КАК У НАС НА ПОЕЗДНОЙ
Дома в уголке свернулась кошка. По путям идет поезд, пытаясь заглушить скрип качающегося на улице фонаря. Лиза надевает шерстяные носки, с тоской поглядывая на незамеченную до этого дырку в левом. А по кухне ползет таракан. А в стареньком кресле спит пьяный муж, и невозможно понять, что ему снится. Можно только смотреть, как мелькают огоньки проходящих вагонов, которые что-то напоминают, но что именно — понять невозможно, потому что точно такие же вагоны проходили мимо окна и вчера и неделю назад.Лиза собирается на работу. Очень аккуратно заворачивает бутерброд, как будто это она делает для кого-нибудь, а не для себя. Муж на четвереньках ползет на кухню. Бьют часы, четвереньки неожиданно выезжают из-под мужа. Сквозняк поднимает занавеску, словно стараясь доказать, что все как всегда.
Но мимо уже тянутся рельсы. И знакомый голос машиниста маневрового паровоза опять предлагает подвезти. Лиза отказывается, и по путям так быстро начинают бежать колеса, что паровоз едва поспевает за ними. А Лиза вспоминает, что машинист очень похож на ее мужа. Но это уже не важно, потому что вокруг разбросаны какие-то детали, и нужно аккуратно их обойти.
А на Поездной нынче холодно. И из-за этого толком нельзя разобрать чего больше хочется: горячего чаю или уехать отсюда. Тарахтит радиоточка, и все почему-то ушли пить самогон на пути.
Ночью опять будут идти поезда. И по громкоговорителю будет что-то говорить усталый голос диспетчера. Дома муж помоет в унитазе пушистую кошку. И Лиза проснется от долгого стука колес, потому что ей опять будет сниться, что она едет с машинистом на маневровом, что ветер поднимает на кухне занавеску, что станция Поездная снова что есть силы шумит, словно старается не затеряться где-то там. По ту сторону сна.
ФУТБОЛИСТ
Я бежал, что есть силы по правому флангу. До этого я уже два раза терял мяч, и тренер высказал мне пару ласковых, выскочив к бровке. Но потом я классно сыграл в отборе, и мне оставалось только толково набрать и показать всем, что я не случайно играю в финале за нашу команду.Где-то на трибуне сидела моя девушка. А я убирал мяч под себя, оставляя за спиной летевшего на меня соперника. Наверное, это был мой день, потому что я обошел и второго, в последний момент уйдя от подката. А потом, краем глаза увидев, что третий летит с прямой ногой на меня, я все же успел закрутить мяч в штрафную. Говорят, что тогда был забит самый красивый гол сезона. Но я запомнил другое. Я запомнил, как бешено орал, словно от жгучей боли, стадион. Орал так, что у меня потемнело в глазах. Так иногда темнеет в глазах от счастья.
Мы так и выиграли один ноль. Но я не видел, как наши выстояли, потому что «скорая» увозила меня по длинным, опустевшим на время матча улицам. И время от времени я приподнимал голову и жалел немногочисленных прохожих: так много они потеряли, не увидев этот финал.
А потом я долго лежал в больнице. И все ждал, когда же моя девушка придет меня навестить. Но она все не шла, и чтобы отвлечься, я высчитывал, как можно было уйти от прямой ноги третьего: то ли еще протолкнуть, то ли убрать под себя. Так я и лежал, рассматривая все, что делалось за больничным окном. А примерно через неделю пришел врач нашей команды и подарил мне футболку. На ней был десятый номер — точно такая же цифра как на трамвае, что ходит на стадион.
Я никогда не играл под десятым. «Врач что-то напутал», — подумал тогда я, но ни о чем не спросил. Лишь намного позднее я узнал, что у врача целый шкаф таких же футболок. Но это уже не имело никакого значения. Я лежал в больнице. Время прошло. Свою футболку я уже получил.
ОТРЫВОК
— Тебе просто нужно понять, что эти люди тебе чужие. Сегодня они есть, завтра их нет. Например, как птицы — сейчас они кружат над тобой, а через пару минут улетят и будут еще где-то. А над тобой останется чистое небо, и ты спокойно будешь смотреть на облака, похожие на те, которые были здесь какое-то время назад… На самом деле твоя задача смотреть не за птицами, а за небом. Заметить какую-то деталь, запомнить, какое оно, потому как птицам на самом деле все равно.— Птицам, наверное, вообще все равно.
— Мыслишь правильно, но люди-то нe... О-па! Что с давлением?
— Падает.
— Адреналин… Видел как падают птицы?!
— Нет.
— Ничего страшного … Мы еще поборемся. А еще дело в то, что когда в небе никого нет, оно надоедает. Хотя, тут, похоже, нет шансов… Что стимулятор? Почему замерли? Стимулятор готовь!… Убрали руки! Руки убрали! Чисто! Как чистое небо… Пульс?!
— Пульса нет.
— Давай еще! Чисто!.. Пульс? Не слышу!
— Есть … 20.
— Знаешь, мне иногда кажется, точнее снится, что я лежу на столе и в тоже время стою рядом — реанимирую сам себя. И если я не спасу сам себя, то меня уволят с работы. Бред какой-то. Давление?
— 60 на 20.
— Вот так, студент. Как думаешь, выживет?
— Не знаю.
— Ну, как ты это себе ощущаешь? Какое-то ощущение у тебя есть?
— Я думаю, все-таки выживет.
— Почему?
— Какая-то уверенность… она исходит от вас.
— От меня? — И тут Александру Александровичу Буглинскому стало не по себе, словно он забыл выключить чайник дома. — «Зачем это все?! — пронеслось в голове. — Хотя, это, может быть просто лесть».
— Знаешь, студент, будешь так думать — ничему не научишься! Ничему. Даже не будешь знать, что ты в пустоте. Пульс?
— 40.
— Давление?
— 65 на 30.
— Почему?
— Что почему?
— Почему в пустоте?
— Потому что вокруг ничего, кроме тебя, не будет…… Что ты задергался?
— Представил, как быть с этим один на один.
— Это и значит быть в пустоте... … Сестричка! Кардиомин... Пульс?
— 45.
— Давление.
— 65 на 30.
— Пульс?
— 50.
— Давление?
— 65 на 35.
Буглинскому показалось, что он засыпает.
Александр Александрович проснулся на следующее утро в пустой комнате. Если говорить точно, то комната не была полностью пустой. Но вид скудной мебели — стула и кровати — не позволял говорить в этой комнате о точности.
Со сна комната показалась Буглинскому чужой. Но после взгляда на белый, похожий на брошенный в ординаторской халат, потолок чувство это прошло. Буглинский взглянул на остановившиеся часы и понял, что это было чужое чувство.
— Доктор, он умирает!
— Вижу, — точнее было сказать, что Буглинский чувствовал, что больной сейчас умрет. Но, по-видимому, ничего не мог сделать. Он только вглядывался в лицо больного и ловил себя на мысли, что больной похож на студента, который приходил вчера, а может, еще — на кого-то очень знакомого, очень близкого. Но момент был не тот, чтобы вспоминать:
— Чистое небо — это когда не падают птицы.
— Что вы говорите?
— По-моему все…
После того как больной умер, и тело увезли в морг, Буглинский долго сидел в одиночестве и тупо смотрел в карточку. Ему казалось, что если он начнет писать, то вбежит медсестра и скажет, что привезли кого-то еще. И тогда нужно будет встать, выйти в пустой коридор и бежать через все крыло, словно оставляя что-то у себя за спиной. «Как иногда страшно оглядываться, особенно, если знаешь, что позади никого и ничего нет».
Но в этот раз больных больше не привозили. И Буглинский пролежал остаток ночи на кушетке, не в силах заснуть, потому что какая-то птица страшно кричала во мгле за окном, перелетая с места на место.
Добавить комментарий