Михаил Этельзон родился в 1959 г. в Виннице. С 1977 по 1989 учился и работал в Ленинграде. Окончил Ленинградский политехнический институт и Московский институт патентной экспертизы. Печатался в многочисленных периодических изданиях в России, Канаде, Англии и США. Автор двух книг: «Соло» (Нью-Йорк, «Слово/Word», 2006 г.) и «Под Созвездием Рака» (Санкт-Петербург, «Европейский Дом», 2006 г.). В настоящее время живет в Нью-Йорке.
ТАК И СТОЯЛ...
Так и стоял он —
остолбенев,
так и не зная: направо? налево?
Эта ли тропка ведёт на аллею,
та ли дорога — в пустыню Негев.
Так и стоял, никуда не спеша,
с каменным видом, среди перекрёстка,
вкопанный в землю, в пыли и вопросах,
и не решался на жест или шаг.
Мимо уверенно мчались авто:
на автомате везли пассажиров,
видимо, с отдыха — в саже и жире,
с весом и скоростью точно за сто.
Чуть тормозили, смотрели на лоб,
и уезжали — налево, направо...
фыркнув колёсами — грязью и гравием —
прямо в лицо, где написано «СТОП...»
...
Так и стоял — указательный столб
КАК ПОНИ...
Не помню день, когда я это понял:
как в цирке дрессированные пони
по кругу за такими же в погоне —
за собственным хвостом и от кнута;
так я, но только карликом на воле,
бегу уже полжизни или более,
не чувствуя ни времени, ни боли,
как все... и тоже знаю —
не туда...
А СМЫСЛ, КАК В ЧАСАХ ПЕСОЧНЫХ...
... вскочить с постели
среди ночи,
забыв загадочные сны,
от самых точных...
нервных строчек,
ещё непонятых самим...
... и замереть —
как тихо в доме! —
и, чуть дыша, пойти к дверям,
и улыбнуться дочерям,
сопящим в сказочной истоме...
... пытаться вспомнить
эти строчки,
такие важные во сне,
а смысл,
как в часах песочных,
уходит
словом, буквой, точкой...
и тает,
не раскрывшись мне...
ДВОР
Вот он — двор твой и конура,
миска, забор и цепи...
И куда тебе со двора,
что тебе эти степи?
Есть кобыла, баран, козёл,
куры, коровы, свиньи.
И хозяин не так уж зол:
бьёт, но не очень сильно.
Вот — щенки у корыта спят,
нужно ведь так немного:
шерсть на них с головы до пят,
сыты — и слава Богу.
В миске тоже гора костей,
светит луна ночами,
вой свободно, вздыхай у стен,
в небо смотри — на чаек.
За оградой другой сосед,
может быть, с ним и лучше,
он скотину не бьёт совсем,
кости жирнее — кучей...
Глубже миска, пошире двор,
рядом леса и степи,
разукрашен вокруг забор,
даже — длиннее цепи.
ЭВАКУАЦИЯ
Маме
... я ведь не помню... сначала Баку...
эвакуация, море... бомбёжка...
много остриженных — наголо, ёжиком...
взрывы... кораблик почти на боку...
... в море бросают тифозных больных,
в панике... с криком: «за борт их, за борт их!»
не разбирая, кто спящий — кто мёртвый...
не разбирая... а мы среди них...
... лишнее — за борт, иначе — ко дну...
лишние мы — шестилетние дети,
сёстры, подружки... когда-то соседи...
тоже тифозные, в полубреду...
... бабушка в трюме накрыла тряпьём,
сверху — баулы, пакеты и сумки,
так и лежали, наверное, сутки...
мне рассказали об этом потом...
... нас не нашли, и кораблик доплыл...
там — Бухара и голодные годы...
рылись в земле, собирали отходы —
ели что было... что каждый добыл...
... в Киев уже не вернулись... зачем...
близкие в Яре, а дома — чужие...
что им докажешь — что жили?.. что живы?..
что не хватило у немцев печей?..
... лишние, как в Бухаре и Баку —
бабушка, Кларочка, Ида и Лёня...».
Мама, не плачь... успокойся... я понял...
я напишу... если только смогу...
ЭСТЕТИКА СМЕРТИ
«И зажглась сигарета, а рядом ещё...» —
так напишет поэт, и звучит хорошо,
если жить далеко от Нью-Йорка...
И, смакуя, напишет другой, что они,
как бенгальские — помните в детстве? — огни
в новогодние ночи у ёлки...
Мы и сами не лучше — увы, это жизнь,
оторваться не можем: горят этажи
на экранах почти каждый вечер...
Если только не думать, что тают внутри
и дымятся над городом тысячи три, —
это просто гигантские свечи...
Оплывают... а кадры плывут и плывут...
Перестаньте винить, как всегда, Голливуд —
на себя же упрёки примерьте...
Смотрим страшные кадры опять и опять...
объяснить не могу — остаётся признать:
существует эстетика смерти.
СНИТСЯ...
Бабушке
Из какого далёкого детства
снова снится мне старенький двор,
где соседи ещё по-советски
о соседях ведут разговор?
Мне, наверное, года четыре...
И четыре души за столом
в однокомнатной душной квартире,
вместе с прошлым готовой на слом.
Там жива наша бабушка Женя —
суетится весь день во дворе,
как в замедленной съёмке движенья:
под шелковицей «режет курей».
И бежит безголовая птица
от своей головы на пеньке...
Столько лет...
эта курица снится
среди красной травы...
налегке.
Детский плач, опустели качели,
струйка крови течёт по ножу...
...
Это я — без желаний и цели —
всё бегу от себя,
всё пишу...
ЗЕБРЫ
Мне нравятся зебры — обычные зебры,
они полосаты, и этим — волшебны.
Они не расисты, скорее, — нацмены,
но каждой полоской — тигрины, надменны.
Они чёрно-белы, они пограничны,
как первые фильмы, они лаконичны.
Как фильмы — наивны, немы и невинны,
они фортепьянны, они пианинны.
Природа играет на клавишах зебры,
а зебры зевают и кушают стебли.
Не чёрны, не белы... и странно-мулатны:
Полоски... полоски... а смотрятся ладно.
А люди... и белы, и чёрны, и жёлты,
а им полосатый, уверен, пошёл бы!
И даже пятнистый, поверьте, не страшно:
вполне леопардно и очень жирафно.
Полоски на теле, на личиках пятна —
и формой и цветом
природно, приятно...
Добавить комментарий