Исповедь бывшей спортсменки
* Не забыть отдать домработнице Ларисе аванс за этот месяц.
* Планерка в офисе, подготовить данные по проливу за неделю.
* Встреча с Ханафеевым. Напомнить о допоставках дизеля.
* Пресс-конференция по запуску нового нефтеперерабатывающего завода. Набросать черновики ответов.....
«Что еще забыла?» - мысль, засевшая в голове, не давала покоя. Бросила взгляд на часы. Уже почти двадцать второе, еще пара минут и наступит этот день - день второго моего рождения. Воспоминания нахлынули волной, не вытесняя реальности, но заставляя отстраниться от происходящего... Семнадцать лет назад. 22 декабря, разделившие мою жизнь на «До» и «После».
* * *
- Ты будущая олимпийская чемпионка! Ты лучшая. Докажи это всем! - слова мамы. Они – напутствие, набат, мантра.
Повторяя их про себя, я шла к разновысоким брусьям с прямой спиной, как учила тренер. Голова высоко поднята. Вытягиваю носок при каждом шаге. Знаю, как выгляжу со стороны. Невысокая, скорее даже мелкая, с задранным как у зазнайки носом. Ну да мы, гимнастки, здесь все такие. Иные не побеждают. А тут собрались победители. Чтобы определить лучших, тех, кто войдет в сборную страны. И ради этих мест все мы уже заплатили свою цену. Годы тренировок, боли, слез, травм, диет. Навряд ли хоть кто-то из нас в двадцать будет много выше полутора метров. Рост - еще одна плата. Высоким на брусьях, бревне - нет места: центроваться на больших оборотах очень тяжело. Слишком велик риск травмы. Вот поэтому-то еще с семилетнего возраста самых перспективных и подсаживают на добавки, что выводят кальций из организма, чтобы не выросли больше нужного.
А гордость, с которой каждая несет себя по матам, - тоже вещь особая, культивируемая и лелеемая тренерами. Всем и каждой говорят, что ты - лучшая, заставляя добиваться невыполнимого на первый взгляд. И учат видеть в той, с кем делишь зал, не друга - соперницу.
И как иначе - подруге можно уступить, проиграть. С конкуренткой же будешь вырывать из себя все жилы ради того, чтобы стать лучше, чем она.
Ладонные накладки в тальке. Шаг, еще один. Разбег. Тело привычно взлетает. Руки, не по-детски сильные, хватаются за перекладину. Вдох-выдох.
«У меня все получится», - мелькает в голове мысль. Тренер заявила сложный элемент: из оборота стоя перелёт Ткачёва прогнувшись. На тренировках он получался, правда, не всегда. Но до отбора не было времени его доработать. Решили идти ва-банк, на страх и риск родителей, подписавших все бумаги, согласно которым ответственность в случае травмы они берут на себя.
Мама и папа мои - фанаты спорта. В прошлом оба биатлонисты. Они и познакомились-то на сборах. Живут, дышат, спят, умрут, наверное, и то со спортом. Двух своих дочерей - меня и Алису - отдали в гимнастику, едва каждой исполнилось по три года. Они верят, что кто-то из нас двоих обязательно должен взять олимпийское золото. Поэтому с детства обеих готовили только к победе. Школа, подружки, игры во дворе - это было мимо, не интересно для нас. Зал, брусья, бревно, маты, конь. С ними порою по целому дню, вместо школы. Скольким пятилеткам они дарили надежды?
Родители приводили сюда своих девочек, своих куколок. Кто-то из них хотел просто здоровья для своих детей, не гонясь за высокими достижениями. Те малышки были счастливицами.
Но как только мамы и папы решали, что стоит заниматься не ради здоровья и спорта, а ради побед - всё. Другой подход тренеров, другая программа, другие нагрузки. Ты упала? Боль такая, что не можешь говорить? Главное - нет перелома. Поэтому встала и пошла. На новый заход. И так изо дня в день, без праздников, тортов и шоколада. Потому что каждое утро перед тренировкой - взвешивание.
И вот до места в сборной - всего один шаг. Один наскок, один смешанный хват, один... рука сорвалась.
Падения я не запомнила. Просто вспышка. А потом... носилки, скорая, палата.
И одиночество. Как-то враз не стало всего, что было до этого смыслом. Диагноз: смещение позвонков. В перспективе через пару лет - ограниченная подвижность. А спорт... разве что шахматы. Настольный теннис - и то уже слишком подвижен и потому опасен для здоровья.
Мама, приходящая всё реже. Нарочито-шумная, хвастающаяся успехами Алиски. Папа, прячущий глаза. Сестренка, что заходила и каждый раз словно извинялась: будто заняла моё место в сборной не по праву, а укравши. Им было неловко за меня, выпавшую из их семейной обоймы. Иногда казалось, что в палату они приходят не ради меня, а ради своей совести.
Это раздражало. В такие моменты особенно остро чувствовалась пропасть между капельницами, куском неба в обрамлении оконной рамы, неистребимым больничным духом, который проникал даже в сон, и целым миром, что дышит там, за пределами серого типового корпуса. Миром, в котором жили мама, папа, Алиса. Жаль, что они его не замечали, отринув, добровольно сузив до стен спортзала.
Менялись медсестры и нянечки, которым родители передавали серые конверты за «дополнительный присмотр»: чтобы переворачивали, не допуская образования пролежней, ухаживали, обращали внимания чуть больше, чем на других пациентов. Полагаю, что такие же конверты перекочевывали и в карман зав. отделением, ибо менялись и соседки по палате, я же обосновалась здесь с постоянной пропиской.
В рутине больничной жизни я начала свыкаться со своим новым местом. Новой ролью, не сильно отличной от роли флюгера, что прикован к крыше и не волен даже сам повернуться. Ветер - вот кто решает, в какую сторону ему смотреть. В моем случае миссию Борея выполняла медсестра.
Все изменилась вьюжным февральским утром, когда в палату привезли очередную новую соседку... Ссохшаяся, морщинистая. Внешне создавалось такое ощущение, что она была олицетворением самой старости. И в то же время она не могла не вызывать уважения: не надоедала брюзжанием, что зачастую так свойственно пожилым людям; не хваталась за сердце всякий раз после вечерних новостей, не пускалась в пространные рассуждения-воспоминания о былом и не пыталась учить всех и вся, что и как правильно.
Иногда, глядя на неё, у меня создавалось ощущение, что сильная, еще молодая, но уже много пережившая душа заперта в теле, которое ей, душе, не по возрасту. Цепкий, прямой взгляд порою препарировал. Острые, жгучие, словно негашёная известь комментарии заставляли подобраться. А логика её некоторых поступков осталась непонятной мне до сих пор.
Спустя годы, возвращаясь мыслями в то время, поймала себя на том, что, пожалуй, если я в старости буду на неё чем-то похожей, нужно будет сказать судьбе спасибо.
Некоторое время новая соседка присматривалась ко мне, а после очередного маминого посещения без обиняков произнесла, словно приговор зачитала:
- Не думала, что победителей куют из свинца. Всегда считала, что из стали.
Её слова задели, разозлили. Поневоле захотелось ответить.
- А вам-то какое дело?
- Мне - никакого. Я своё отжила. А вот у тебя всё впереди. Думаешь, одна дверь закрылась и кругом стена? Посмотри, в любой стене, в любом заборе обязательно есть дыра, щель. Вот в неё и лезь. Борись, дерись. Это твоя жизнь, и другой не будет. Как бы ни мечталось.
Поворот головы - пока единственное, что давалось мне самостоятельно.
- А если сил, возможности даже ползти нет?
- И ты веришь врачам? Что они твердят тебе, уткнувшись в листы: в перспективе - ограниченная подвижность? - старуха презрительно хохотнула. - Запомни. Медицина, увы, не совершенна, её возраст всего несколько сотен веков. Гораздо более совершенно то, что создавалось природой миллионы лет - наше тело. Оно способно к восстановлению. Нужно только приложить все силы, все желание. Хотя... и советами этих шарлатанов-эскулапов всё ж таки пренебрегать не стоит. Иногда они дельные вещи говорят. Жаль, что только иногда.
Её короткая речь, сухая, рубленная, и в то же время по-своему эмоциональная, что-то перевернула во мне. Похоже, собеседница это уловила и продолжила:
- Хочешь, помогу тебе. Но не просто так.
- А как?
- Ты встанешь на ноги. Будешь полноценной. Но моё условие: не вернешься в спорт, гоняться за эфемерной наградой, а проживешь ту жизнь, которую я не сумела дожить.
- Это какую?
- Счастливую. Следуя за своей мечтой, а не гонясь за целью, которую кто-то другой перед тобой поставит. Знаешь, что самое сложное в этом мире? Просто быть счастливой, не жить ожиданием, что вот завтра-то будет все идеально, а проживать каждый миг. И делать это не в одиночестве. Судьба подарила мне многое – грех жаловаться, но кого не было - это того, на чье плечо я могла бы опереться в трудную минуту. Не было детского смеха в моей квартире.
Старуха замолчала, а я почувствовала себя лишней в палате. Словно эта исповедь, обнажившая самое сокровенные, предназначалась лишь больничным стенам.
- Так что решай.
Терять мне тогда было нечего, я согласилась.
Потекли больничные будни. Процедуры, упражнения. Вроде бы все то же самое, но я внутри становилась другой. Моя соседка учила меня не алгебре с геометрией, не языкам, этикету или программированию, она учила меня смотреть на жизнь по-новому. Ценить то, что раньше воспринималось как глупость, и не обращать внимания на казавшееся до этого архиважным. Тогда я поняла одно: ценность жизни в самой жизни. Не в каком-то определенном её миге - рождении, смерти, свершении. Она - во всех её проявлениях: любви, радости, боли, ненависти. В каждом вздохе. В людях, которые рядом.
Эти простые истины знакомы большинству представителей вида homo sapiens, но душой, сознанием так и не поняты, не приняты. Зачастую человек сам себя ограничивает в погоне за призрачным «завтра», преследуя мечту. А этого самого «завтра» нет. Есть «до», которое редко можно исправить. Есть «сейчас», которым дышишь.
Я это поняла и приняла. Это стало моей аксиомой.
Родители с сестрой уехали сначала на сборы, потом на олимпиаду, затем Алиске предложили турне. Открытки из разных мест, фотографии, редкие звонки.
Ещё один год отдалил меня от тех, кто раньше был моей семьей. Но я была благодарна провидению за замену. С моей соседкой мы не то, чтобы сдружились. Я её уважала. Она увидела во мне своего позднего ребенка.
Оказалось, что в свое время эта сильная, по-своему уникальная женщина была журналисткой. Военной, прошедшей от Москвы до Рейхстага, а потом, несмотря на железный занавес, объездившей полмира. Правда, не Лос-Анджелесы и Парижи были местами ее вояжей, а Камбоджа, Пакистан, Куба. С камерой в обнимку она видела и потери, от которых в раз седеют виски, и радость, от которой немеют. Ее рассказы заставили меня еще больше влюбиться. Влюбиться в жизнь. По-новому.
А когда через три года я смогла ходить, врач не поверил. Несколько раз перечитал первоначальный диагноз. Жаль, разделить радость с соседкой я не смогла. Костлявая с косой успела подкрасться к ней в своих мягких тапках.
Мама с папой же радовались моей главной победе лишь до слов:
- Больше я спортом заниматься не буду.
На вопросы: почему? может, попробуешь снова? - я ответила категорично: « Нет!». Чем весьма расстроила родителей. После такого заявления они окончательно переключились на Алису. А я с рвением засела за школьную программу. И смогла за пару лет наверстать упущенное. После - поступить в престижный вуз. Без блата.
Сейчас мне тридцать. Я единственная женщина-топ-менеджер в крупной нефтяной компании. Счастливая жена и мама, про таких часто говорят self-made woman.
Единственное, с Алисой и родителями почти не общаюсь. Они так и не смогли простить 'предательства': к брусьям после выписки из больницы я так ни разу и не подошла.
Цифровое табло показывало ровно полночь. Дочурка недовольно завозилась в кроватке, но, выпятив попу кверху, успокоившись, заснула.
* Заехать в церковь.
Последняя размашистая запись в ежедневнике на странице с титулом "22 декабря". В планах на день должно быть место для семьи. А соседка по палате стала для меня семьей. Не по крови. По духу. И хоть была она ярой атеисткой, а всё же молебен каждый год я ей заказываю.
***
Добавить комментарий