Редакционную машину, старенькую «мурену», Серхио пришлось оставить на уличной парковке – прямо под большим потрёпанным транспарантом с выцветшей, но ещё хорошо читаемой надписью: «Да здравствует генерал Пиночет!» Дальше уже он пошёл пешком: через испуганную, чуткую тишину предместья, через безлюдье, запах моря и сумасшедший хохот чаек у переполненных мусорных баков, – навстречу неизвестности. Два замызганных бронетранспортёра, перекрывавшие впереди проспект в обе стороны, и редкая цепочка солдат в касках и серо-зелёной форме недвусмысленно намекали на то, что страна уверенно смотрит в будущее через прицел автомата. «А, может статься, она вообще никуда уже не смотрит: ослепла, оглохла, скурвилась окончательно и ждёт не дождётся, когда же наконец придёт хоть кто-нибудь и вытащит её из той трясины, куда она сама, по собственному же безволию, и угодила. Но это так – привычные уже, горькие, как чёрный шоколад, размышления, но, естественно, не вслух, а про себя – на всякий случай. Ибо не мной, хоть и достаточно давно, было сказано: «Промолчи – попадёшь в богачи! Промолчи, промолчи, промолчи»…
Две девчушки, идущие впереди, весело щебетали и беззаботно размахивали воздушными шариками на палочках, а Серхио шёл вслед за ними и любовался на завораживающий танец айфона в заднем кармане джинсов одной и на забавные заячьи ушки на макушке другой. Девчонки же, божьи птахи, так были увлечены разговором и полностью поглощены друг другом, что не замечали очевидной несуразности происходящего вокруг: отсутствие транспорта и прохожих на улице; военную технику они в упор не видели; на солдат, похожих в своих бронежилетах на черепашек-ниндзя, внимания не обращали; а длинноногий офицер, решительно шагающий им наперерез, будет сейчас, кажется, повержен в прах. Ан нет: гауптштурмфюрер на ходу ловко перекинул со спины на грудь портативный мегафон и не очень громко, эдак на всю улицу, гавкнул: «Стоять!» И лишь тогда ошарашенные девчонки и Серхио на всякий случай вместе с ними замерли на месте как вкопанные. Только Серхио, в отличие от них, прекрасно понимал, во что вся эта гадость может вылиться в дальнейшем, и помалкивал, а вот девчонки, похоже, решили, что это игра какая-то. Или кино здесь снимают, или… Он даже представить себе не мог, что они вообразили по поводу вооружённых до зубов военных, повстречавшихся им совсем неподалёку от центра мирного городка. И первая реакция девчонок, похоже, потрясла офицера до глубины души. И Серхио, кстати, тоже:
– А можно на танке сфоткаться?
Гауптман аж головой потряс от неожиданности: да как же это так – его, такого страшного, не боялись. Да я вас…
– Это не совсем танк, – очень мягко, однако, возразил офицер, несмотря на переполнявшие его эмоции. – Это, скорее, троллейбус. Вас куда подвезти?
– А где у него рога? – веселились ушлые девки: они задорно смеялись и строили глазки капитану.
– Отвалились по дороге, – кажется, капитан тоже входил во вкус уличного охмурёжа. – У троллейбусов в мае-июне начинается гон: они сбрасывают рога и становятся автобусами. Так куда поедем?
Ошарашенный Серхио молча внимал этой словесной эквилибристике – может, и в самом деле кино снимают? И вот-вот раздастся громовое-режиссёрское «Стоп! Снято!» Ан нет: офицерик по-прежнему, с армейским задором, блистал чешуёй и нёс околесицу, а девчонки с удовольствием ему в этом подыгрывали. Вокруг них постепенно стали собираться остальные солдаты: они подходили по одному, закинув автоматы за спину, останавливались неподалёку и застенчиво лыбылись из-под касок, с обожанием поглядывая на своего бравого командира и симпатичных девчонок, – одним словом – срочники, что с них взять. А вот Серхио стало совсем не по себе – какой-то дешёвой постановкой отчётливо веяло от всего происходящего у него на глазах: как будто бы сидит он в зале, а на сцене бездарные актёры натужно разыгрывают водевиль. Сейчас все, взявшись за руки, ещё и запоют, потом начнутся танцы-попрыганцы, затем бурные овации - и все идут в буфет. Антракт…
– Сержант, – негромко, даже не повернув головы, позвал гауптштурмфюрер. – Ко мне.
– Есть! – рядом с капитаном тут же возник здоровенный сержант-контрактник, туго перепоясанный ремнями портупеи: рукава закатаны по локоть, MP-40 на животе и малиновый берет набекрень.
– Отведи их пока на стадион. Там всё уже готово, надеюсь – места свободные найдутся? – Сержант ухмыльнулся. – Вот пусть там и посидят до вечера, а потом посмотрим, у кого язык длиннее.
И, потеряв к опешившим девчонкам всякий интерес, гауптман сурово воззрился на Серхио: «А вы что, сударь, читать разучились? Или вам законы не писаны?»
Серхио молча достал из куртки свое журналистское удостоверение и в развёрнутом виде предъявил офицеру – тот лишь сморщился, как от зубной боли, пощёлкал пальцами и требовательно протянул вперёд широкую ладонь: давай-ка, дескать, ещё что-нибудь – посущественнее.
– Вот редакционное задание, – Серхио подал капитану ещё один документ, который ему вчера вечером состряпали на скорую руку прямо в комитете. – А вот письмо от мэра.
Письмо офицеру почему-то сразу же не понравилось: он нервно теребил усы, бегло проглядывая текст, высоко задирал кустистые брови и кривил губы. Однако дочитал до конца, до самого конца, и там, где всем органам власти и правопорядка рекомендовалось оказывать полное содействие подателю письма, с солдатской прямотой высказал свое мнение по этому вопросу:
– Вот дерьмо!
Недалёкое жужжание, весь день постоянно витавшее в воздухе, как ночное комариное пение, вдруг стало приближаться, стремительно нарастать, перешло в надсадный вой и свист – и вот из-за ближайшей девятиэтажки, уже с тяжёлым металлическим рёвом и клёкотом, от которых дрожала земля, останавливалось сердце и закладывало уши, хищно опустив к земле стволы пушек, вынырнули два «Апача». Яркое солнце бесследно тонуло в передних блистерах и хорошо были видны шлемы обоих пилотов с моноклями на правых глазницах: «Гидры», «Хеллфайры» и прочая убойная нежить на подвесках крыльев грозно смотрят вниз и выискивают, казалось, кого бы порвать в клочья – дорогущая краса и гордость ВВС США 1981 года рождения. Ура, товарищи, – советский МИ-28 «Ночной охотник» стоит в четыре раза дешевле! Но это вовсе не означает, что он в четыре раза лучше…
Все задрали головы: не каждый день всё-таки увидишь такое грандиозное авиашоу – лучшие в мире боевые ударные вертолёты, идущие на бреющем полёте над ветхими хрущёвками. Солдатики дружно, как по команде, раскрыли рты: это же кино бесплатное со спецэффектами – сейчас ещё Годзилла с Кинг-Конгом подтянутся, и вообще веселуха начнётся – поколение зумеров, выросшее на цифровых технологиях и компьютерных играх, свято верило, что после «game over»* в следующей жизни обязательно будет «you win»*. Кто-то из подчинённых капитана, знаток и любитель творчества Копполы, немедленно включил на телефоне «Полёт валькирий» Вагнера – это было эпично…
– Взвейтесь, соколы, орлами! – голубые глаза гауптштурмфюрера подозрительно повлажнели: он уже забыл и про письмо у себя в руках, и про Серхио, и про девчонок – он был весь устремлён туда, в гущу боя, в огонь сражения, под торжественный рёв музыки – вместе с соколами и орлами. Там ради победы можно будет пожертвовать всем: рядовыми, сержантами, капралами и унтер-офицерами – военнослужащими по призыву, контракту или сдуру. Правда, там, куда направлялись вертолёты, что-то не наблюдалось активных боевых действий – скорее всего, это была просто акция устрашения, демонстрация силы и не более того. Но душе-то хотелось кровавых подвигов во славу вождя и отечества, а тут… Тогда он смахнул слезу, обвёл глазами своих солдат и небесная лазурь подёрнулась стальной ряской: у нескольких рядовых из стволов автоматов непатриотично выглядывали распустившиеся бутоны красных гвоздик.
– Ага! – в голосе гауптмана лязгнул такой металл, что Серхио непроизвольно втянул живот и встал по стойке смирно. – А ну построились, засранцы!
Пока «засранцы» пытались изобразить хоть что-то, хотя бы издали похожее на строй, капитан, набычившись, сверлил взглядом Серхио.
– Письмо отдайте, – сказал ему Серхио. – Мне оно ещё может понадобиться.
– Отдам, отдам, обязательно отдам, – заверил офицер. – Сейчас вот только с этими желторотиками закончим – и всё верну в целости и сохранности.
Худо-бедно, но построились, и капитан стал держать речь перед неровным строем:
– Солдаты! – начал он, предварительно откашлявшись и поправив кобуру на левом боку. – Я обращаюсь сейчас к вам именно так – солдаты, хотя пока, следует признать, солдаты из вас как из сосиски гвоздодёр. Но сейчас, когда напали на нашу Родину, когда враги лезут из всех щелей и опасность подстерегает на каждом шагу, сгодятся даже такие недоумки, как вы. А посему – слушайте приказ. Арестовать этого мерзавца!
И гауптштурмфюрер, демонстративно скомкав письмо, указал на Серхио.
И добавил: «Наручники на него…»
Солдаты изодрали Серхио все руки, пока надели на него наручники: непривычное для них это оказалось занятие, и заметно было, что делают они такое впервые в жизни.
– Вы что творите, офицер? – Серхио неловко держал перед грудью скованные руки и не отрываясь смотрел на капитана. – Я журналист и…
– Молчать! – неожиданно, как будто бы его бешеная собака за задницу цапнула, заорал гауптман – заорал так, что на лбу у него вены вздулись, по лицу пошли бурые пятна, а глаза налились кровью. Он зачем-то стал судорожно лапать правой рукой кобуру, но что-то там у него заело и пистолет из кобуры не полез. Тогда он схватился, как за спасательный круг, за мегафон:
– Я сказал молчать, сука, молчать! – срываясь на визг, орал он, брызгая слюной.
– Ты за это ответишь, придурок, – презрительно сказал Серхио и отвернулся. На глаза ему попался давешний сержант: он уже сидел на корточках под кустом сирени, уютно пристроив свой автомат, легендарный «шмайссер», между ног и лениво посасывал сигаретку – на морде у него были скука и безразличие.
– Обыскать его! – последовал очередной приказ капитана, и у Серхио из карманов вытащили всё, что там было: бумажник, телефон, документы, ключи от машины и квартиры, сигареты с зажигалкой и даже носовой платок.
– Шнурки вынимать? – издевательски поинтересовался опытный журналист пока его шмонали, но военные люди его подначки не оценили – они просто не поняли глубины вопроса. Они вообще мало что понимали в происходящем вокруг, да и не стремились к этому – зачем? Есть всезнающие отцы-командиры – они всё расскажут и расскажут так, как надо; есть телевизор – там как надо всё покажут, и есть интернет. Там за хорошие деньги тоже и споют, и спляшут как надо, но всё-таки есть варианты…
– I love the smell of napalm in the morning*, – глубокомысленно изрёк гауптштурмфюрер, засовывая в пасть порцию бетеля…
– А ты его любишь? – вкрадчиво спросил он, гаденько так улыбаясь, у побледневшего Серхио. – Сержант! Глянь-ка в бронике – у нас что-нибудь особенное найдётся для представителя прессы?
Пока расторопный сержант обследовал бронетранспортёр (или делал вид, что обследует, а на самом деле просто залез внутрь и смолил там очередную сигарету), Серхио не покидала мысль, что антракт закончился, спектакль снова продолжается, и разыгрывается это действо ради него одного и только лишь для того, чтобы посеять в нём страх и сомнения, сломить его волю к сопротивлению и навсегда превратить в послушное, легко управляемое животное.
Сержант вернулся с пустыми руками: только вместо берета теперь на голове у него была обычная армейская каска, за ремешком которой, на манер американских морпехов времён войны во Вьетнаме, красовалась пачка сигарет «Camel» без фильтра. Он принялся что-то интимно нашёптывать гауптману на ухо, зыркая искоса на Серхио и шмыгая носом: офицер молча слушал его, невозмутимо жевал бетель и изредка сплёвывал густую слюну – в общем «Автопортрет со Смертью, играющей на скрипке» Арнольда Бёклина а ля натюрель. Серхио как-то читал лекцию студентам в МГИМО о выдающихся представителях символизма в Европе XIX века, и эта картина почему-то крепко засела у него в памяти – наверное, потому, что Смерть играет на скрипке, у которой только одна, всего одна, но самая низкая струна.
– Wie glücklich die Behörden sind, dass die Leute nie denken,* – офицерские глаза, до краёв наполненные наркотическим восторгом, были устремлены на Серхио. – Вот сейчас и проверим.
И Серхио, по команде, поволокли к ближайшему дому – панельной пятиэтажке, которые перпендикулярными рядами стояли вдоль проспекта: его поставили к торцевой стене, а напротив вырос строй солдат.
– Ну что, орлы, – расщедрился на похвалы гауптштурмфюрер, прохаживаясь перед шеренгой, – кто хочет пострелять? Есть желающие проверить свою меткость?
Добровольцев на нашлось, и тогда капитан, тыча пальцем в грудь каждого, сам назначил, по его мнению, самых достойных.
– На позицию, – скомандовал он и перед Серхио встали пятеро совсем зелёных мальчишек, которые вот-вот превратятся в убийц.
– Цельсь! – не дав им времени осознать и здраво оценить ситуацию, торопливо приказал гауптман.
Серхио одиноко стоял у зелёной стены с прижатыми к груди, скованными наручниками, руками и со стороны это выглядело так, словно он молился и просил своих палачей о пощаде. И, понимая, что пришло последнее мгновение его жизни и больше сдерживать себя уже нет смысла, он заговорил – спокойным, чуть подрагивающим от напряжения, голосом.
– Я вас ненавижу, – сказал он, – за вашу тупость. За ваше нежелание думать – этот псих заставляет вас убивать, а вы, как бараны, следуете его приказам. И власть эту блядскую я ненавижу. И фюрера вашего недоделанного тоже…
– Пли! – как будто харкнул офицер.
Но никто не выстрелил – никто. Двое вообще опустили свои автоматы, ещё двое задрали их в небо, а один солдатик и вовсе бросил автомат на землю: поколение Z не желало стрелять и убивать по-настоящему.
– Отлично! – оскалился гауптштурмфюрер, а затем каким-то медленным, даже тягучим, плавным движением руки извлёк из кобуры потёртый наган и, не целясь, навскидку, выстрелил в Серхио.
И промахнулся. Или не промахнулся, а специально так выстрелил – пуля вошла в стену рядом с головой Серхио, брызги керамической плитки оцарапали ему щеку, и он инстинктивно втянул голову в плечи. А вот глиняный горшок с геранью, пущенный чьей-то сильной рукой из открытого окна на пятом этаже, угодил офицеру точно в голову – такому броску сам Майкл Джордан позавидовал бы. На подкашивающихся ногах гауптман успел даже сделать несколько коротких семенящих шажков назад и опрокинулся на спину с отвратительным чавкающим звуком, приложившись затылком о бетонный поребрик.
Занавес…
* «game over» – «игра окончена» – стандартное обозначение проигрыша в компьютерных играх. (Англ. яз.)
* «you win» – «ты победил» – стандартное обозначение выигрыша в компьютерных играх. (Англ. яз.)
* I love the smell of napalm in the morning – Я люблю запах напалма поутру – знаменитая фраза из кинофильма Ф. Копполы «Апокалипсис сегодня». Произнесена подполковником Килгором в начале монолога, следующего за сценой атаки вертолетов на вьетнамскую деревню и бомбардировки напалмом. (Англ. яз.)
* Wie glücklich die Behörden sind, dass die Leute nie denken – Как повезло властям, что люди никогда не думают – цитата из А. Гитлера (Нем. яз.)
Добавить комментарий