Интервью с Марианной Волковой. Марианна Волкова: не только Бродский

100 лиц, сто портретов, сто личностей, сто знаменитостей. Все вместе они - портрет нашего времени. О нем, о нашем времени будут судить по этим людям.

Они делали время, они его меняли. В недавно вышедшем в свет альбоме Марианны Волковой "Мир русско-американской культуры" 100 фотопортретов людей известных - писателей и поэтов, режиссеров и актеров, художников и музыкантов. Судьба была благосклонна к Марианне, подарив ей множество интереснейших встреч.

Есть в книге и портрет одного из самых знаменитых поэтов нашего времени Иосифа Бродского. У каждого из почитателей творчества поэта свой Бродский, свои любимые его стихи. Но многие из нас, наши потомки запомнят Бродского по фотографиям Марианны Волковой. Она фотографировала Бродского на протяжении почти двух десятков лет. Ее альбом "Иосиф Бродский: Портрет поэта.1978-1996", вышедший в Нью-Йорке несколько лет назад, стал уникальным собранием портретов одного поэта работы одного же фотографа. Писатель и журналист Гаррисон Солсберри очень точно сказал об этом альбоме: "Невозможно лучше запечатлеть человека в Нью-Йорке, чем это сделано фотоаппаратом и воображением Марианны Волковой в случае с Иосифом Бродским. Она зафиксировала его в размышлении, в моменты праздности, за преподавательской работой, раскованным, активным и напряженным. В этих фотографиях схвачено присущее Бродскому своеобразие: его выразительное лицо, на котором врезаны следы пережитых страданий, его наморщенный широкий лоб, отражающий работу мучительной мысли, его раздумчивость, вспышки его юмора, его размышления за сигаретой. Бродский - прекрасный предмет для фотообъектива. Он не знает, что такое полное расслабление. Он всегда в движении".

Фотографии Марианны Волковой публиковались во множестве американских и европейских газет и журналов. Тот же Гаррисон Солсберри писал о ней: "Марианна Волкова - художник незаурядной чуткости, и ее фотоаппарат находит особый путь, чтобы высветить человеческую личность". Читатели, наверное, помнят ее книги "Не только Бродский", "Иосиф Бродский в Нью-Йорке", "Юрий Любимов в Америке". Над первой из них Марианна работала вместе с Сергеем Довлатовым, а две другие создавались в соавторстве с ее мужем - литературоведом и музыковедом Соломоном Волковым. Они эмигрировали в США в 1976 году.

- Марианна, у вас самая большая фототека Бродского, больше тысячи его фотографий. А как вы с ним познакомились?

- Это было уже здесь, в Америке. В 1978 году проходила выставка моих работ в Колумбийском университете. И мне предложили опубликовать некоторые из этих фотографий в одном из журналов и добавить к ним новые. А Бродский как раз преподавал в Колумбийском университете. Он еще не был лауреатом Нобелевской премии, но все его знали, ценили, им восхищались.

 Первое впечатление было ошеломляющим. Я в аудитории со студентами. Распахивается дверь и в помещение буквально врывается Иосиф. Стремительный, динамичный. На нем зеленый вельветовый пиджак, в руке неизменный, знаменитый коричневый портфель. И с ходу, бросив портфель на стол, он стал читать стихи Ахматовой, Цветаевой, Мандельштама. Студенты, ни слова не понимавшие по-русски, слушали его как зачарованные. Он на них действовал, как удав на кролика. А потом он читал те же стихи на английском.

Вот тогда и начинались мои книги о Бродском. Он был обаятельнейшим, но сложным в общении человеком. Фотокамера его раздражала, он считал поэзию делом интимным, которое не терпит суеты, фотовспышек, поз и жестикуляции.

Как-то мы договорились, что я приду на вечер его друга Нобелевского лауреата Дерека Уолкотта. После вечера Иосиф устроил мне сцену. "А как вы сюда попали, кто вам разрешил снимать?" А ведь он сам меня приглашал. Я не стала с ним пререкаться, разрыдалась и ушла. Дома Соломон меня успокоил, сказал, что великие поэты имеют свои причуды, и с ними надо считаться. Я пришла на очередную лекцию Иосифа. Он извинился, а потом долго перебирал фотографии. Они ему понравились и, как бы смущаясь и оправдываясь передо мной, он сказал: "Все мы немного Нарциссы".

Но и в дальнейшем он был весьма суров, когда речь заходила о съемках. Хотя во всем остальном Иосиф был добрейшим человеком. Может быть, не все знают, что он обладал самыми разнообразными способностями. Мы храним, например, дома его шутливые рисунки. У него был дар художника.

Фотографам, по моим наблюдениям, редко удавалось подойти к Иосифу достаточно близко. То есть я знаю энное количество отличных фотопортретов Бродского. Но это все единичные удачи, и дело здесь не в таланте или бездарности фотографа, а в том, что Бродский как ястреб за ним (нею) наблюдал. И если вдруг решал, что фотограф этот ему надоел и путается под ногами, то пикировал - уже даже не как ястреб, а как бомбардировщик. Я сама под такими бомбежками побывала. Но, как видите, выжила.

В итоге, за восемнадцать лет хождения с фотоаппаратом в руках за Иосифом по Нью-Йорку у меня скопилась огромная коллекция его портретов, часть из них я включила в альбом. Предмет моей наибольшей гордости из этих снимков - изображение Бродского у себя дома за письменным столом, в глубокой задумчивости. Он так сидел подолгу, может быть, даже сочинял что-то. Во всяком случае, точно забывал о моем присутствии. Подобных его портретов я больше нигде не видела.

Я помню его лицо, когда он листал нашу с Соломоном книгу о нем. Грустное лицо. Как-то Соломон спросил его, на кого бы он хотел быть похожим. Иосиф сказал: "Я хотел бы, чтобы мое лицо было похоже на лицо поэта Одена. Когда на него смотришь, то, как будто, перед тобой карта, изрезанная меридианами".

У каждого - свое представление о любимом творце. Этот альбом - это мой Бродский, каким я его знала и запомнила, со всеми его странностями, шероховатостями и закидонами. Он не был кинозвездой, не жил под светом юпитеров. Он писал стихи, думал, разговаривал с людьми и собаками, "клеил" студенток, выступал перед слушателями. А потом умер. Остались стихи, осталась легенда. Остались эти портреты.

* * *

Из предисловия к книге Сергея Довлатова и Марианны Волковой "Не только Бродский" (русская культура в портретах и анекдотах):

"Эта книга родилась при следующих обстоятельствах. У Марианны Волковой сидели гости. В том числе - Довлатов. Марианна показывала гостям свои работы.

- Это Барышников, - говорила она, - Евтушенко, Ростропович...

- Каждый раз Довлатов монотонно повторял: - Я знаю про него дурацкую историю...

И вдруг стало ясно, что это готовая книга. Друзья спросили: - Значит, там будут слухи? И сплетни?

- В том числе и сплетни... А что?

Ведь сплетни характеризуют героев так же полно, как нотариально заверенные документы. Припомните сплетни о Достоевском. Разве они применимы к Толстому? И наоборот...

В общем, книга готова. Суть ее в желании запечатлеть черты друзей. А может быть, в желании запечатлеть себя. Недаром Марианна говорила:

- Люди, которых мы фотографируем, тоже разглядывают нас через объектив. - Ведь память, изящно выражаясь, - это единственная река, которая движется наперекор течению Леты".

* * *

Сергей Довлатов. Фото Марианны Волковой.

- Иосифа Бродского вы знали около 20 лет. Но он - герой ваших последних фотоальбомов. А начинались ведь ваши книги фотографий с вашего сотрудничества с Сергеем Довлатовым. Ваша книга с Сергеем Довлатовым "Не только Бродский" - это очень впечатляющий пример сотрудничества писателя с фотомастером. В то время, когда эта книга рождалась, больше десяти лет назад, Довлатов еще не был так знаменит. И книга эта занимает в его творчестве особое место. Вроде бы незатейливые истории, почти анекдоты, но за ними - наша эпоха, драматизм судеб.

- Довлатов был человеком серьезным, любил подумать, долго не давал ответов. Медлил он и с ответом, будет ли делать со мной книгу. И вот однажды летним днем идем мы с Соломоном по 40-й улице. Солнце ослепительное. И вдруг солнце исчезло. Передо мной высоченный двухметровый Довлатов, заслонивший солнце. "Марианна, я готов делать этот альбом".

Я дала Сергею фотографии людей, а он отбирал, о ком хочет писать. С ним можно было спорить, он выслушивал, но последнее слово оставалось за ним.

Он писал долго и трудно, не раз переписывал. Когда читаешь написанное им, то кажется, что все получается легко и просто. Но это обманчивое впечатление. Он считал, что писать надо трудно, воображение должно работать. Он сам для себя придумал правило Сергея Довлатова. У него в предложениях нет двух слов, начинающихся с одной и той же буквы. Это не бросается в глаза, но придает особый ритм его фразе. У Сергея никогда не было случайных слов. Он все тщательно обдумывал.

И в жизни он был таким, очень аккуратным. Он был настоящим франтом, одевался тщательно, со вкусом, следил за собой. Был требователен и к себе, и к другим. Не терпел пошлости, фамильярности.

На мой взгляд, никто не писал о современной иммиграции лучше, чем он, и мне приятно, что его книги сейчас очень популярны. Сколько бы он сделал еще в жизни, если бы не ушел так рано.

- А вышедшая недавно ваша книга "Жизнь после нас" с Андреем Битовым, - у нее тоже есть своя судьба?

Андрей Битов. Фото Марианны Волковой.

- У этой книги есть своя предыстория. Битова я снимала в общей сложности несколько месяцев. Он преподавал в университетах в Нью-Йорке и Принстоне. Снимала на улицах, дома, на лекциях. А ему предложила написать текст с размышлениями о жизни. У него все времени не было. А потом я получила его эссе "Жизнь после нас" - о нем, о его друзьях, живых и уже ушедших.

Андрей, глядя на свои фотографии, очень удивлялся. "Неужели я такой? Я и не знал". У него лицо редкое. Очень разное, глубокое, трагичное порою. Лицо настоящего петербургского интеллигента. Чем-то он похож на Петра Ильича Чайковского. Нет, не чертами лица, а в облике, во взгляде есть нечто общее.

- Марианна, а вы помните, кто был вашим первым фотогероем?

- Как же не помнить! Тем более, что речь идет о такой колоритнейшей личности, как Арам Хачатурян. Он был таким вельможным, недоступным, на первый взгляд, но на самом деле общительным и благожелательным человеком. Настоящий оптимист, никогда не жаловался, не брюзжал.

Сначала фотографировать отказался, потом согласился. И когда я принесла фотографии, он их изучал с видимым удовольствием, а, узнав, что у меня день рождения, подписал снимки. Они у меня по сей день хранятся.

Мы с Соломоном с ним часто встречались, от него исходила какая-то необыкновенная энергия и доброжелательность. Он не бросал друзей в беде.

В середине 70-х мы подали заявление на выезд в Израиль. Нас долгое время не выпускали. В музыкальных кругах об этом знали, и многие предпочитали нас при встрече не замечать. Однажды мы с Соломоном встретили Хачатуряна на улице. И перешли на другую сторону, чтобы не ставить его в неловкое положение. А он нам кричит на всю улицу: "Марианна, Соломон, куда ушли, что, здороваться со мной не хотите?!" Сам к нам подошел, пригласил в консерваторию. "Марианна, будете меня фотографировать". Мы пришли, и все в консерватории при виде нас маялись, не знали, как себя вести. А Хачатурян завел нас в класс и спросил: "Когда в командировку собираетесь уезжать?" Это был довольно смелый по тем временам поступок. После его слов все как будто оттаяли, у людей страх прошел.

- Как получилось, Марианна, что вы, пианистка по образованию, вдруг неожиданно для всех стали фотожурналистом, автором огромной фотолетописи, уникальной галереи выдающихся деятелей русской культуры?

- Я с детства любила фотографии и часами рассматривала их в семейных альбомах. А фотоаппарат впервые взяла в руки в 19 лет, когда была студенткой ленинградской консерватории. Один мой знакомый показал, как держать, куда смотреть, и дал совет: "Нажимай на кнопку, смотри, что получится, и сама поймешь, что тебе надо". Вся консультация длилась три минуты. Странный он мне давал совет, во всяком случае, так мне тогда казалось. А сейчас я думаю: правильный был совет. Только методом проб и ошибок, только учась на собственных неудачах, можно чего-то достичь.

Обычно начинающие практикуются на пейзажах. А я сразу стала делать портреты. Сначала это было чистое любопытство. А потом я вышла замуж за Соломона, с которым мы вместе учились в консерватории, и он меня попросил делать фотографии своих героев. Он много тогда писал об известных музыкантах. Мы в это время жили в Москве.

- Ваша портретная галерея необычайно интересна. Но в ней недостает одного великого человека, с которым вы часто встречались. Соломон был с ним близок, он помогал писать мемуары одному из величайших музыкантов XX века Дмитрию Шостаковичу. У вас была уникальная возможность запечатлеть его, а вы такой возможностью не воспользовались. Почему?

- Шостакович был очень болен, едва передвигался. Жить ему оставалось немного, и это было очевидно всем. И ему тоже. Тайно снимать его я не могла, а попросить его об этом не осмеливалась. Мне не хотелось его травмировать, чтобы его видели слабым, больным. Это в кинофильмах и в газетных статьях людей с фотокамерами изображают как бесцеремонных нахалов. Чего только за последнее время не писали о "папарацци". Всякое бывает в нашей профессии. За всех не поручусь, но у многих моих коллег есть внутреннее чувство: где можно переступать грань, а где - нет.

- Марианна, непростой, наверное, это труд останавливать мгновения, делать их достоянием времени?

- Зато, какое это удовлетворение, - чувствовать, что тебе удалось найти в человеке то, что выражает его внутренний мир, его радости и печали, его раздумья о жизни. И как знать, может быть, многие люди запомнят известных писателей, поэтов, музыкантов именно такими, какими увидела их когда-то я, глядя в объектив фотокамеры.