Передо мной лежит книга “Поэты, которых мы не знали”. ["Поэты, которых мы не знали". Стихи, Seagull Press, 2005. Составитель Анна Тоом]. Кто же эти “поэты, которых мы не знали”? Кого-то мы все знали, но не как поэтов: например, драматурга Александра Вампилова. Чьи-то имена знали, главным образом, литераторы: переводчика эстонской и новой европейской поэзии Леона Тоома (широкий читатель имени переводчика не помнит) и драматурга Вадима Коростылёва — не помня фамилии автора, вся страна распевала его песни из кинофильма “Айболит-66” (по его же сценарию): “Нормальные герои всегда идут в обход!” и “Это даже хорошо, что пока нам плохо!” Историк литературы и редактор Маэль Фейнберг знакома ещё более узкому кругу, а Елена Матусовская по профессии была и вовсе не литератор, а искусствовед. Но все эти люди жили литературой, поэзией и в поэзии себя выражали. Стихов своих они не публиковали и поэтому писали без всякого “внутреннего редактора”, но их стихи и не специально “антисоветские” или “диссидентские”: они просто плод жизни души. У Пастернака есть слова: “Так начинают жить стихом”. Все эти пять авторов “начали жить стихом” и так и жили стихом всю свою жизнь (трое из пяти — короткую или очень короткую). В целом все стихотворения покрывают период с 1947 по 1990 годы и являются бесценным искренним поэтическим свидетельством этих лет. В них авторы говорят “о времени и о себе”.
Составитель сборника, профессор психологии и литератор Анна Тоом, поделилась с нами собранным ею уникальным литературно-историческим материалом. К стихам каждого автора она даёт скупую, но информативную и острую биографическую справку. За каждой справкой судьба — одновременно и всей страны, и отдельной личности.
Книга с большим вкусом оформлена Анастасией Антокольской. Так и надо издавать стихи, чтоб и оформление оставалось в памяти — вспомним, к примеру, поэтические сборники издательства “Алконост”.
В сборник включены редкие фотографии: многие из архивов семьи Анны Тоом, другие ей удалось разыскать в архивах родных и друзей поэтов. Чего стоят одни только фотографии актёров фронтового театра! Сорок второй год, ставится “Ночь ошибок” Голдсмита. Питомцы арбузовской студии: Леон Тоом и Александр Галич в напудренных париках, в костюмах XVIII века с жабо. А вот Вампилов с однокурсниками на картошке. Вот Борис Слуцкий, Леон Тоом и его сын Андрей — где-то в Подмосковье. Это фотографии полувековой (и больше) давности. На нас смотрят другие лица, не такие, какие мы видим вокруг себя сейчас. Говорят, что Алексей Герман для своего фильма “Иван Лапшин” искал актёров и массовиков вот с такими, более аскетическими, что ли, лицами.
Мне вся эта книга показалась очень нужной, очень интересной. Стихи, в ней напечатанные, пусть иногда и неровные, часто глубоко меня трогали. А всё же, какие это стихи: хорошие? средние? Приведу несколько отрывков; судите сами.
1.
Освобождают, милуют, прощают
и мудрых старцев и слепых котят.
Актируют, судимости снимают…
Того гляди, и нас освободят.
....
Дадут всего, на все потрафят вкусы,
у всех нащупав слабую струну.
Дадут и колбасы, и кукурузы,
Дадут всего, но только не страну!
(Леон Тоом, 1956 г.)
2.
Только юность стремится так жадно
и нетерпеливо
Все вопросы задать. И уйти,
не дослушав ответ.
Книгу жизни листая,
вперёд заглянуть торопливо
и, случайно обмолвившись,
выразить время и век.
....
(Елена Матусовская)
3.
О нет, я не осталась жить — я с вами!
А женщина, что пьёт с друзьями чай
И занята какими-то делами,
Забыта Богом, видно, невзначай.
....
(Маэль Фейнберг)
4.
Надо долго прожить, чтобы стать молодым,
И врагов пережить, чтобы стать молодым,
И друзьям послужить, чтобы стать молодым,
Надо песню сложить, чтобы стать молодым.
....
(Вадим Коростылев)
5.
Жизнь проходит, как испуг — вдруг!
(Вадим Коростылёв)
Из пятерых авторов сборника трое умерли до срока и предвидели в стихах свою судьбу. Двое прожили долго, но тоже оставили после себя пронзительные строчки о самом, в сущности, важном — о жизни и смерти. Как-то не хочется ставить за эти строки отметки. Такое же ощущение было у всех, кому я этот сборник давала читать. Кроме одной моей знакомой, которая сказала: “Ну, это не поэты.” Я поинтересовалась, кто же, кроме самых великих и безусловных (“их мало, их, может быть, трое”), — поэты. Знакомая назвала несколько имён, среди них Вознесенского.
Лично я была бы счастлива во “времена застоя” прочесть в газете любое стихотворение сборника, а не отрывок из поэмы Вознесенского “Зарев” (цитирую по памяти):
О парижские писсуары!
Как наивен ваш ритуал…
И в другой стране, не во Франции,
Ко мне флегон ввалился фразистый,
Гладко выбритый, как писсуар.
....
Не пытайтесь меня прощупывать,
Провокаторы из НТС,
Занимающиеся алхимией:
Ни судьбу мою, ни стихи мои
В ваши святцы вам не занесть!
Стихи сборника “Поэты, которых мы не знали” обманчиво безыскусны. Но если мы будем относить к поэзии лишь изощрённые стихи — либо только словесные выкрутасы версификаторов, либо настоящие, но нередко трудные для восприятия стихи, как у Цветаевой или Пастернака (который, кстати, с годами, как известно, впал “в неслыханную простоту”), то мы лишим русскую поэзию и Павла Когана, который “с детства не любил овал”, и Наума Коржавина, который “с детства полюбил овал за то, что он такой законченный”, — а хотим ли мы этого?
Рассуждая на тему, кто поэт, кто не поэт, и выписывая из стихов сборника исповедальные строки, грустные, а то и трагические, я всё время чувствовала, что мне это что-то напоминает. И, наконец, вспомнила. В романе Тургенева “Новь” Марианна и Нежданов читают вместе стихотворение Добролюбова “Пускай умру — печали мало”. Стихотворение “горько и горестно донельзя.” Оба глубоко тронуты им. “Надо такие стихи писать, как Пушкин, — или вот такие, как эти добролюбовские”, — говорит Марианна. Затем, будучи женщиной молодой и категоричной, рубит с плеча: “Это не поэзия”, но как тонко чувствующая и независимая натура добавляет: “но что-то не хуже её”.
Добавить комментарий