Дядя Саша за последние два года своей послевоенной жизни многому научился и многое переосмыслил. Суровая действительность научила его быть практичным и рассудительным. Он понял, что для того чтобы добиться своего, надо найти подход к людям и не вообще к людям, а к каждому отдельному человеку, от которого тебе что-то надо. Соседи его уважали, обращались к нему не иначе, как дядя Саша, и не раз спрашивали у него совета: «Дядя Саша, ну погоди, покажи какая облигация выиграет».
Дядя Саша никогда не отказывал, нехотя отрывался от своих дел, кряхтя, влезал на табурет, что-то шепелявил себе под нос, тыкал пальцем в одну из разложенных на столе облигаций и частенько оказывался прав.
А что ты там бормочешь перед тем как выбрать облигацию? — спрашивали соседи, Дядя Саша улыбался своим беззубым ртом и про себя думал: «Так вам всё и расскажи».
На самом же деле, он действительно повторял одну детскую считалку, которую он как-то услышал во дворе. Для его критического ума она была совершенной бессмыслицей и, может быть, именно поэтому, застряла у него в голове — «эники бэники си колеса, эники бэники ба». Что за чушь удивлялся дядя Саша, но ничего поделать с собой не мог и применял её когда надо и, что особенно обидно, когда не надо.
Дядя Саша был человеком творческим, особенно он любил выжигать по дереву. Ранней весной, когда солнце начинало пригревать, он выходил во двор, садился на скамейку около уже тёплой кирпичной стены дома, доставал большое увеличительное стекло, которое было предметом зависти местной детворы, и начинал выжигать узоры на заготовленной для этой цели деревяшке. Как правило, вокруг него собирались зеваки. Они завороженно смотрели на витиеватые струйки дыма, отрывавшиеся от предмета дворового искусства, частенько давали советы: «Сюда, сюда веди, да не туда...», и иногда закрывали собой солнечные лучи. Дядя Саша, отмахиваясь от них, возмущался: «Ну чего Солнце-то заслоняете, делать нечего!? »
Ещё дядя Саша был человеком терпеливым и наблюдательным, вывести его из себя было делом нелёгким, но однажды, это была суббота, несмотря на весь свой накопленный жизненный опыт, дядя Саша не выдержал, встал с кровати и возмущённо прошепелявил своим беззубым ртом:
— Чего тут нюхать-то, какая это бумага? Это самая обыкновенная тряпка. Не видно, что ли?
— А кто тебя вообще спрашивал? И кто тебе разрешил вмешиваться в разговор старших?, — последний вопрос мамы был для дяди Саши сокрушительным.
— Всё! Прощай детский утренник, — мелькнуло у него в голове перед тем, как обратно плюхнуться в постель.
Каждое воскресенье в кинотеатре “Спорт ” расположенном в одной трамвайной остановке от дома, где жил дядя Саша, ровно в 9 утра показывали фильм для детей. К огромному удивлению дяди Саши, на следующий день — утром, он не только отправился на детский утренник со своим старшим братом, но им ещё и дали по 90 копеек (9 копеек после денежной реформы в 1961-м) на молочный стаканчик. На сливочное мороженое им давали только по праздникам.
«Вот и пойми этих взрослых», — философствовал в тот воскресный день дядя Саша.
А дело было вот в чём. Родители дяди Саши скопили денег на костюм главе семейства. Отец главой семейства был только номинально, всем руководила его жена, мать его детей, и несмотря на то, что она была значительно моложе его, именно она была не только источником здравого смысла, но и стержнем семьи. Купить хороший костюм в магазине в то нелёгкое время было практически невозможно, поэтому решили достать материал и, как тогда говорили, “пошить" костюм у портного. Найти портного не было проблемой, а вот материал...
Тут важно было не ошибиться, заплатишь за шерсть, а всучат ПШа (полушерстяной) или того хуже бумагу (хб — хлопчатобумажный). Вот и собрались все члены коммуналки на экспертизу. Процесс был простой: выдергивали ниточку из купленного материала, поджигали и, склонившись под оранжевым абажуром, определяли горит ниточка или нет. Ниточка вела себя очень сомнительно — то начинала гореть, то тлела. Бумага, - говорили одни. - Нет Пша, - возражали другие. -Да нет, вы понюхайте, - возмущались третьи.
Тут дядя Саша и сорвался:
— Чего тут нюхать-то, — не выдержал он, — какая это бумага? Это самая обыкновенная тряпка. Не видно, что ли?
Именно эта фраза, как потом уже понял дядя Саша, не только спасла его от наказания, но и стала весьма популярной историей, над которой все гости семьи дружно хохотали на послевоенных посиделках. Этот случай дядя Саша вспомнил уже в конце 70-х, когда открыл старый шкаф своих родителей и увидел в нем костюм (практически новый - отец надевал его только по праздникам), “пошитый" из того самого материала, склонившись над которым, под оранжевым абажуром, соседи по коммуналке в 1950-х спорили о вещах, теперь уже казавшихся смешными, да и дядей Сашей его уже никто не называл.
Добавить комментарий