Стихи Инны Ярославцевой и раньше публиковались в «Чайке» (№ 24, 2004 и № 22, 2005). В прошлом году они также вышли в сборнике «Заполнение Пустоты» (Бостон, 2006). Инна Ярославцева родилась в Москве, живет в Коннектикуте. Ее стихи опубликованы в различных периодических и сетевых изданиях.
Cнегири
А помнишь, прилетели снегири...
Порезавшись страницей неумело, прижав к губам досадливую боль,
считая капли - красное на белом, ты вспомнишь: прилетали снегири.
И парк. И поцелуи на пари, и надпись на перилах на мосту.
Каретка, как смычок виолончели, под ровную строку в ключе бемоль,
скользит по обнаженному листу.
Но нынче переезд. И те листы, и много лет вослед, и много весен
летят в корзину. Переезд несносен не тем, что режешь пальцы о края,
но тем, что перечитываешь осень, пока коробки девственно пусты,
и аккуратной стопкой жизнь твоя разложена по пачкам дней и весен.
А наши двойники из Тюильри, к ограде стылой прижимаясь телом,
целуются - с презрением к погоде на глянцевой странице. Посмотри.
А впрочем, вечно врут календари, и жизнь бежит, и время происходит.
Но к нам не долетают снегири.
* * *
В нашей сказке будут короли, мантии и шлейфы до земли.
Круглый стол и дружба до кончины.
В нашей сказке будет длинный-длинный
Синий поезд в дальние Фили.
Детство завершается, мин-херц. Станция последняя. Конец.
Темный город, ножик перочинный.
Только в сказке - август да апрель, сладкий привкус, слива-мирабель,
Небо в белоснежную полоску, пляжный зонтик, детская матроска,
Пряничный рисунок на обложке.
И пока, за тридевять земель, волны разрушают Козумель,
Тает лето, словно карамель в липкой, детской, радостной ладошке.
Письмо из Саванны
Ты же знаешь, у нас
в это время глухие дожди,
И не то чтобы пауза - так, замедление лета.
Ты же помнишь приметы... не то, чтобы верю, не жди,
Но порой сомневаюсь, что мы среди линий сюжета
Выбираем разумно - и выбору следуем верно.
Размышляю об этом - как правило, ближе к шести,
Окопавшись в кафе за собором эпохи модерна,
Хоть убей не припомню кого - Магдалины, Петра?
Переехать обратно... Вот кончится эта жара,
И разгладится свет, и магнолии бросят цвести.
А проклятая книга не пишется, как ни крути.
И опять же, дожди.
И канавы желты от люцерны.
Как там нынче погода - на северном склоне судьбы,
Где морозец доводит слова до кристальной огранки?
Помнишь наш разговор, что подранки
Не слышат пальбы,
И что флюгер в «глазу» урагана не чувствует ветер?
Мне мерещится скорая дата в обратном билете,
И болит под лопаткой от самой неспешной ходьбы.
Мемуары - настолько же время в бумажном пакете,
Как и повод на старости вынести сор из избы.
Так что, бог с этой книгой - всего не успеешь на свете,
Ни на том, ни на этом, ни если бы, ни да кабы...
Из цикла к Л.Б.
У тебя в это лето жара, и асфальт дрожит
на Садовом кольце за углом сквозь густое марево.
У тебя в это лето опять накопилось лжи
На полночный треп над кофейным тяжелым варевом,
У тебя под балконом шумят тополя - в разлив,
Тот спокойный, зеленый шум над московским двориком.
У тебя в это лето за шкафом пылится гриф
И над шеей висит июль молодым топориком.
У тебя в это лето опять - то притон, то скит,
То глухой засов, то лицо в ширину экрана...
Я бы слушала вновь - но будильник уже звенит
По другую, счастливую сторону океана.
* * *
Как на ветке дубовой утка, да в ней яйцо,
Да в яйце игла, да кощеева смерть в игле...
Я сняла на пороге палаты твое кольцо.
Говорят, что в последний миг на парад алле
Появляются все, с кем увиделся на земле.
- В семь часов восемнадцать минут, - произнес хирург,
Зафиксировав смерть. И арены гончарный круг
Разгоняется в лунной, мерцающей тленом мгле.
Выпрямляется свет под давлением влажных рук.
- Сожалею о вашей потере, - сказал хирург.
Монитор выжигает день в голубой заре.
Это утка на дубе твоя, и яйцо внутри.
Не ломай иглу - это смерть голосит в игле...
И тебе выходить ко мне на парад алле.
А до той поры не смотри на нас, не смотри.
Добавить комментарий