Поэзия

Невозможный роман с... 

Янтарны рысьи очи осени, 
а Вы съедобны так заманчиво 
с такими глазками и хвостиком,
с припрыжкой солнечного зайчика. 

Вы так сиятельно улыбчивы, 
Вы одиноки так обманчиво, 
и не лицо у Вас, а личико 
ужасно опытного мальчика. 

Вы так прекрасны в этой маечке, 
Вы так подвижны беззастенчиво, 
Вам все простительно, как мальчику, 
меня обнявшему, как женщину. 

Мне непростительно, как женщине, 
но мне, как женщине, естественно — 
забыть о климаксе и печени, 
и обрести былую девственность. 

Так невозможны Ваши вольности, 
что мне, возможно, и простительно 
не отказать Вам в удовольствии 
при обоюдном попустительстве. 

Вы так серьезны, так запальчивы, 
Вы так смешно несвоевременны, 
до Вас едва коснешься пальчиком 
и сразу — по уши беременна. 

Вы неумеренно заласканы, 
и, не уверена заранее, 
я буду сниться Вам с опаскою 
на безопасном расстоянии. 

            Бабье 

Сентябрь и солнце! День субботний. 
Пора!!! А что у нас на завтрак? 
Орел степной? Нет, не сегодня — 
вдруг ты придешь совсем внезапно. 
Проснусь красавицей — на встречу 
явлюсь, как минимум, звездою. 
На грудь — печаль, загар — на плечи. 
Накинуть шаль или не стоит? 
Вот кто-то с горочки... да мимо. 
Похоже, шел ко мне с приветом, 
греховной жаждою томимый. 
Наверно, в школе был поэтом. 
В крови горит... огней так много... 
Чудесный день и тесно в теле! 
Но не угодно стало Богу. 
И я печальная — при деле. 
Не все ожившее былое, 
но то, что светит в перспективе, 
предстало болью головною 
или навязчивым мотивом. 
Все уже было с кем-то где-то. 
Ведь жизнь кончается... И что же? 
Сдам два билета в бабье лето. 
Я не спешу. Еще, быть может... 

            Шарфик 

в кои-то веки подкрасить-припудрить, 
необъективно себе улыбнуться — 
шарф и пальто с вопиющим разрезом, 
капля парфюма (следим за осанкой) 
легкой походкой подвыпившей павы 
(черт бы побрал каблуки и разрезы) 
марш на работу, как будто на праздник 
(только пешком — никаких послаблений!) 
ветер играет с украденным шарфом 
(надо зайти на минутку на почту) 

девушка — милый почтовый работник 
медленно-медлено-медленно ходит 
то ли за смертью моей, то ли просто 
ей у окошка торчать надоело, 
ей надоело, и мне надоело 
марку держать... 

шарф перекручен, лицо перекошено 
девушка-душка вернулась к окошечку, 
мышка почтовая хлопает глазками, 
лобик нахмурила, все-таки вспомнила 
то, что меня уже, кажется, видела 
(нет, показалось...) 

время, кураж и лицо потерявшая, 
я узнаю, что с печатной продукцией 
на Украину послать непечатное 
нет никакой (чтоб вы сдохли) возможности 
порознь пожалуйте, вместе же — накося 
выкуси и непечатно задумайся 
(вот она где начинается, родина!) 
шарф и лицо приводя в соответствие, 
после скандала с почтовым начальником 
выйду на солнышко, жизнь продолжается, 
вот молодой человек улыбается, 
(мне улыбается, батюшки, надо же!) 
значит, не зря это утро потеряно, 
значит не зря каблуки и походочка, 
пудра, помада и шарфик кокетливый... 
глазки блестят у мужчинки приветливо, 
что-то он мне говорит и смущается, 
и улыбается так по-весеннему... 
- что вы сказали? 
- простите, пожалуйста, 
нет ли у вас хоть немножечко мелочи? 
шарфик, снедаемый бледною немочью, 
густо краснеет... 

   
   Наука выживания

Пахать за жрачку — это скотство,
а шеф мой болен руководством.

Борясь со сном и бодуном,
две мысли ходят ходуном
в моей болванке черепной
и в целом сводятся к одной:
1. Вчера неплохо посидели, 
2. Сегодня вроде понедельник, 
Объединяем обе-две
в отдельной штатной голове,
и наблюдение итожим:

Жить в понедельник надо лёжа!