Уго Бетти (1892-1953), драматург, писатель, поэт, по образованию юрист. Один из виднейших представителей итальянской драматургической сцены, автор двадцати семи пьес. Основные темы его драм - тема зла, экзистенциальной вины и искупления ("Его драмы проникнуты идеей невозможности отделить добро от зла, добиться правильного и эффективного правосудия, постичь существование, лишенное высшей сущности" - https://it.wikipedia.org/wiki/Ugo_Betti, пер. наш, М.Б.) - может быть, подсказанные ему юридической практикой, впрочем, длившейся недолго (с успехом его пьесы La Padrona (1927) он посвятил себя целиком литературе. Рассказ "Убийство", предлагаемый читателю "Чайки" в переводе, отличается особой, почти "кафкианской" атмосферой. На русский язык рассказы Уго Бетти до сих пор не переводились.
Моисей Борода
Таможенник, куривший, стоя на солнце недалеко от пирса, подошёл с улыбкой поближе.
Двое на Giuseppina Madre, с того момента, как они начали погрузку бочек, не переставали ни на минуту дразнить друг друга, обмениваться колкостями – как порой бывает между двумя, когда рядом люди, забавляющиеся этой перепалкой. Но сейчас рядом с ними не было никого; хозяин судёнышка ушёл в деревню, юнга тоже. Вода в маленькой гавани весело сверкала, вокруг стояла тишина, нарушаемая лишь слышимыми вдалеке ударами валька – там прачка выколачивала бельё.
В ожесточенной перебранке двоих на фоне полуденной тишины, на безлюдном пирсе было что-то странное. Когда к барже подошёл таможенник, тот, что стоял у лебёдки, неуклюже потирая щёку, ворчал, что его напарник нарочно, чтобы причинить ему боль, снял с крюка противовес. Тучный, с курчавыми волосами, слегка хромающий Анджело - так его звали - говорил медленно. Его напарник, малый с севера, худощавый блондин с усиками, смеясь, советовал Анджело стать менее круглым и как-нибудь выпрямить хромую ногу; говоря это, он поддевал крюком очередную бочку и упираясь босыми ногами в дощатый пол, подкидывал её жестом жонглёра вверх.
Было сразу видно, что он намного умнее напарника; говорил тому, подмигивая, что он напрасно оставил свою жену в деревне одну, упрекал его в том, что он никогда не моется, ходит всё время в одном и том же свитере, и воняет так, что от этого запаха рыбы вокруг баржи дохнут, а кроме всего, он ещё и глухой. Это последнее обвинение было для хромого самым горьким, бормоча что-то невнятное, он пытался возражать.
Повернувшись лицом к таможеннику, так что стала видна его потная, красная шея – он, глядя грустными глазами, стал жалующимся, плачущим голосом, говорить что-то в своё оправдание. Было понятно, что он испытывает робость перед своим напарником, ощущает себя зависимым от него, ему подчинённым, и был бы рад оказать ему какую-нибудь мелкую услугу – если бы тот пожелал.
- Что, вы всегда вот так? - спросил таможенник
Анджело ответил до смешного плачущим голосом, что такое длится уже год, и когда они в море, и когда на земле, но однажды он свернёт голову этому негодяю. Тот кинул в него окурок сигареты, что вызвало у хромого страшное беспокойство, страх, что сигарета прожжёт ему свитер.
- Скверное дело, когда на судне возникает неприязнь друг к другу, - произнёс, удаляясь таможенник.
Глаза хромого запомнились ему, выражение этих глаз его преследовало - это был взгляд собаки, хозяин которой ушёл куда-то. Наверное, ему было тяжело оставаться наедине со своим напарником.
В полдень, когда таможенник, сидя у своей конторки, сложил газету и встал, он увидел перед собой Анджело, и что-то в его внешнем виде удивило его.
В маленькой гавани царила тишина, было слышно лишь куриное квохтанье. Хромой стоял, глядя на таможенника с какой-то странной улыбкой, его лицо цвета старого кирпича, казалось чуть светящимся, чем-то озарённым изнутри. Таможенник подумал, что он, наверное, пришёл попросить у него табаку, но не осмеливается об этом сказать.
- Ты тоже идёшь в деревню?- спросил он. Тот кивнул головой и вроде бы отошёл, потом прошептал, что что-то забыл, и свернул на тропинку.
Он вышел на главную дорогу, ведущую к селу, где он жил со своей семьей. На развилке он, как всегда, ждал, пока проедет какой-нибудь грузовик, чтобы бесплатно доехать на нём домой. Впереди, в крестьянском доме с облупившейся красной краской, толкли соль; на гумне прогуливались двое уток. Всё вокруг было как всегда - естественным, полным таким спокойствием, умиротворённостью, что показалось Анджело сном. Он глубоко вздохнул и пошёл в сторону порта.
Юнга, возвратившийся на пристань с мешком продуктов, что-то спросил у него. Анджело, не ответив, посмотрел широко раскрытыми глазами на судно. Из-под брезента прикрывавшего чёрную бочку, высовывалась голая нога - как будто человек заснул, но в странной позе.
- Может быть, Марко плохо, - произнёс тихим, еле слышным голосом Анджело. Юнга прыгнул на палубу, приподнял прикрывавший лежащего брезент - и сразу же опустил его.
Марко лежал на стоящих рядом бочках в необычной позе, с закрытыми глазами; ладонь одной руки была обращена кверху. Кто-то попытался подложить ему под голову тряпку, на тряпке расплылось тёмное пятно. Барку слегка качало.
Показывая на корму баржи, Анджело прошептал, что двигаясь к корме, он и Марко столкнулись друг с другом; Марко упал и, наверное, ударился головой о палубу, но ничего страшного, наверное, не случилось. Повисло молчание.
- Нинуччио - глядя на юнгу с детской улыбкой, обратился к нему Анджело; тон его был до странности нежным, как будто тот был его сыном, - ничего никому не говори, Нинуччио. Юнга, пристально смотря на него испуганными глазами, покачал головой. Анджело повернулся и ушёл.
Водитель грузовика, к которому он подсел, казался веселым, всё время что-то насвистывал. Время от времени, перекрывая рокот мотора, он бросал замечания о сезоне и урожае. Бросив взгляд на своего молчаливого попутчика, стал спрашивать, как дела на их судне, что там происходит. Его лоснившееся от пота лицо с длинной бородой было симпатичным. Внезапно глаза у Анджело покраснели, он заморгал. Дрожащим голосом, полубормоча, он стал рассказывать историю о плохих хозяевах, об опасности, которая подстерегала его в море. Он запнулся. Сплюнув через опущенное стекло, водитель сказал, что у всех свои проблемы.
На холмах, возвышавшихся по обе стороны дороги, зажглись первые огни, в воздухе чувствовался запах из коровников, потом его сменил приятный запах сена. Тёплый, прозрачный воздух вызывал в сердце тоску. Был чудесный вечер, на маленьких мостиках там и тут стояли группками, опершись на парапет, дети.
- А вы, - вдруг спросил немного удивлённо водитель грузовика, - вы не выходите на Поджио? Он остановил. Анджело молча спустился.
Дома, закончив ужин, жена Анджело с младенцем, заснувшим на её руках, перекидывалась словом с соседкой. В дом вошла старшая дочь: „Папа пришёл.“ Удивившись, жена вышла.
- Анджело, что ты здесь делаешь?
Мужчина поднялся в дом. Войдя, сказал, что хозяин из-за нехватки груза дал ему отгул на день. Жена поставила перед ним ужин. Попрощавшись с уходившей соседкой, он сел к столу и начал есть. В открытую дверь проникали свежий воздух, тишина ночи. Слышалось кукареканье петуха.
Старшая дочка и проснувшийся маленький ребёнок ходили взад-вперёд около стола, и отец, как это обычно бывало, смотрел то на одного, то на другого, и давал каждому по кусочку. Жена, стоя у раковины, сказала: „Кушай, Анджело. Дети уже достаточно поели“. Потом спросила, получил ли он пятидневное жалованье и купил ли хлопчатобумажную ткань для дочки.
Анджело ответил хриплым голосом, как будто у него в горле осела пыль. Жена, убирая тарелку, спросила, берёгся ли он от простуды в последние дни, когда была плохая погода. Открыв рот, он пристально посмотрел на неё. Выглядел он немного похудевшим на лицо; другими, чем обычно, были и его глаза. Проглотив кусок, он с полуулыбкой ответил, что да, старался поостеречься, но чувствовал себя уставшим, много работал все последние дни.
Потом, когда он, лёжа на широкой кровати, смотрел на светло-голубую стену с расположенными звездой портретами, на свою жену, стоявшую в ночной рубашке перед комодом и что-то там перебиравшую, ему показалось, что над всем этим висит что-то огромное, мутное, как это иногда бывает в снах. Он закрыл глаза и почти сразу провалился в глубокий сон.
Среди ночи он проснулся от непереносимой боли в груди. Постепенно он вспомнил всё. Он включил свет, сел на кровати. Жена проснулась, взглянула на него.
- Святая мадонна, Анджело, что случилось?
Анджело смотрел на неё полным страха и одновременно умоляющим, как у ребёнка, взглядом; у него дрожала щека. Жена, потрясённая его видом, взяла его за руку и стала покрывать её поцелуями.
- Хозяин... меня уволил. - произнёс Анджело шёпотом. - Выгнал. Бедные наши дети.
- Ох, Анджело, не убивайся так, ничего не случилось - жена, целуя, успокаивала его. - Ты ещё молод, ты хороший работник, найдёшь другую работу. Потом она с не высохшими слезинками в глазах легла; грудь её подымалась и опускалась в спокойном дыхании. Она спала.
Анджело вновь почувствовал себя одиноким. Его охватила страшная, невыносимая боль. Он погасил свет, лёг, лежал на спине с открытыми глазами. Никто не может ему помочь.
За окном постепенно светало, слышалось квохтанье кур. Проснулась жена, встала, склонилась на мгновение над ним, лежащим теперь с закрытыми глазами, притворяясь, что спит. Теперь он слышал шум воды из крана над раковиной, голоса детей. То же слышалось ему много лет тому назад, в тот день, когда он заболел. Медленно, стараясь не шуметь, чтобы его не услышал никто, он оделся и вышел из дома.
На улице стояло несколько человек - их соседи. Он повернул в другую сторону и пошёл по направлению к окружённому живой изгородью из кустов и стеной огороду - тихому, влажному участку земли; атмосфера там была как на кладбище. Хозяин огорода, веселый старичок, его радостно приветствовал. У Анджело защипало в глазах, ему захотелось ответить каким-нибудь тёплым словом. Он начал что-то говорить и запнулся. Старик бросил на него пристальный взгляд: лицо Анджело было бледно-жёлтым; оно желтело на глазах, как это бывает у умирающих, широко открытые глаза его были белого цвета.
С улицы донёсся чужой, незнакомый голос. Уличный торговец-лоточник прошёл мимо и пошёл дальше. Лицо Анджело, мертвенно-жёлтое, покрылось потом. Казалось, что у него сейчас могут закрыться глаза и он может потерять сознание.
Не обращая внимание на старика, он посмотрел в сторону дороги. Сердце его билось о грудную клетку, у него подкашивались ноги, он был весь в поту.
Он вернулся в дом. Подходя то к одному предмету, то к другому, касаясь его рукой, он шептал: „Святая мадонна! Святая мадонна!“ Открыл комод. В голову пришла мысль: Бежать!
- Анджело, Анджело! - Жена, высунувшись в окно, задыхающимся голосом звала его; взволнованная, испуганная, она искала его по всему дому. - Анджело, Анджело! Прошло несколько мгновений, и он ответил спокойным, ласковым голосом.
Вошла дочка. Сказала матери: „Пришли двое карабинеров“.
Анджело сразу вышел к ним. Похоже было, что он действительно болен. Но был спокоен, спокойно смотрел на старшего из карабинеров. Жене сказал, что ничего особенного не случилось, что всё это связано с делами хозяина. Жена, с побелевшими губами, стояла, вытирая передником лицо и мокрые от мытья посуды руки.
- Успокойся, Мария, успокойся, - шептал Анджело. От страха, что стоящие сейчас голыми ножками на полу у стола, напуганные происходящим дети начнут плакать, у него задрожали колени.
Надев двумя уже связанными руками шапку, он с неуверенной улыбкой сказал, что будет писать. Жена кивнула в знак „да“ и провела рукой по волосам.
Ко времени, когда они познакомились и полюбили друг друга, была она милой девушкой, доброй, весёлой. У неё был милый голосок, ее постоянно слышали поющей; какие-то из её песен Анджело запомнил и, будучи в море, напевал их для себя. Теперь же она была изможденной, уставшей, с поседевшими тут и там волосами, постоянно несколько растрепанными и пыльными.
Анджело, стоя на лестнице, вдруг обернулся и не своим, незнакомым голосом крикнул: „Прощай, моя Мария! Прощайте, дети!“
На улице стояли, обсуждая случившееся, соседи. Внезапно жена Анджело бросилась бежать за увозившей его машиной. Босая, в разорванной юбке, она быстро бежала, зовя Анджело, крича как безумная. Она упала на землю, дети, стоя за ней, орали, выли. Это был мрачный, звериный вой, от которого переворачивается всё внутри. Люди стоявшие поодаль, молчали, понимая, что означает этой вой: расставание навсегда. Прощание со всем. Голод.
Вой этот заполнил пространство, отдаваясь в окрестных холмах; Анджело, сидя в машине и слыша его, тихо стоная, плакал, не вытирая слёз, подбородок его трясся. Карабинеры с побледневшими лицами, сидели, смотря то в одну, то в другую сторону на окружающие дорогу поля.
----------------
Ugo Betti. Omicidio. Cinque racconti. Langewische-Brandt, Ebenhausen
Добавить комментарий