Кто спорит — у нормальных людей ничего эдакого не водится. У Алексея же Павловича Семёнова завёлся. По невыясненным причинам — то ли от сырости, то ли от сухости.
Обосновался на кухне, топотал по квартире, молоточком стучал — сапожник всё-таки. Брал в холодильнике молоко, покуривал трубку, вздыхал.
Семёнов не сразу заметил, что живёт теперь не один. Он не особо обращал внимание на интерьеры.
Уходил Семёнов рано — глотал кофе до прояснения в голове и нырял в мутноватое утро, в трамвайный лязг и человечью скученность. Проводил день среди жужжащих и взвизгивающих станков, проводов, гаек и шильдиков. Вечером Семёнов приходил, не глядя по сторонам, после холостяцкого ужина брался за отвёрточки, колёсики и прочую мелочь и до кругов перед глазами мастерил. Он делал — нет, не делал, он создавал — модели ретро-автомобилей. Автомобили получались не просто настоящие — как живые. Они стояли на полках, готовые вот-вот мигнуть фарами, взреветь мотором и сорваться с места, чтобы нестись далеко-далеко...
Надо полагать, Семёнов долго бы ещё не замечал соседства. Однажды вечером рядом протопотало тихонько, потом за рукав дёрнули и заявили:
— Дай молоток! — Семёнов, не глядя, протянул требуемое. Через несколько минут прозвучало: — Возьми!
Семёнов так же, не глядя, забрал молоток и только потом поднял глаза. Перед ним стоял, покачиваясь с пятки на носок, человечек. Маленький, в полметра ростом, упитанный, бородатый, одетый во всё зелёное — и рубашку, и жилет, и штаны, заправленные в гетры. Мелкий посмотрел на Семёнова внимательно, словно убеждаясь, что тот всё разглядел, и представился:
— Джеймс О’Брайен.
— Э-э...
— Лепрекон, — добавил О’Брайен и кивнул. Подтвердил.
— Алексей Семёнов. Инженер, — только и осталось ответить Семёнову. — А вы... здесь?..
— Ненадолго. Поживу у тебя чуток, — непререкаемым тоном выдал Джеймс. После чего развернулся на каблуках и умчал из комнаты.
Семёнову и в голову не пришло возражать. Он редко возражал жизни — складывается, значит, складывается. В своё время у Алексея сложилось закончить электротехнический факультет и устроиться инженером. Сложилось жениться на однокурснице и развестись на ровном месте — когда Лара ни с того, ни с сего сказала: «Ухожу от тебя». Сложилось не спиться от отчаяния, потому что некогда и не с кем — друзья успели рассосаться раньше. Сложилось к сорока годам превратиться в почти не помятого гражданина заурядной сероглазой и русоволосой среднерослой внешности. Ну а теперь сложилось так, что сам собой завёлся лепрекон. Почти домовой, только покрупнее.
Следующим вечером О’Брайен поджидал на кухне — на столе красовалась пыльная бутылка с неразборчивыми надписями. На вопросительный взгляд Семёнова лепрекон ответил:
— Давай хоть познакомимся толком.
Джеймс курил трубку, рассказывал уморительные похабные анекдоты о феях, горланил гэльские песни. Семёнов пьянел потихоньку, отвечал анекдотами о поручике Ржевском, над которыми лепрекон хохотал, задрав к потолку рыжую бороду. Стены и шкафчики покачивались в дыму, которым понемногу заволокло кухню, и Семёнову было уютно, как давно не бывало. Засыпая, он подумал: «Лепрекон — это даже хорошо, даже очень...»
Так они и стали жить дальше. Семёнов приходил и мастерил, Джеймс иногда присоединялся и тачал какую-то мелкую обувь. Соседи молчали, перекидывались иногда парой слов, курили...
Как-то вечером Семёнов явился домой и обнаружил на диване бледного, растрёпанного лепрекона.
— Помираю, — клацнул зубами Джеймс и добавил несколько слов на незнакомом языке — видимо, по-ирландски.
— Я тебе помру, — процедил Семёнов и двинул на кухню — там в шкафчике затаилась аптечка.
Градусник показал тридцать девять. Семёнов уложил Джеймса, укутал одеялом и принялся искать аспирин. Лепрекон кое-как проглотил таблетку и затих. Вскоре забормотал непонятное, лоб его покрылся испариной. Семёнов устроился в кресле напротив и взял в руки очередную модель. Затем покрутил, взглянул непонимающе и поставил на столик.
Лепрекон под одеялом казался маленьким и беззащитным, даже борода заострилась и клювом смотрела в потолок.
«А как же на него наши лекарства действуют? — подумалось Семёнову. — Помогают, или?..» Он встревожился. Щупал Джеймсу лоб, прислушивался, вглядывался и беспокоился всё больше. Похоже, аспирин не помог — лепрекон весь горел и глаз не открывал.
Мало-помалу Семёнов запаниковал. Эдак Джеймс и вправду помрёт — с таким бестолковым лекарем. И что делать? Как быть, как его лечить?
Семёнов не придумал ничего лучшего, чем позвонить в «Скорую». Продиктовал адрес, получил указание ждать и начал метаться по квартире.
Метался он с полчаса, пока в дверь не позвонили. Миловидная, уютно-пухленькая девушка в белом халате строго спросила:
— «Скорую» вызывали?
— Да, да, проходите, пожалуйста.
— Где больной? — деловито поинтересовалась девушка.
— Вот... — Семёнов указал в сторону дивана.
Докторша увидела Джеймса и посерьёзнела ещё больше.
— Лилипут? — спросила она шёпотом.
Семёнов кивнул, благодарный за то, что самому ничего выдумывать не надо.
Девушка ловко осматривала и слушала лепрекона. Семёнов взирал на неё с приглушенным благоговением.
— Всё понятно. Острая респираторно-вирусная инфекция, — заключила жрица медицины.
Она закатала рукав Джеймсовой рубахи, сделала укол и повернулась к Семёнову.
— Температуру сейчас собьём. Потом обильное питьё, гомеопатические препараты и постельный режим.
Семёнов кивал на каждое слово.
— Не волнуйтесь так, — уже в дверях сказала докторша. — Выздоровеет ваш...
— Друг, — поспешно объяснил Семёнов.
— Не болейте больше, — улыбнулась девушка на прощание.
Лепрекон дышал ровно, тихо и покойно, как дышат спящие усталые люди. Семёнов вновь уселся в кресле и откинулся на спинку без сил. Посидел так, выдохнул. Смутная тоска щекотала изнутри, покусывала. Давно Семёнову не улыбались так — персонально и ласково.
Девушка встала перед глазами как живая — строгая и одновременно уютно-мягкая. Вспомнились и медовый узел волос на затылке, и подбородок с ямочкой, и круглые коленки...
Молоденькая. Замужем, наверное. А если и нет — разве на него такая посмотрит... Да и где её теперь найдёшь — уехала. Не складывается...
Лепрекон заворочался под одеялом, чихнул, матюгнулся и открыл глаза.
— Ну что, обормот ирландский? Где простуду подхватил?
— Где подхватил, там уже нету, — ухмыльнулся Джеймс. Потом свесился вниз, запустил руку под диван и выудил оттуда какую-то блестящую мелочь. Без замаха бросил Семёнову. — Держи!
Семёнов на автопилоте поймал брошенное. В руке у него лежали маленькие, изящные, откровенно женские часики.
— Э-э...
— Упали с неё, — пояснил Джеймс. — Ты ушами больше не хлопай, ладно?
a
— Лёш, а Лёш?
— М-м... — Семёнов повернулся и сонно потёрся носом о макушку жены.
— Лёш, а помнишь, друг, который у тебя болел? Когда мы только познакомились?
— Помню, котёнок.
— Лёш, он же лилипут?
— Намного лучше. Он лепрекон, — Семёнов блаженно зевнул.
— Выдумщик. Вот же выдумщик ты у меня...
Добавить комментарий