Топор

Я не верю в Бога, но я его боюсь.

Г. Маркес

Для меня, как и для подавляющего большинства детей, родившихся и взрослевших в СССР, атеизм и материалистическое мышление не были выбором или результатом изнурительных раздумий о том, откуда всё это взялось и зачем мы живём. Всё было и так ясно, и до определённого возраста не возникало ощущение загадочности бытия, и я жил, как и все прочие пионеры, не испытывая ничего похожего на когнитивный диссонанс, узнав о том, что это такое, намного позже.

С возрастом, правда, убедительность аргументов в пользу атеизма, типа, Гагарин слетал и никого там не увидел, слабела, и вопросы на эту вечную тему, конечно же, возникали и копились, оставаясь без ответов. Но это почему-то ни на шаг не подвинуло меня ближе к жизни, называемой духовной, а известные книжки на эту тему, которые я пытался читать для общего развития, несмотря на их бесспорную убедительность, воспринимались мною не иначе, как древнееврейский фольклор. Так я и прожил почти уже всю жизнь безбожником, не испытывая по этому поводу никакого дискомфорта или ущербности.

Ну, и естественно, весь этот нонсенс, именуемый народными предзнаменованиями, ритуалами и приметами, всю жизнь вызывал у меня, скучного, безнадёжно упёртого материалиста, лишь высокомерный сарказм и кривую ухмылку. Я посмеивался над теми, кто менял траекторию своего движения, если их путь пересекала чёрная кошка, никогда не плевал ни через одно из своих плеч, не стучал без нужды по дереву и другим материалам, и упрямо отказывался присесть на дорожку. Я безбоязненно насвистывал любимые мелодии, потому что денег не было и так, и не ожидал незваных гостей, когда ронял вилку или нож, в основном потому, что в кругу моего общения приходить в гости без приглашения считалось неприличным. Девушки, с визгом прыгающие в надежде поймать букетик, брошенный через плечо невестой на свадьбе, всегда вызывали у меня сочувствие, как не вполне вменяемые. 

Но иногда было забавно наблюдать, как вроде бы адекватные и вполне образованные люди с удивительной серьёзностью относились ко всей этой комической чертовщине.

– Привет. Ты занят? Я забегу? – это звонил мой приятель Лёня. Он звонил, только когда у него случалось что-то нерадостное. Меня всегда удивляло, а иногда раздражало то, что этот Лёня выбирал вопросительную форму, чтобы объявить о твёрдом решении явиться с бутылкой и длинным рассказом об очередном жизненном ухабе.

Мы сели на кухне, налили. Выпили.

– Ну, что опять? – я приготовился долго слушать. Но история оказалась короткой, даже историей её и не назвать: его дочь, у которой две очаровательных дочки, вдруг объявила родителям, что это ещё не финал, и лишь мальчик остановит их неутомимые репродуктивные усилия. 

– Её муж говорит, что не может допустить, чтобы его уникальная фамилия исчезла, когда его не станет. А дочка, дура, с ним соглашается.

– А что за фамилия такая?

Лёня громко, по слогам произнёс фамилию, и я рассмеялся, будучи не в силах побороть свою страсть к похабным каламбурам, но промолчал.

 – Ничего смешного, – серьёзно продолжал Лёня. – Ну, куда им столько… Пойми, я исчерпал свой эмоциональный ресурс – на вторую внучку любви уже еле хватило. Но ладно я – жена с утра да вечера повторяет, что её эти внуки в могилу загонят. Кто им сказал, спрашивает, что с третьего раза у них мальчик получится? Нет, лучше, говорит, прямо сейчас живьём меня закопайте. У неё не только эмоциональный ресурс на исходе, но и физический – она ведь так с внучками намаялась. Мы их любим, конечно, внучек-то как не любить… ну, а что если три, четыре, а то и… На одни подарки сколько уходит. Не знаем, что и делать.

И тут мне вспомнилась весёлая история более чем сорокалетней давности, которой я решил поделиться со своим неутешным приятелем, чтоб хоть как-то сбить его с трагической ноты.

 В то лето мы с друзьями шабашили где-то на северных окраинах родины, где за отпускной месяц удавалось заработать много больше, чем за полгода инженерных усилий. К нам по вечерам любил заходить на чай местный тракторист Коля, добрый, постоянно, но несильно пьяный мужик, развлекавший нас рассказами о неведомой нам жизни в том заброшенном уголке необъятной страны. У Коли было девять детей, что само по себе явление нечастое, но ещё более удивительным делало его то, что мальчики и девочки чередовались с впечатляющей регулярностью.

– Коль, как тебе это удаётся? – с улыбкой спросил один из нас, который собирался вскоре жениться и очень хотел сына. Мы весело посмотрели на Колю, надеясь услышать что-нибудь народно-непристойное, на что Коля был мастак. Но тот даже не улыбнулся и очень серьёзно ответил:

– Мы с моей так и задумали, чтоб то парень, то девка, все по очереди. А как сделать? – так это проще простого. Если хочешь парня, съешь перед сном большую сырую луковицу, а под кровать положи топор – вот и всех дел.

Все громко засмеялись, а я подумал, что съеденная перед сном луковица вряд ли добавляет Коле сексуальной привлекательности, которая и без того вызывала у меня сомнение, и искренне посочувствовал его жене. 

Видно было, что Коля немного задет нашим весельем, и с обидой в голосе он добавил:

– Гадом буду, попробуйте сначала, а потом смейтесь…

Эта история про топор долго оставалась дежурной шуткой в нашей компании, когда мы женились и заводили детей.

К моему удивлению, рассказанное возымело неожиданный эффект – мой приятель Лёня просиял, в его глазах блеснул давно потухший огонь, он вскочил и почти крикнул:

– Поехали! Поехали, пока не поздно.

– Куда? Куда тебе приспичило? Мы ж выпили – ты чего, за руль сядешь?

– В строительный магазин, за топором! Поехали, тут рядом, да и выпили мы всего-то…

Мой, казалось бы, непобедимый скепсис в отношении народных примет был сокрушён буйным приступом несвойственного Лёне оптимизма, и я согласился поехать с ним. Мы остановили свой выбор на изящном топорике с пластмассовой ручкой, сделанном в Китае, решив, что размер топора и страна его изготовления не являются критическими деталями в Колиной схеме. 

В том, как подложить топорик под кровать, Лёня проблемы не видел, поскольку их часто просили посидеть с внучками, когда дочь с мужем должны были куда-то идти. Однако Лёня волновался, что топор может обнаружить женщина, которая приходит к ним убирать, хотя вряд ли она отодвигает огромную кровать, когда пылесосит. Я посоветовал положить топор вплотную к стенке, к которой придвинута кровать, так, чтобы его трудно было задеть пылесосом. 

– Слушай, – сказал Лёня, когда мы шли к машине с покупкой, – у меня нет никаких идей, как заставить зятя сжирать сырую луковицу каждый вечер, или как часто это у них… Что посоветуешь?

– Не волнуйся, – решил соврать я, – Коля говорил, что главное – топор, а луковица так, для пущей уверенности.

Следующий раз Лёня позвонил через полгода.

– Привет. Ты занят? Я забегу? – в этот раз я не услышал в его голосе обычной скорби. Напротив, Лёня звучал необычно бодро, даже радостно. – Дочка моя на пятом месяце, сегодня к доктору ходила, УЗИ делала – парень у нас будет! Мальчик – понимаешь, какое у нас счастье!? Спасибо тебе огромное за идею с топором, всё и без луковицы вышло, как ты обещал. Жена просит обнять тебя. Всё, лечу, бутылку уже взял…

Я ждал Лёню и думал, нарезая колбасу: а может быть, не стоит так категорично ко всему этому относиться? Ведь мы действительно не всегда можем проследить причинно-следственные связи событий и ситуаций, что вовсе не означает, что связей этих нет. 

А потом, разве самые абсурдные предположения и безумные ассоциации не делают нашу жизнь более забавной и не такой безнадёжной?