуации?
-Скверное дело!
-Ещё бы не скверное! Просто черт знает что!
-Понимаю…
-Так что будем делать? Знаете? Для начала, я советую вам провести у себя санитарную чистку. Скоро и вам и нам дышать будет нечем! Из-за нечистот здесь развелись в огромном количестве и крысы, и мыши. Вскоре и заразные болезни могут появиться. Вам это надо?
-А её?- не отвечая на мой вопрос, кивнул капитан головой в сторону будки, - снесём?
-Зачем? Она пригодится и вам, и нам!
-Это как?
- А вот так, капитан! Но для достижения взаимопонимания, мы предлагаем вам нижеследующие предложения:
во-первых, – перестаем бросать друг в друга камни.
Во-вторых - не будем стрелять, поднимать шум и мешать, обеим сторонам жить мирно и спокойно. Жалоб в ООН также больше не будем подавать! Устраивает это вас?
-А что с ней? – снова указал капитан на спорную будку.
- Да что с ней? Пусть стоит себе на здоровье! А мы будем пользоваться ею по очереди!
Он вопросительно глянул на меня.
-Очень просто,- ответил я на его немой вопрос, - будем пользоваться туалетом и днем, и ночью! Днем, когда ваши ребята захотят "проведать" этот туалет, включите ваш граммофон.
В моем отряде есть солдаты которые обожают песни египетской певицы "Ум-Кум-Тум" .
Мы её услышим и не будем вам мешать. Устраивает?
А когда нам потребуется – мы включим наш патефон с песней
"Хава нагила", тогда и вы нам мешать не будете! Договорились?
-А ночью? – настороженно спросил капитан, который почему-то вспотел в это прохладное осеннее утро.
-Ночью? Не должны быть проблемы и ночью! Воспользуемся прожекторами!
-Не понял!
-Ну, что здесь понимать? Все очень просто. Вы мигаете двумя короткими световыми сигналами ваших фонарей - значит, идете в туалет. Мы мигнули три раза – наша очередь. И для вас и для нас мы прожектором осветим будку. Крысы света пугаются. Так всем сторонам будет спокойнее, будет обеспечена безопасность, а пользующимся отхожим местом будет светло и весело.
-А может, ваша сторона все-таки уступит нам эту будку, а вы найдет другое место? – неожиданно для меня бросил он.
Я озадаченно почесал затылок и, не давая капитану Махмуду одуматься, сказал:
- Да мы это и так делаем! Факт, что с нашей стороны нет никакой вони! Но, понимаешь, господин капитан? - я по-дружески хлопнул его по плечу:
- Бывает, что иного выхода нет! Вы должны считаться и с нашими интересами.
- Не забывайте, мистер - егуд, что будка ближе к нам, чем к вам! Мы можем её отвоевать силой и таким путем решить наши проблемы навсегда!- неожиданно пригрозил он .
- На пару метров ближе, можно подумать!- поспешно отреагировал я. - Да и мы, в таком случае, не будем сидеть, сложа руки! Но я уверен, ни нам и ни вам не нужна эта дурацкая война!
Не так ли, господин капитан? Люди всего лишь хотят... сделать свои дела.
Иорданский офицер впервые улыбнулся и серьезно задумался.
Я спокойно выжидал, глядя на многочисленные стволы винтовок, направленных на меня с вражеской близкой позиции.
Наконец капитан хитро подмигнул мне и, продолжая улыбаться, промолвил:
-Ладно, вы в чём-тоя, может быть, и правы! Но ты можешь пообещать мне одно?
-Что именно, капитан?- осторожно спросил я.
- Когда ваши будут сюда приходить, пусть иногда оставят после себя рулон туалетной бумаги.
Капитан опять хитро улыбнулся и добавил извиняющимся тоном:
- Нам такой подтирки, к сожалению, не выдают, а газетами - сам понимаешь…. Ваша бумага такая душистая, мягкая…
- Нет проблем! - поспешно согласился я. – Так и будет! Слово офицера!
- удовлетворенно вздохнул капитан Махмуд, Ну что ж, - я передам ваши предложения моему начальству.
Ответ как обычно получите через представителя ООН.
-Ну и отлично!- удовлетворенно вздохнул я, протягивая ему руку, - очень вам благодарен! Салам Алейкум![4]
Капитан выпрямился и, игнорируя мою протянутую руку, щелкнув каблуками, резко отсалютовал.
- Может быть, мы когда-нибудь встретимся при других обстоятельствах?- продолжил я, козыряя ему в ответ,
– видишь, как мы легко договорились? И кто его знает?
Может, с Божьей помощью, когда-нибудь и наши лидеры так договорятся! А? И тогда, наконец, и мир наступит между нашими народами!?
- Инч Алла, яхаваджа! Инч Алла – яхаваджа – Дай Бог, приятель (арб)Инч Алла! – тихо пробурчал капитан, отдаляясь и, лишь, у самой колючей преграды, он обернулся и громко бросил:
- Мар Саламэ, егуд[5]!
- Мар Саламэ, Махмуд!
Добавить комментарий