Сэнди

К знакомству нас привел несчастный случай – и с ней, и со мной.

 Острая, внезапно возникшая и стремительно разрастающаяся боль в правой половине тела, проходящая через спину, бедро и ногу, заставила меня вызвать неотложку, и спустя пятнадцать минут после звонка я уже лежала на каталке в приемном покое ближайшего госпиталя. На четвертый день, установив, наконец, приблизительный диагноз – защемление и воспаление нерва, - меня выкинули в рехаб, прописав нужный антибиотик, так и не устроив осмотра хирургом, но назначив свидание с ним через полтора месяца.

 Комната, где меня перевалили с каталки на кровать и где я угнездилась на месяц, была просторной, на две кровати, моя была, слава богу, рядом с дверью в туалет, принесли инвалидное кресло и вокер. При моем появлении соседка, сухо кинув в мою сторону «Хай», задернула штору, отгородившись, и врубила на полную катушку звук своего и так вовсю орущего телевизора, на экране которого мелькал боевик. (Позже, это когда мы с ней уже подружились, она призналась, что со слухом у нее ну, совсем плохо). Вообще оказалось, что любит она смотреть только драки и фантастику, в которой ящеры и прочие чудища гоняются за несчастными человечками, коими только и могут прокормиться. Включала она свой ТВ с ранья, а не выключала вообще никогда, только убирала звук, когда с кем-то общалась или звонила по телефону. Мои надежды услышать хотя бы последние известия испарились тут же. Засыпала она под любой грохот и после обеда, и после ужина, а я вечером вызывала и ждала часами ночную нянечку, чтобы она выключила в конце концов моего мучителя.

Тогда это был первый рехаб в моей жизни, сравнить могу только с еще одним, где побывала уже после операции и где ничего похожего не было. А в этом были забавные моменты. Во-первых, врача я там не видела за весь месяц ни разу. Во-вторых, ночные сестры либо полночи не являлись на работу, либо с полночи исчезали с работы. Поэтому, если тебе забыли принести какое-то важное лекарство, получишь только в следующую смену. Нянечки ночью старались на вызов не приходить: очень спать хотелось. Зато, если надо было им пообщаться между собой, орали во всю глотку перед распахнутыми дверями комнат, а иногда, подвыпив, распевали нестройным хором песни. Одна, очень пожилая хромоножка вызывала мою большую симпатию: была она очень доброй, сочувствующей, беспамятной, путающей подносы с заказанной едой и вечно замученной этой тяжелой работой, поскольку старалась брать подряд побольше смен, помогая таким образом семье дочки. Она чаще всего и приходила ко мне по ночам довольно быстро, когда усекла, что мне только и нужно, чтобы она выключила соседкин телевизор. А после того, как моя Сэнди выписалась и я неделю прожила одна в блаженной тишине, она приходила ко мне порой отдохнуть и вздремнуть на стуле, спрятавшись ото всех за занавеску. Тогда многое о своей судьбе и рассказала.

 Очень рано, еще задолго до завтрака, выходил в коридор «городской сумасшедший», как я его мысленно назвала. Фальцет его был не похож ни на чей голос. До позднего вечера он взывал к своей то ли жене гулящей, то ли к подруге, модулируя голос как профи-актер, то ласково обещая все простить, только вернись, то свирепо, почти басом, угрожая убить и ее, и соседа, с которым изменяет. При этом каждый день он выкликал новое имя, ни разу не повторясь, – откуда столько набрал?! Самый первый раз - я аж вздрогнула - прокричал имя моей родственницы, привезшей мне необходимое, а имя-то было вполне русское! Я смеялась: «Смотри-ка, тебя честит!» Нянечки его жалели, уговаривали успокоиться, обещали, что сегодня-завтра-послезавтра неверная к нему вернется и приедет, заберет домой.

 Еще одна, тоже с психическим заболеванием, молодая, прелестная лицом и фигуркой женщина, совершенно здоровая физически, тихая, скромная, интеллигентная... Ее комната была рядом с нашей, она, гуляя по коридору, часто путала двери и заходила к нам. Усаживалась скромно на стул возле двери и молча меня разглядывала. На вопрос, чего она ждет здесь, отвечала, что вот, должны приехать родные, сидела до тех пор, пока ее не замечала и не уводила нянечка, мне со вздохом говоря: «Нет у бедняги никого и никто к ней не приходит». Она путала и дверь из туалета в комнату: туалет был смежный, на две палаты, и она выходила каждый раз прямехонько к моей кровати и, несмотря на одни и те же мои объяснения и прикрепленную в туалете бумагу с крупно выведенной красным фламастером надписи на нужной двери «Дверь в комнату Флоры», возникала, как чертик из табакерки, над моей головой. 

 А однажды случился ужас. В пятом часу утра, когда и я, и Сэнди крепко спали и был выключен свет даже в коридоре, я проснулась от дикого визга Сэнди “What are you doing?!!” Пока я врубалась в сознание, увидела темный силуэт, метнувшийся от кровати Сэнди к моей, и в тот же момент что-то холодное, гладкое и скользкое шлепнулось на мою открытую в комнатной жарище ляжку. Это была Флорина задница! Тут уж я завизжала, точно как Сэнди (ну, разве что с русским акцентом): “What are you doing?!!” На что несчастная Флора жалобно простонала, что хочет «пи» и думала, что добралась до унитаза. На наши визги в ночной тишине прибежал дежурный, видимо, охранник и вывел Флору из комнаты в коридор. При этом он включил свет и я с еще большим ужасом увидела, что около моей кровати нету вокера, к которому я привесила мешок с самым драгоценным, что у меня здесь было, чего я не доверяла ни тумбочке, ни дрессеру с моими деньгами, одеждой, документами, мое невосстановимое в случае потери богатство: тоненькая уникальная книжка, изданная малюсеньким тиражом по количеству авторов статей, в ней помещенных, предмет вожделения всех самых прославленных в мире шашечных звезд – гениальные комбинации гениального Исера Купермана. Мне случайно повезло: в книжку поместили некролог, который я написала для журнала «Шашки», когда скончался мой великий друг. Чтобы не сойти с ума от боли, я попросила привезти мне эту книжку, разгадывание этих комбинаций помогало отключиться от происходящего. Оказалось, что Флора почему-то уволокла мой вокер в свою комнату, прежде чем пойти на поиски туалета. Пока я заливалась слезами от горя, дежурный принес мой вокер с мешком, магнитными шашками (кстати, подарком Исера) и, главное, с бесценной книжкой.

 Вот такие веселые дела разнообразили наше существование в этом странном заведении. Но самую большую развлекуху обеспечила мне моя сожительница Сэнди. Для начала она вызвала во мне закономерную ярость. Еще бы! Статуэтка с прямой спинкой, с гордо вздернутым подбородком, с идеально стройными ногами широким летящим балетным шагом пролетала порой мимо моей кровати к туалету и абсолютно не реагировала, даже глаза на меня не скашивала, когда я пыталась вступить в переговоры – мисс, не могли бы вы...- только, уже миновав, делала кистью левой руки короткую отмашку, которую можно было перевести как «отцепись». Через два дня, уже услышав, как ее называют нянечки, изведенная донельзя мощью децибеллов, я поняла: надо менять тактику и завоевывать ее симпатию. Любят же ее за что-то нянечки, журчат с ней по-свойски, приносят в завтрак лишнюю печеньку, кофейку добавляют. Деньжат, вроде, она им не подкидывает, я ведь наблюдаю: они, когда подходят к ней, занавеску между нами должны сдвинуть. 

 Заметив ее страсть к сладенькому и кофе, я стала предлагать ей и то и другое из своего завтрака вместо того, чтобы оставить это на подносе нетронутым. Она охотно принимала и даже благодарила. Я осмелела и стала осыпать ее комплиментами, вполне искренними, по поводу роскошных волос , походки и фигуры. Относительно ног и походки мои сравнения с балериной оказались в точку: она поведала, что в юности занималась балетными танцами. Очень скоро я поняла, почему нянечки относятся к ней участливее, чем к остальным: во-первых, Сэнди не уставала повторять, что до выхода на пенсию она работала медсестрой и на этом поприще получила признание и медперсонала, и пациентов. Во-вторых, ее никто ни разу не навестил хоть каждый день она звонила по несколько раз сестре и близкой подруге. В-третьих, постоянно жаловалась на боли, вызывала медработников и требовала обезболивающих таблеток. Вот в этом она мне призналась, что хитрила. Я и сама замечала, что Сэнди, летя к туалету, мгновенно замедлялась, начинала прихрамывать, охать и хвататся за бок, когда попадала в поле зрения проходящих мимо нашей комнаты по коридору всех в белых халатах и, на всякий случай, прогуливающихся больных. Объяснила она это очень просто: живет одна, готовить не любит и не умеет, ест, в основном, бутерброды и полуфабрикаты из заморозки супермаркетов, а тут -- что-что, а кормежка царская! Да и уход во всем, и халат меняют по первому требованию, телевизор больше и ярче – ну прямо дом отдыха «все инклузив». Хочется задержаться здесь как можно дольше.

 День за днем она привыкала ко мне все больше и больше, рассказывала свои истории и переживания, шла на уступки по поводу телевизора, давая мне передышку, выключая его на время или полностью убирая звук. Я тоже привыкала к ней и, поскольку видела ее детскую непосредственность, неприкаянность, иногда растерянность перед случающимися неприятностями, – и это несмотря на ее настойчивость и умение добиваться своего, в чем я сильно от нее отставала, - что, хоть и придерживалась обычно зарока не быть «совком» и не давать советов, пока не попросят, с Сенди полностью продемонстрировала, что я – «из страны Советов». Правда, она и сама почти каждый раз смотрела на меня вопросительно, когда не знала, что делать. 

 Она быстро переходила от веселья к унынию, а слезы у нее всегда были наготове, и тут уж утешать ее было моим долгом.

Однажды, уйдя с головой под громыхание ее ТВ в свои дела, я заметила, что Сэнди горько рыдает только, когда к ней прибежала вызванная хромоножка, прижала ее голову к груди, гладит по голове, что-то нашептывая. От этого Сэнди разрыдалась еще горше. Тут уж я посчитала необходимым вмешаться: «Сэнди, что случилось?» Оказывается, по ТВ показали матч, в котором проиграла любимая Сэндина команда. После того, как я поделилась с ней своим всегда утешающим меня саму постулатом, что жизнь – это как зебра: полоса черная обязательно сменится белой и, следовательно, следующий раз ее любимая команда непременно выиграет, Сэнди пришла в восторг от такого обещания и стала уверять хромоножку, что и у той скоро закончатся черные полосы ее жизни, ведь зебра не может быть исключительно черной.

Еще раз я видела ее в слезах, на этот раз, по моему мнению, причина была серьезной и трогательной. Накануне Сэнди радовалась, рассказывая , что послезавтра на визит к врачу ее повезет сестра, но вот сейчас сестра позвонила и сказала, что повезти не сможет, поскольку прогноз погоды обещает сильный дождь. Это, конечно, расстроило Сэнди: долгожданный аппойтмент проваливался, о чем Сэнди доложила своей подруге. Через пять минут верная подруга перезвонила Сэнди и отчиталась, что позвонила Сэндиной сестре и назвала ту сукой. Моя бедолага была безутешна.

«Ты понимаешь, я люблю их обеих, не хочу потерять ни одну, а тут такое...Что делать-то?» Мы долго репетировали сценку-диалог: я играла роль Сэнди, подбирая аргументы, она – подруги, от которой знала, что ожидать. В конце концов удалось убедить подругу принести извинения сестре. Кстати, визит к врачу Сэнди перенесла, на мой вопрос, почему бы не заказать такси, ответила, что дорого, долларов пятьдесят будет, позволить себе такую роскошь не может, но в тот же вечер, услышав рекламный ролик певицы, исполнявшей песни в стиле «кантри», тут же, придя в восторг, позвонила в студию и заказала диски общей стоимостью в сто пятьдесят долларов.

Приближался день выписки Сэнди. Соседушка моя объяснялась мне в любви, записала мой номер телефона и дала свой, обещала звонить каждый день и даже навещать, когда меня выпишут. Меня немного пугала такая перспектива, но надеялась, что жизнь у каждой пойдет своим путем, ну а если и позвонит иногда, что ж, повспоминаем общую жизнь. Но вышло все иначе.

Буквально за день до выписки Сэнди решила проверить свои телефоны – домашний и мобильник, которым она в рехабе ни разу не пользовалась (зачем? – ведь есть палатный, звони бесплатно хоть сутками). Не работали оба. О домашнем выяснила очень быстро: оказалось, пока была на излечении, просрочила платеж. Дозвонилась в «Верайзон», заплатила, телефон включили. С мобильником все было сложнее. Купила она его в магазине накануне дня, когда попала в госпиталь, но сервис, как выяснилось, недооформила. Тут пришлось подключиться мне с моим мобильником, на который пересылали какие-то формы для заполнения ее данных. Даже номер моей кредитки для гарантии попросили. Кстати, потребовался и мой чарджер, чтобы зарядить ее телефон (спасибо, подошел). В общем, справились и с этим.

Наутро Сэнди умиленно прощалась с нянечками и со мной, лобызала всех подряд и пролила слезу. Уехала, стало тихо-тихо, никто не включал телевизор и не трезвонил на весь коридор, нажимаю кнопку вызова. Я блаженствовала, пока не заметила, что шнур, соединяющий мой мобильник с чарджером, обычно воткнутым в розетку возле кровати, бесхозно болтается в пространстве. Никто ко мне не подходил – ни нянечки, ни уборщица. Ох, Сэнди! Ты, естественно, не помнила, купила ли мобильник с чарджером, а оказаться дома без него... Когда ты еще сможешь добраться до магазина? Конечно, стопроцентной уверенности нет, но это очень похоже на мою спонтанную подружку. Днем она позвонила, защебетала. Я грустно пожаловалась: все хорошо, вот только чарджер куда-то запропастился. В трубке – несколько секунд молчанье, затем торопливое «я позвоню тебе потом, сейчас дел много...». Больше Сэнди мне не звонила. А я подумала: как же дешево мне досталась свобода от совсем ненужной дружбы.