Хромоножка

Хромала Катя от рождения, а вот сутулиться начала почему-то в пятом классе, несмотря на постоянные напоминания мамы о том, что надо стараться следить за положением спины. Но разве за всем уследишь? Когда ей исполнилось три, отец девочки ушёл из семьи. Ушёл именно в День Рождения дочки. Так получилось. Приглянулась ему совсем молоденькая девушка, едва окончившая школу, щупленькая продавщица киоска, в котором он по утрам покупал себе сигареты. Потом сигареты и кофе. Потом сигареты и кофе себе и ей.

А дальше, как в строчках из песни Владимира Высоцкого: "...Я листал наш романчик с неприличным названьем...". А двадцативосьмилетняя Надежда, Катина мама, будучи на пять лет младше мужа, точнее, бывшего мужа, после его ухода из семьи даже не пыталась устроить свою личную жизнь. И это несмотря на то, что обладая русой косой, часто грустными, но очаровательными голубыми глазами и спортивной фигурой, она походила на актрису из романтичных французских фильмов о любви. Не до любви было ей с маленьким ребёнком на руках. А ведь Владимир, отец Кати, перед свадьбой обещал Надежде, носить её на руках. Руки, наверное, ослабли со временем, а юная продавщица оказалась более лёгкой ношей.

 Может не стоило очаровательной Надежде терять голову от случайно встреченного в ночной электричке красавца-брюнета, ставшего впоследствии её мужем, а лучше было бы присмотреться к давно ухаживавшему за ней соседу, профессору химии, бывшему значительно старше неё, оставшемуся вдовцом после смерти жены, но поддерживающему себя утренними пробежками в хорошей спортивной форме. Ведь он искренне тянулся к Надежде и не руками, а душой. Случайные встречи, взгляды, ненароком обронённые слова, помощь в подъезде, когда девушка, вернувшись после летнего отдыха на море уронила чемодан на лестничной клетке. Долго тогда Надя вместе с профессором собирали высыпавшиеся вещи. Не чувствовала она чистосердечность умудрённого жизнью соседа и его искренность, излучаемую добрыми глазами, которые не прятались за очками, а наоборот, оказывались увеличенными из-за линз ? Чувствовала, конечно, будучи девушкой проницательной, но тогда упрямо снился ей ночами красавец-брюнет, а не профессор. Ведь не зря говорят, что сердцу не прикажешь.

 А вот удивительная проницательность девушки передалась позже и её дочери.

 После развода годы шли, а точнее, бежали, будучи заполненными заботами. Катюшин дедушка умер ещё до рождения внучки, а старенькая бабушка Маша часто болела, хотя и помогала чем могла дочери с ребёнком. Когда не стало и бабушки, Надежда с дочкой переехали в другой город. Случилось это летом, а потому 1 сентября девочка пошла в новую для неё школу, уже в седьмой класс. Неправдивость с раннего детства Катюша чувствовала остро. Сродни тому, как миноискатель обнаруживает опасность, маленькое сердечко ребёнка реагировало на ложь. И к седьмому классу из обрывков разговоров взрослых, а иногда и из откровенных рассказов мамы, девочка, выраставшая без отцовской заботы, правильно представляла себе, что произошло в их семье. Иначе говоря, она осознавала, что никакого настоящего чувства между её родителями никогда не существовало, а был лишь обман, в который временно поверили двое, и в результате него Катюша и появилась на свет. К отцу своему, не проявлявшему никакого интереса к общению с дочкой, девочка относилась равнодушно, иначе говоря, так же, как и он к ней. Нет, никакой злобы на папу в её детской душе не затаилось, он просто волею судьбы не оказался вписанным в жизнь девочки никаким образом, кроме того, что по недоразумению являлся причиной зарождения этой самой жизни. А может, восприятие, только формирующимся подростковым сознанием, свершившихся фактов семейной жизни, не то, чтобы совсем равнодушным образом, но без особой эмоциональной окраски, способствовало тому, что и ко встречавшимся далее на жизненном пути явным неспроведливостям, девочка относилась философски, то есть не так, как многие Катюшины сверстники и сверстницы. 

 То, что произошло 1 сентября в новом для девочки классе, у другой семиклассницы могло бы спровоцировать плач, рыдания или даже истерику. Но не у дочери Надежды, старавшейся относиться к своему ребёнку не как к маленькому, любимому, но ничего по-настоящему ещё не понимающему существу, а как к младшему, но лучшему другу. Это, вероятно, и помогло раненой Катюшиной душе нивелировать нанесённую ей обиду в первый день нового учебного года, да и вообще, не делать трагедию из своих физических недостатков. И сама травма ноги, доставшаяся девочке от рождения, таким образом сделала дочку Надежды взрослее и мудрее многих других ровесников. Как ни странно, но явственно понимая, что внешность её, вряд ли, может вызывать симпатию у лиц (или особей) противоположного пола, прочитав за тринадцать прожитых лет много умных, то есть по-настоящему хороших книжек, Катюша сделала для себя неожиданный вывод, что доставшаяся ей внешность - не беда, а совсем наоборот. Потому что если ей доведётся встретить-таки "принца", то он полюбит её не за внешность, которая всё равно изменится со временем, а за то, что нельзя увидеть, но можно почувствовать, то есть за саму сущность Катину. А может такое отношение к себе являлось просто защитной реакцией девочки на осознанную, а иногда и неосознанную жестокость недобрых чужих взглядов, намёков и усмешек, от которых временами хотелось съёжиться? 

 О происшедшем первого сентября, теперь уже семиклассница, рассазала маме за ужином, после того как Надежда спросила у дочери:

 - Хорошо прошёл праздник первого звонка в новой школе?

 Катюша поставила чашку с чаем на стол и не то, чтобы грустно, но как-то растерянно посмотрела маме в глаза. А та, конечно, сразу почувствовала, что дочка сейчас расскажет о чём-то важном.

 - Знаешь, мама, после торжественной линейки нас, учеников, провели в класс. Все заняли свои места, а я не знала, за какую парту мне надо садиться.

 - И что? - насторожилась Надежда, предчувствуя недоброе.

 - Учительница указала рукой на одну из парт, и я оказалась рядом с мальчиком. Андрей, его зовут, как мне стало известно позже. Ещё во время линейки стало понятно, что он заводила всяких недобрых дел в классе. Андрей мешал другим слушать выступавших на площади перед школой учителей и детей. Преподавательница несколько раз делала ему замечания, а он смеялся в ответ. В общем, мальчик этот, в джинсах, яркой футболке и кроссовках, показался мне слишком самоуверенным и нагловатым, но я, конечно, послушавшись учительницу, вынуждена была сесть рядом с ним.

 - И что случилось дальше? - уточнила мама, понимая, что на этом первосентябрьская история дочки не закончилась.

 Катюша тяжело вздохнула и продолжила:

 - И тогда Андрей, взглянув на меня, очень громко, явно для того, чтобы все в классе услышали, произнёс: "Я не буду сидеть за одной партой с этой сутулой хромоножкой, одетой в примитивную школьную форму, как третьеклассница".

 - Он так сказал? - возмущённо воскликнула Надежда.

 - Да. Но ты не переживай, мама. Сначала мне, конечно, стало неловко и я не знала, что делать. Но в классе есть очень высокий, красивый мальчик Игорь. Любимец девочек, как я уже узнала от одноклассниц, с которыми успела познакомиться перед линейкой. Он, кстати, отличник, а ещё спортсмен, играет в городской юношеской сборной по футболу. Игорь, между прочим, несколько раз на линейке одёргивал Андрея, который не только смеялся, но и грубил иногда в ответ на замечания классной руководительницы. Так вот, со своего места он громко сказал: "А я буду сидеть за одной партой с новенькой, а Элеонора, если она не против, может пересесть к своей подруге Ане. Ведь возле Ани свободное место. Ты же не против, Элеонора?"- спросил Игорь у девочки, сидящей с ним рядом. 

 - А как же на это отреагировала Элеонора? - удивившись и одновременно радуясь за дочку, спросила Надежда. 

 Катюша задумчиво посмотрела в окно и продолжила:

 - До начала линейки я действительно многое узнала о классе. Например то, что очень модно одетая Элеонора эта самая, она дочка заместителя мэра города и только за пару дней до начала нового учебного года вернулась с мамой из Парижа, где провела всё лето.

 - Из Парижа? - изумилась Надежда, медленно, по слогам, выговорив название далёкой столицы Франции так, будто бы прикоснулась к недостижимой мечте своего детства, родившейся после прочитанных книжек Александра Дюма. 

 - Да, девочка эта и вправду красавица. И не потому, что пользуется французской косметикой и духами. А духи... О, я никогда не слышала такого запаха. Это аромат нежности, если так можно сказать. Но Элеонора сама по себе очень симпатичная, и думаю, что мальчики в неё влюбляются легко. А сарафан! Какой у неё удивительный сарафан с кармашками. Вероятно, как и духи, тоже из Франции. 

 Катюша взяла со стола чашку с ароматным, ромашковым чаем, заваренным мамой по особому рецепту, и, сделав несколько глотков, продолжила:

 - Элеонора долго и удивлённо смотрела на Андрея, но ничего ему не ответила, а потом молча встала, взяла свою сумку и небрежно бросила её на соседнюю парту, за которой сидела её подружка Аня. Учительница на это никак не отреагировала, только пожала плечами.

 - А ты?

 - А я села рядом с Игорем. Он, кстати, после уроков провёл меня домой и сказал, чтобы я не обижалась на бестолкового Андрея. Мол, в классе его никто всерьёз не воспринимает. Я ответила, что, конечно, не буду на него обижаться. Но знаешь, мама, мне жалко Элеонору. Она ведь, вероятно, обиделась на бывшего своего соседа по парте. 

 На лице Надежды перемешались сочувствие, восхищение и любовь к дочери.

Она встала из-за стола и, подойдя к Катюше, обняла её двумя руками за голову, притянув к себе со словами: 

 - Какая же ты у меня мудрая, доченька! А Элеонору жалко, я с тобой согласна. Но ведь это решение Игоря.

 Девочка, сглотнула непонятно откуда взявшуюся слезинку, медленно скатившуюся на губы, приобняла маму и взглянув в её лицо искренне любящим взглядом, то есть таким взглядом, который далеко не всем в жизни бывает дарован, пытаясь успокоить самого близкого для неё человека, тихо проговорила:

 - Да, наверное, ты права. Всё нормально, мама! Я побегу к соседке Верке, ей надо помочь с математикой. Она звонила мне. Представляешь, им в первый день занятий уже задали домашку!

 А Надежда, когда входная дверь за дочкой захлопнулась, долго сидела за столом, опустив взгляд в чашку с остатками чая на донышке, словно пытаясь увидеть в ней силуэты и своей судьбы, и судьбы Катюши. Эх, если бы только это было возможно...