Суд над Ильей Фарбером еще раз показал, что мы имеем дело с чудовищем, которое идет через человеческий лес, давит, хрустит нашими костями, и никто не знает, куда повернет уродище, кто подвернется под его ногу.
farber-gazeta-ru w.jpg
8 сентября 1998 года нижегородец Алексей Михеев подвез Марину Савельеву на своей машине из Богородска в Нижний Новгород. В тот день она домой не явилась. Родственники написали заявление. Михеева арестовали и начали допрашивать. Подключили к мочкам ушей провода, включали ток. Он сознался, что изнасиловал и убил девушку. Потом сознался еще в четырех убийствах. Улучив момент, выбросился из окна кабинета, сломал позвоночник. А Мария Савельева пришла домой: сказала, что была в гостях у друзей.
Алексей стал калекой. Не мог даже сидеть, лежать мог только на животе. По всему телу — чудовищные язвы. О вопиющем случае написал норвежский журналист. Михеева привезли в Норвегию и лечили на деньги журналиста и норвежского фонда полицейских в отставке.
До российского суда дело шло 7 (семь) лет. Алексей Михеев 26 раз обращался в суд и прокуратуру — и 26 раз ему отказывали. Искалеченному парню наше правосудие отвечало: «Оснований для отмены решения о прекращении уголовного дела нет».
Никто, ни одна семья не вынесла бы такой борьбы. Но делом Алексея Михеева занимался Нижегородский общественный комитет против пыток. Он и довел его до Европейского суда по правам человека. В 2006 году ЕСПЧ обязал Россию выплатить Алексею Михееву 250 тысяч долларов в порядке компенсации.
Пример с Михеевым уникален даже для нашей действительности, но для правозащитников, в принципе, один из многих. Сотни людей обращаются в общественные организации за консультацией и помощью. А что теперь будет? Ведь нижегородский комитет против пыток объявили «иностранным агентом» и грозят закрыть. Равно как и фонд «Общественный вердикт», оказывающий гражданам правовую помощь, центр «Мемориал», ассоциацию «Агора» и другие. На сегодняшний день количество их перевалило за сто. Приостановлена деятельность ассоциации по защите прав избирателей «Голос».
Некоторые пытаются остановить репрессивный раж власти доводами от противного. Дескать, общество в ответ радикализируется, включая подпольную деятельность, участников уличных протестных акций станет больше. Приводятся даже социологические выкладки. Мол, в декабре 2012 года желающих участвовать в митингах было 3 процента, а в январе 2013 года — 5 процентов. То есть закручивание гаек вызывает обратный эффект.
Однако обратим внимание на последнюю цифру. Наверно, эти 5 процентов не внушают власти никаких опасений: ну что такое 5 процентов...
Если же говорить о конкретной ситуации с НКО, то есть результаты социологических опросов.
Год назад, когда законопроект об «иностранных агентах» был внесен в Госдуму и активно обсуждался, газеты выходили примерно с такими заголовками и подзаголовками: «ВЦИОМ: россияне всецело поддерживают закон об иностранных агентах. 64 процента опрошенных посчитали недопустимым участие некоммерческих организаций в политической жизни страны».
Да, там в самой формулировке был подлог понятий, подталкивание опрашиваемых к определенному выводу. Вначале ВЦИОМ констатировал как факт, что НКО используют средства «для участия в политической деятельности, например, организации митингов, выступлений, пикетов, выпуска листовок». И затем уже следовал собственно вопрос, опять же констатирующий, как само собой разумеющееся, факт политический деятельности: «По Вашему мнению, допустимо или не допустимо, что некоммерческие организации, получающие деньги из-за рубежа, участвуют в политической жизни нашей страны?»
Что тут ответит человек, мало знающий или вообще не знающий о работе НКО в мире и в России? Да конечно же — недопустимо!
Здесь мы имеем манипулирование в чистом виде. Но если респонденты позволяют манипулировать собой, поддаются манипулированию (по незнанию или каким другим причинам), то это уже проблемы респондентов, то есть общества, народа.
Через год уже Левада-Центр (по иронии судьбы тоже объявленный «иностранным агентом») провел свой опрос. Как выяснилось, 39 процентов слышали, а 62 процента россиян или затруднились с ответом или ничего не слышали о массовых проверках НКО.
Тем не менее, 53 процента (20 — «определенно да», 33 — «скорее да») одобрили «жесткие санкции вплоть до ликвидации к НКО, которые занимаются политической деятельностью, получают средства из-за рубежа».
И Левада-Центр тут сманипулировал, представив как факт политическую деятельность на иностранные деньги. Но повторю: если опрашиваемые в чем-то не разобрались, то это (объективно) их проблемы. И потому, так или иначе, можно считать, что фактическая ликвидация НКО происходит с одобрения россиян. В массе, как говорится. Это извечный российский сюжет: народ не защищает своих защитников; хотя бы потому, что не знает о них, не понимает, чем они занимаются.
Ну, а когда отдельный гражданин столкнется с нарушением своих прав, нигде ничего не добьется и по совету что-то слышавших обратится в правозащитную организацию, то узнает, что ее закрыли. С его одобрения и поддержки.
Осташковский (Тверская область) прокурор и судья на всю страну заявили, что учитель Илья Фарбер из деревни Мошенка с населением в 215 человек «общественно опасен» и «дискредитировал систему власти».
Что там было, мы доподлинно не знаем до сих пор, несмотря на два суда. С одной стороны, сельский учитель, он же заведующий местным клубом, с другой — могущественный в Тверской области человек, глава компании Горстрой-1. При этом учитель — вымогатель взятки то ли в 132, то ли в 300 тысяч рублей, а глава компании — потерпевший, по его заявлению в ФСБ и арестовали Фарбера. Ну, в жизни, всякое бывает, возможно, и вымогал, обещая подписать акт о ремонте клуба. Сам же Фарбер утверждает, что из своих денег покупал материалы, платил рабочим, а в Горстрой приехал, чтобы ему, как договаривались, возместили затраты. Там его и повязали.
Сомнения возникли уже в ходе первого процесса, когда прокурор в качестве доказательства представил аудиозапись, на которой ничего нет, но прокурор уверял присяжных: «Это хруст денежных купюр, я насчитал 30 хрустов по 5 тысяч». И больше — никаких доказательств, кроме заявления директора Горстроя-1. А также прокурор говорил, обращаясь к присяжным: «Может ли человек по фамилии Фарбер бесплатно помогать деревне?»
Верховный суд отменил прошлогодний приговор — 8 лет колонии строгого режима — и вернул дело на доследование. Однако Осташковская городская Фемида не поступилась принципами, и нынче практически полностью продублировала обвинительное заключение и вердикт суда — 7 лет в колонии строго режима.
Конечно, история вызвала общественный резонанс. Почему — «строгого режима»? По закону, к строгому режиму приговаривают за особо тяжкие или повторные преступления, то есть рецидив. Ни того, ни другого здесь нет. Поэтому выглядит вопиюще непонятным сообщение «Новостей» Первого телеканала: «Суд учел смягчающие обстоятельства — наличие у подсудимого детей и положительную характеристику».
Конечно, активно обсуждаются примеры из параллельной российской действительности. Допустим, «вымогал» Фарбер эти 132 или 300 тысяч. Подозреваемые в многомиллионных и миллиардных хищениях ходят до суда на свободе, под подпиской о невыезде, а деревенский учитель 2 года уже отсидел в СИЗО. Осужденным за многомиллионные и миллиардные хищения — условные наказания (следуют списки), а за 132 или 300 тысяч — 7 лет, да еще строгого режима. Последний пример — бизнесмен Андрей Шмаков признан виновным в неуплате государству налогов на сумму 32,4 миллиарда рублей, приговорен к 2,5 годам в колонии общего режима.
Или сравним с убийствами. Четыре года назад в городе Чайковский Пермского края один из его жителей избил жену, несколько раз ударил ножом, а потом застрелил. Приговор — 9 лет в колонии строго режима.
В мае нынешнего года другой его житель, распивая спиртные напитки с приятелем, убил его ударом топора по шее — 8,5 года в колонии строго режима.
Сопоставимо с приговором Фарберу. Причем в сообщениях пресс-службы Следственного комитета в обоих случаях не называются фамилии убийц. Наверно, чтобы из соображений гуманизма не нанести им психологическую травму.
Может, потому и циркулируют самые разнообразные слухи-объяснения: мол, это бывшая влиятельная любовница поквиталась с ним при помощи местных служителей правопорядка... Или: это какой-то чин ФСБ отомстил за то, что та красавица его отвергла и предпочла заезжего москвича... Или: Фарбер, пользуясь своей московской образованностью, вел себя высокомерно, а кому ж это понравится...
Хорошо: тогда, значит, не заводи красавиц-любовниц из аппарата, вообще обходи красавиц стороной, не выставляй свою «грамочность», не читай вслух стихи — и не получишь 7 лет строго режима?!
В заключение обратим внимание на обвинительное заключение и приговор: Фарбер «общественно опасен... дискредитировал систему власти».
Когда министр прокладывает за счет государства дорогу к поместью родственника, понятно: дискредитирует... Когда в Твери арестовали и осудили разом 13 депутатов, мэра города, начальника муниципальной милиции, понятно: власть... Когда за хищения из бюджета арестовали и судили губернатора Тверской области, понятно: губернатор... Когда заместитель председателя Госдумы подает в милицию заявление, что ее квартиру обокрали и представляет список в 90 предметов из золота, платины и брильянтов, включая изделия марки «Тиффани» и яйцо Фаберже — тут поневоле задумаешься о связи власти и непонятного богатства бывшей работницы «Союзпечати». Но какую власть представлял и «дискредитировал» сельский учитель?
«Дискредитация системы власти» присутствовала и в первом приговоре, и повторена во втором. Значит, не случайна, значит, эта формулировка для прокурора и судьи принципиальна. И не только для них, наверно. Прокурор, например, сказал, что ему перед заключительной речью надо посоветоваться с областным начальством.
36-летний москвич Илья Фарбер не первый раз приезжает в деревню. Работал он в подмосковном селе учителем рисования, организовал в школе фотовыставки, театральный кружок, секцию у-шу, экологический кружок, выиграл для школы два гранта — американский и британский. Через два года его уволили «по несоответствию».
В селе Мошенка он учил детей музыке, рисованию, читал им вслух книги, заливал ледяные горки, устраивал на Масленицу карнавал. Скажем мягко: местные его не понимали. А он, по словам коллег-учителей, не осознавал, что у местных свой менталитет, установившиеся жизнь и правила, и слишком яркое поведение учителя воспринимается в лучшем случае с насмешкой, в худшем — враждебно. Одна из учительниц даже говорила так: «Если проводить историческую параллель, то я бы сравнила его с народниками, которые шли в деревни просвещать массы. Да только его народ здесь не понял».
Судя по многим признакам, не ужился бы Фарбер и тут. Ну что ж, дело житейское, далеко не всегда индивидуум и среда в тесном деревенском общении обретают гармонию.
Но причем тут «дискредитация системы власти?» Может, прокурора и судью как «местных» раздражало, что человек из Москвы приехал работать в Мошенку? Это ведь не просто деревня с населением в 215 человек. Это — своего рода столица, центр муниципалитета из 28 (!) деревень. С общим населением 435 человек, по данным 2008 года. Для образного представления перечислим некоторые: Большое Веретье — 21, Бородино — 10, Бухвостово — 2, Глебово — 10, Доброе — 2, Дубово — 5, Заплавье — 66, Заполек — 4, Красуха — 45, Княжое — 4, Климова Гора — 20, Малое Веретье — 0...
И сюда приехал человек из Москвы. Ну, приехал. И что?
Неужели прокурор и судья считают, что водить хороводы, читать детям книги, учить их рисовать яркие картинки — значит «дискредитировать систему власти». Или они подозревают, что культуртрегерская активность Фарбера оттеняет, показывает власть в невыгодном свете. И потому «общественно опасна».
Впору серьезно задуматься: что хотели сказать столь многозначительным заявлением прокурор и судья. Они оставили необъятный простор для предположений. Что в тысячу крат «общественно опасней»
Добавить комментарий