1
- Господин, господин, - испуганно тряс купца Рахматулло за плечо мальчик-слуга. – Господин, ведь люди не могли сотворить такого… Только джинны, порождения адского пламени, ведь так господин? – вопрошал он снова и снова, отводя взгляд от представшей взглядам путников ужасающей картины.
В роще вокруг небольшого оазиса, где, в тени деревьев, всегда останавливались караванщики, высился старый карагач. Обычно под сенью этого карагача отдыхали усталые путники, прислушиваясь к плеску воды в озере и пению птиц. Но сегодня над вековым деревом могли кружить разве что стервятники. Ведь на его ветвях висели отрубленные человеческие головы. Купец Рахматулло насчитал их около десятка. Это были его верные караванщики, которые везли груз товаров из города Шаш.(1)
- Нет хуже джиннов, чем те, что живут внутри нас самих, - тихо произнёс купец, положив руку на плечо мальчику. – Не смотри туда, сынок, - добавил он тише.
Тут же к купцу подошёл один из стражников. Стражу дал Рахматулло в помощь визирь Азиз-бек, когда дошли известия о том, что караван из Шаша не вернулся в Бухару, затерявшись где-то по дороге...
- Тела караванщиков исчезли, - негромко проговорил он. - Но мы нашли верблюдов… Они зарезаны…
- И верблюды? - переспросил купец, внешне стараясь казаться спокойным. - Чем же они не угодили этим грабителям?
- Это не грабители, ваша милость, это не грабители, - ответил стражник, и язык у него заплетался, будто у пьяного. – Они ничего не взяли… просто убили людей и ничего не взяли…. Клянусь Аллахом! Только убили людей и верблюдов и ничего не взяли… Не люди, а шайтаны, клянусь Аллахом! Пойдёмте, господин, - дёрнул Рахматулло за рукав халата стражник. - Там… на стволе дерева вырезана какая-то надпись, кажется, арабской вязью… Мы люди простые, неграмотные, - забормотал он виновато. – А вы с помощью Всевышнего сможете прочитать…
Когда купец Рахматулло подошёл к стволу дерева, то действительно заметил вырезанные на нём арабские письмена. Купец приблизился, превозмогая тошноту от запаха крови, и прочёл:
Для сильных слабые – убойный скот,
Меч без разбору головы сечёт. (2)
«… Абуль – Ала – аль-Маарри, - вспомнил Рахматулло. - Это, несомненно, его строки. Кажется, недавно я цитировал какую-то строку из стиховорения этого поэта Мамеду… Как жаль, что я отправил Мамеда в Тебриз – навестить семью. Недавно он получил письмо, будто бы от своего дяди… Почему я всегда попадаю в беду, когда со мной рядом нет этого лентяя… Он тотчас бы поторопился переписать эту строчку в свой свиток! Как это здесь написано: «Для сильных слабые – убойный скот»? Убийцы хотели сказать, будто вырезали моих караванщиков, не пожалев и верблюдов, только чтобы доказать, что им, сильным, всё дозволено?! Кто же эти кровавые безумцы!?»
Купец Рахматулло сделал шаг прочь от надписи и вдруг услышал, как под его ногами что-то звякнуло. Он взглянул вниз и заметил медный кувшин. Купец наклонился и пригляделся. Не похоже было, будто кувшин оставили погибшие караванщики или случайные путники, останавливавшиеся ранее возле оазиса. Кувшин был новёхонький, из него торчал свиток пергамента.
Развернув свиток, бухарский купец принялся читать:
«Привет тебе, достославный шейх всех мужей Благородной Бухары, идущих по торговой стезе, по тому пути, по которому некогда ступал пророк Мухаммад, да пребудет с ним мир. Хочу добавить, что велиречивый поэт Али Ахмад шлёт тебе салам из глубин джаханнама! И исполненная красоты, подобная бутону свежей розы, Гюльбахар-ханым шлёт тебе салам и глубины джаханнама. И многомудрый самаркандский кадий именем Абдуррахман, и весёлый сказочник-ашик именем Бободжон, и даже тот подлый колдун из племени яхуди, – все они шлют тебе салам, распростёртые на огненных ложах. Шлют тебе привет «все те, которые несчастны в огне, ибо для них там вопли и рёв». (3) Так говорит об их участи писание! Но твоя участь будет их участи хуже во сто крат, о достославный преемник Сиднбада – морехода!
Вспоминаем мы послание одного блистательного поэта другому не менее блистательному, повествующее о чудесах рая и ада, а там сказано: «А что тебе известно о могуществе нашего творца и что ты видел до сих пор? Ты стоишь на берегу моря, простор коего не окинешь взгядом и разумом не постигнешь!» Так и тебе, достославный купец, не понять вовек, что ожидает тебя и не постичь тебе замыслов наших, ибо мы, великий владыка джиннов, сотворили тебя, мы же и ввергнем тебя во прах! (4)
В гневе купец Рахматулло едва не разорвал свиток. Кто этот безумец, который, чтобы только поиздеваться над ним, истребил его верных людей и ни в чём не повинных верблюдов?
Но сегодня он явно не мог найти ответа на этот вопрос. В оазисе посреди пустыни не было ни свидетелей происшествия, ни следов, оставленных преступниками. И всё же мысль о том, что ему напоминает дерево, увешенное человеческими головами, не давала ему покоя! Ах ну конечно же, дерево заккум, растущее от корня геенны, с растущими на нём головами шайтанов! Шайтаны, джинны, джаханнам... Кто мог так жестоко отомстить ему, обрушив ему на голову пламя джаханнама? Кто?
- Нам нужно возвращаться, - обратился Рахматулло к своим спутникам. – Поскореее возвращаться домой, в Бухару, - зачем-то пояснил он, терзаемый смутным предчувствием новой беды. – Здесь искать более нечего…
- Но сперва нужно похоронить хотя бы головы, - заметил один из спутников купца. - Ведь это наши погибшие товарищи и верные ваши слуги… К тому же нам нужно собрать брошенные товары…
- Ах, да, конечно, - поспешно согласился купец Рахматулло. – Но когда наши скорбные заботы будут окончены, тогда поскорее в путь…
2
По мере приближения к дому, тревога в сердце купца не утихала, а лишь сильнее грызла его сердце. Он ожидал увидеть дома всё что угодно, но, тем не менее, резко пришпорил коня, завидев открытые настежь ворота. На воротах было начертано по-арабски:
А жён отнимает то смерть, то измена –
Как речку, жену не удержишь в плену.
- Саид, - громко позвал он садовника. – Саид, почему ворота не заперты? И где госпожа? – выкрикнул он последний вопрос, снедаемый подозрением, что враги уже побывали в доме и забрали Адолат. Стихи аль-Маарри, начертанные на воротах, явно говорили об этом.
Но купцу Рахматулло ответило лишь безмолвие. И только, когда он вошёл в дом и окинул взглядом царивший в комнате для гостей, именуемой мехманхана, беспорядок, то услышал едва различимый стон. - Саид? – бросился он на стоны раненого садовника. – Все сюда немедленно! Саид, ты жив?
- Да, господин! – слабо пробормотал садовник в ответ. – Жив…. Но лучше бы мне не видеть белого света… Они забрали госпожу, - прошептал он ещё тише.
- Кто они? – от нетерпения повысил голос купец Рахматулло. – Сколько их было? Как они проникли в дом? Говори же, Саид! Постарайся вспомнить…
- Их было… - чуть помедлил с ответом садовник. – Их было человек десять… Сначала постучала одна женщина, сказала, что они с мужем продают гончарные кувшины из Гиждувана. Сказала, что она и её муж больны и проделали большой путь из Гиждувана в Бухару. Скорее из сострадания госпожа Адолат повелела отворить ворота и впустить бродячих ремесленников. Но вслед за женщиной и её якобы хромым мужем тотчас ворвались остальные. Первым делом они схватили госпожу Адолат… оглушили её и засунули в большой глиняный кувшин. Её служанок заперли в кладовке. Я сопротивлялся, но меня ударили по голове… А теперь, мой добрый господин, повелите принести мне воды…
- Да, конечно, - с готовностью ответил купец.
Позвав мальчика с водой для Саида и повелев немедленно освободить служанок Адолат, томившихся в кладовке, купец Рахматулло принялся размышлять. Да, действительно, придумано было неплохо. Напасть на его караван, чтобы вынудить его всё бросить и спешно покинуть собственный дом, оставив жену беззазщитной. Неудивительно теперь, что напавшие на караван разбойники ничего не взяли. Проникнуть через ворота под видом бродячих ремесленников, похитить Адолат, поместив её в большой глиняный кувшин, который не вызовет подозрений даже средь бела дня… Значит, им нужна была Адолат? Но зачем? «А жён отнимает то смерть, то измена»… Неужели злодеи решатся убить её? «Как речку, жену не удержишь в плену». Быть, может, это намёк, что они не собираются долго её удерживать у себя и могут вернуть её в обмен на что-то… Но на что?
Тут взгляд купца упал на свиток, лежавший на полу. Он, не мешкая, развернул послание и принялся читать:
Привет тебе, о достославный шейх всех людей сметливых! Дошла до нас весть, что утратил ты своё сокровище, ценностью равное всей казне Тимур-Ленга. Сокровище такое не часто можно найти у купцов, ибо носит оно имя – справедливость. (5) Где уж теперь отыщешь ты её? Разве что за райскими источниками, в которых получают награду все долготерпеливые…
Впрочем, может быть, и на небесах нет её… Быть может, и райские яства станут отравой для сильных и могущественных? Быть может, и пламя лучше глины, а зло сильнее добра? В самом деле, говорил же поэт Башшар ибн Бурд:
Адама ветхого был Иблис достойнее…
Об этом помните вы в своей гордыне.
Адам был глиняный, а Иблис из пламени –
С чистейшим пламенем не сравниться глине! (6)
Подарив тебе эти мудрые стихи, мы, великий владыка джиннов, на время прощаемся с тобой. Но ты знаешь, где найти нас, сделай это как можно скорее. Я буду ждать тебя сегодня ночью, но ни один правоверный не должен идти с тобой на место нашей встречи…
Купец Рахматулло ещё несколько раз пробежал глазами послание. В начале оно показалось купцу затуманенными речами безумца. Но не прошло и нескольких мгновений, как он подозвал мальчика-служку, того самого, что был с ним на месте гибели караванщиков, и приказал немедля со всех ног бежать во дворец визиря Азиз-бека. На прощание купец приказал мальчишке передать визирю один совет.
- Смотри же, ничего не перепутай! – напутствовал слугу Рахматулло.
Когда мальчик убежал исполнять приказ господина, купец продолжил размышления, но уже спокойнее. Ход его мыслей прервали чьи-то шаги за спиной и скрип открываемой двери.
Купец молниеносно обернулся. Неужели в дом снова проник один из похитителей?
- Мамед! – вскричал он радостно. – Ты вернулся!
- Да, господин, - немного оторопел от бурной радости хозяина его верный летописец. – А почему у нас в доме так, словно Чингис-хан снова захватил Бухару за время моего отсутствия?
- Расскажу всё по порядку, - ответил Рахматулло. – А ты почему не у дяди в Тебризе?
- Я ехал к дяде, но вспомнил по дороге, - начал объяснять Мамед, - что хотел прочесть ему несколько своих рукописей о наших приключениях, господин, вот и вернулся за ними и за своим каламом. Мой дядя, судя по его письму, человек грамотный, и он был бы рад узнать, что его племянник состоит при благородном человеке и описывет его подвиги, словно Джафар-ат-Табари деяния пророков и царей, - продолжил Мамед высокопарно. – Да и калам пригодился бы мне в дороге. Вдруг бы я решил описать красоты тебризских ковров, шум тамошнего базара… К тому же говорят, будто каждый побывавший в Тебризе становится поэтом. Так повелось со времён дервиша Шамса, наставника великого… (7)
- Ну, то есть ты хочешь сказать, что поспешил домой ради калама и нескольких свитков? – с хохотом прервал его речь бухарский купец. – Ты и представить себе не можешь, как ты вовремя возвратился! Как ты мне сейчас нужен! А к дяде можешь и не возвращаться, мой Джафар-ат-Табари, - добавил он, передразнивая высокопарный тон своего летописца. – Ибо его у тебя просто нет, а письмо это было ловушкой наших врагов, дабы оставить меня в одиночестве… Но, пожалуй, стоит всё тебе рассказать с самого начала…
И тут Рахматулло поведал Мамеду о печальных и таинственных событиях последних дней и, окончив свой рассказ, показал письмо от того, кто именовал себя владыкой джиннов.
- «Разве что за райскими источниками, в которых получают награду все долготерпеливые», - перечитал его строки Мамед и вскричал. - Значит ли это, что ты теперь увидишь свою супругу только в райских садах, господин?
- Вовсе нет, - спокойно произнёс в ответ купец Рахматулло. – На самом деле в письме речь идёт о конкретном месте, что находится неподалёку от нашего города. Скажи, Мамед, разве ты не слыхал об источнике (8) пророка Айюба в Бухаре?
- Может быть, и слышал, но точню не припомню, - наморщил лоб преданный слуга купца. – Я ведь нездешний…
- По легенде, - начал свой рассказ Разматулло. – Пророк Айюб, потеряв детей и состояние после обрушившихся на него Иблисовых кар, скитался по свету и в скитаниях своих дошёл до Благородной Бухары. Именно в наших местах Аллах исцелил пророка Айюба, и там он нашёл свою могилу. На месте погрбения забил источник, вода из которого чудесным образом та же самая, что и в источниках самого рая. Вот он райский источник, в котором долготерпеливые смывают свои грехи, ибо пророк Айюб перенёс много. Остаётся добавить, - продолжал купец, - что во времена амира Тимура, а, может быть, и ранее, на том месте, где была могила пророка и бил ключ, возвели мазар. В окрестностях же мазара издавна расположено кладбище. Вот там мне и придётся встретиться с тем, кто называет себя «владыкой джиннов». И встреча эта произойдёт сегодня ночью. Видишь, он сам пишет: «Я буду ждать тебя сегодня ночью…»
Кладбище? – переспросил Мамед. – Мой господин будет встречаться с безумцем и убийцей на кладбище?
- Верно, - кивнул головой тот. – Разве тебя это удивляет, Мамед? Ведь именно на кладбищах предпочитают собираться джинны, - усмехнулся купец.
Не ходите один, мой господин! – взмолился Мамед. – Он убьёт вас там... Можно я пойду с вами? Ведь я – мусуьманин-шиит, а, стало быть, не совсем правоверный… ну с точки зрения благочестивых бухарцев, разумеется… А лучше вообще не ходите на это проклятое кладбище!
Купец Рахматулло в ответ произнёс стихи:
От смерти, Асами, бежать не стоит в горы:
Непререкаемы у смерти приговоры.
Это, наверняка, снова строки аль-Маарри, господин? – догадался Мамед. – Но ведь нигде и не сказано, что за смертью нужно спускаться в колодец. И уж точно не следует идти за смертью на кладбище…
- Ты мне будешь нужен здесь, в моём доме, Мамед, - твёрдо произнёс купец. – Сейчас я скажу тебе ещё пару слов, а после отправляйся поскорее к Юнусу и передай ему, чтобы он поставил своих людей возле нашего дома сегодня ночью и пусть ещё пошлёт несколько человек по рынкам Бухары, чтобы…
Тут Рахматулло наклонился и что-то зашептал Мамеду на ухо.
Спустя некоторое время тот отправился исполнять поручение господина. Купец долго смотрел ему вслед, а потом промолвил тихо:
- Разве я говорил тебе, Мамед, что собираюсь на кладбище в одиночку?
3
Ночь на кладбище близ источника пророка Айюба была такой же тихой, как и обычно. Купец Рахматулло уже отчаялся ждать, когда чей-то визгливый голос произнёс:
Я одинок, и жизнь моя пустынна,
И нет со мной ни ангела, ни джинна.
Незнакомец продолжил, едва скрывая торжество:
- Да, я одинок. Но джиннов вокруг меня предостаточно, я и сам, можно сказать, джинн… Настоящий владыка джиннов…
Тут Разматулло заметил фигуру сморщенного старика в свете факелов Чуть поодаль, в неверном свете, можно было разглядеть, как двое мужчин держали связанную женщину.
- Приветствую тебя, о шейх торгующих и путешествующих, – церемонно обратился к Рахматулло старик.
- И тебе привет, о шейх воров и убийц, - тем же церемонным тоном ответствовал ему бухарский купец. – Видишь, я сдержал слово… Я явился на кладбище, и никто из правоверных не знает об этом… Отпусти её.
- Да пожалуйста! - ухмыльнулся старик. – Я не держу её… Эй вы, - приказал он своим подельникам, - разввяжите ей руки.
Через несколько мгновений Адолат подбежала к мужу.
- Беги, милая, - напутствовал её купец. – Беги и не оглядывайся…Я же, пожалуй, задержусь ещё немного…
- Да в общем-то ты мне тоже не нужен, - визгливо засмеялся старик. – Я тебя не задерживаю. Ведь ты потерял всё. Ах да! Я позабыл: тебя же сейчас ищет половина Бухары как поджигателя и убийцу! Думаю этой ночью ты позавидуешь самому последнему обмывальщику мёртвых из квартала Джуйзар! (9) Так что, вероятно, тебе лучше остаться здесь. Окрестности мазара пророка Айюба – наилучшее пристанище для обнищавшего купца, потерявшего состояние и доброе имя. Я бы даже посоветовал тебе выкопать могилу на этом кладбище. Сотни лет эта земля принимает кости умерших, несомненно, она примет и твои бренные останки...
- Погоди, погоди, - прервал язвительные речи старика купец Рахматулло. – Я ведь тебя помню… Ты тот самый разбойник, что захватил меня и моего дядю в плен ради выкупа и держал нас в оковах в пещерах Пули-Зиндана (10), а потом, витая в грёзах, внушённых тебе сладкими шариками маджнуна, (11) ты заявился в наше слёзное узилище и похвалялся, будто ты сможешь управлять джиннами и они вознесут твой трон в небо, словно трон пророка Сулеймана. Когда ты подписал своё послание именем владыки джиннов, я сразу вспомнил о тебе... Да и стихи, начертанные на арабском языке, напомнили мне ту историю с сокровищами и моим дядей. У меня, ничтожного, не хватает духу спросить, неужели твоя мечта осуществилась и джинны теперь повинуются тебе, о многомудрый шейх? И какое тебе дело до меня, простого торгаша?
- Верно, - пробормотал в ответ разбойник, и даже в кладбищенской тишине, казалось, можно было услышать, как заскрипели его гнилые зубы. - Только джиннам, да их хозяину Иблису ведомо, что я пережил, скитаясь по пустыне. Твой дядя сумел обмануть меня, но ты меня не обманешь, змеёныш! Давно, очень давно я наблюдал за тобой. Мои люди проникли в твой дом и прочли рукописи твоего верного слуги о твоих подвигах. До меня дошли толки, как народ в Самарканде расправился с неправедным судьёй, после того, как ты изобличил того в собрании правоверных. Для меня нашли в твоём доме свиток, написанный якобы от имени богини Кали… Поэтому я тоже решил поиграть с тобой в переписку. Серьёзный же тебе тогда достался противник… Но ты одолел его! Я ненавидел тебя, но я был горд за тебя! Ведь это я породил тебя, такого хитроумного и прозорливого! Это прозябание в пещере в оковах, потом скитания по пустыне закалили твой характер, и своей твёрдостью он уподобился алмазу! Что ж! Я дал тебе все эти завидные дары, я же и лишу тебя всего и втопчу во прах!
- Разреши, почтенный, - вставил тут слово купец Рахматулло. – Разреши, коли ты зовёшь меня прозорливым, я сам поведаю тебе о всех твоих кознях против меня. Ты похитил Адолат и назначил мне свидание на кладбище, дабы я ушёл из дома в ночной час и оставил жилище своё без присмотра. Ежели я пришёл бы сюда вместе со своими слугами, тебе было бы даже сподручнее. Так вот, пока я был бы на кладбище, твои люди подожгли бы мой дом и жилища по соседству. Полгорода могло бы сгореть от такого пожара… После чего, где-нибудь неподалёку от моего дома, они оставили бы смолу и паклю так, будто я сам поджигатель. И в это же самое время другие твои люди вопили бы на всю Бухару и будили бы добрых горожан, мол, купец Рахматулло, вор и поджигатель, сошёл с ума, поджёг собственный дом и убежал на кладбище возле колодца Айюба болтать с джиннами… Что? Что? – насмешливо спросил он сам у себя. – Зачем почтенному купцу поджигать своё жилище и пол-Бухары вместе с ним? Ну как же? А исчезнувший караван, идущий с товарами из Шаша? Никто бы не поверил, будто нападавшие убили караванщиков и бедных тварей, верблюдов, но не тронули товара! Купец, рассказывающий подобные небылицы, вполне может и поджечь собственный дом. Просто прикрываясь своим безумием. Или хотя бы потому, чтобы прикинуться нищим и не платить своим приятелям из народа яхуди, что давали ему денег, чтобы снарядить караван.
Письмам, что купец получал от своих врагов, действующих под личиной джиннов, никто бы не поверил. Неграмотные попросту не сумели бы их прочесть. Грамотные могли бы убедить себя, будто купец сам их написал в безумии…
Конечно, почтенный купец мог обратиться за помощью к визирю Азиз-беку. Не то чтобы визирь являлся другом почтенного купца, вовсе нет! Просто купец оказывал ему некоторые услуги... Вот поэтому визирь должен был умереть от яда. Яд ему должны были подмешать в утку под молочным соусом. Но ты, о самозванный владыка джиннов, слишком высоко взлетел на небеса на своём троне! Ты проболтался, когда писал в своём остроумном послании: «И райские яства станут отравой для сильных и могучих». Дело в том, что Азиз на языке пророка как раз обозначает «сильный» или «могучий». А в «Послании о царстве прощения» Абуль – Аля – аль-Маарри есть рассказ о том, как поэты лакомятся в раю уткой под молочным соусом… Вот так я понял, в каком блюде следует искать яд, - и не ошибся!
Во всём остальном ты тоже просчитался. Я оставил свой дом под надёжной охраной. Пока мы с тобой ведём беседу о поэзии, одни мои друзья схватили твоих поджигателей, а другие – твоих клеветников! Не суди меня строго за то, что я разрушил все твои коварные замыслы. Ведь я сдержал слово, данное тебе, я пришёл сюда и не привёл с собой ни одного правоверного… Но и ты сдержал своё слово – отпустил Адолат. Поэтому я даю тебе возможность самому уйти навсегда в твой вожделенный мир грёз при помощи сладких шариков маджнуна и быть навеки там властелином джиннов, гурий, кого угодно!
- Сдержал слово! – снова захихикал старик, но как-то тускло и вымученно. – Поглядите на него, он сдержал слово! Но ежели с тобой сейчас рядом нет никого из правоверных, тогда, стало быть, ты один и ничто не мешает мне приказать убить тебя тотчас!
- Мой догадливый владыка огненных духов, тех, что подслушивают разговоры самих ангелов, - ответил Рахматулло. – Разве я говорил, будто пришёл сюда один? Я привёл с собой людей из племени яхуди. Про них нельзя сказать, будто они правоверные, хотя они, безусловно, люди писания. И уж точно они вполне способны связать тебя и твоих подельников!
Едва бухарский купец закончил, как из темноты выскочило несколько человек и все они направились в сторону старика и его товарищей.
- Прими сладкие шарики, - ещё раз посоветовал тому купец Рахматулло. – Не заставляй отправлять тебя на встречу с визирем Азиз-беком. Визирь, конечно, будет рад найти в тебе ценителя тех, чьи стихи звучали при дворе халифов в Дамаске и Багдаде, но он, не раздумывая, посадит тебя на кол, ибо это достаточная кара для тех, кто испортит ему аппетит во время ужина… Мне, как, можно сказать, твоему приёмному сыну, было бы жаль видеть тебя в руках палачей.
Старик в ответ с чувством произнёс:
Человек благородный везде отщепенец
Для своих соплеменников и соплеменниц.
После чего он отправил себе в рот белую пригоршню…
- Нет, не был этот почтенный старец благородным человеком, - словно про себя заметил купец Рахматулло. – И до великого слепца аль-Маарри ему далеко… Ибо аль-Маарри лишила зрения хворь в детстве, сей же старец сам ослепил себя своей ненавистью и гордыней. Огни джаханнама – единственное что он видел сквозь пелену, эти огни стали путеводной звездой для него… Будет лучше, если все будут думать, что он погиб ещё тогда в пустыне...
4
Спустя несколько дней купец Рахматулло и его слуга Мамед были во дворце визиря Азиз-бека и наслаждались после обильного пиршества беседой с хозяином дворца.
- Я надеялся, будто мои враги, ежели захотят убить меня, попытаются сделать это, как исмаилиты с визирем Низам-аль-Мульком (12). Скажем, попробуют заколоть кинжалом на глазах у толпы или хотя бы отравят ланцет для кровопускания, - лениво говорил Азиз-бек. – А добавлять яд в молочный соус для утки? Как это мелко… Скажи, Рахматулло, а как ты догадался, будто преступники собираются придать город огню?
- Начну я, наверное, с того, - ответил купец. - Что самый главный злодей, уверенный в собственной безнаказанности, проболтался в своём собственном послании ко мне. Он посмел процитировать богохульные стихи Башшара ибн Бурда:
Адама ветхого был Иблис достойнее…
Об этом помните вы в своей гордыне.
Адам был глиняный, а Иблис из пламени –
С чистейшим пламенем не сравниться глине!
Как известно, Всевышний сотворил Адама из глины. Но из глины также возводят и города. Человек, наделённый толикой разума, мог увидеть в этом четверостишии злорадоство при виде сгоревшего города. Да и сами постоянные напоминания злодеев об аде, где властвует пламя, превращение старого доброго карагача в дерево заккум с растущими на нём головами, разговоры о джиннах, сотворённых, как известно, Аллахом из бездымного пламени, - всё это говорило о желании нечестивцев превратить огонь в орудие своих преступлений.
- Объясни, господин, - спросил тут Мамед. – А почему из всего моря поэзии, сложенной на языке пророка, злодей избрал стихи аль-Маарри?
- Именно аль-Маарри, - промолвил в ответ Рахматулло, - написал в своё время сатирический трактат «Послание о царстве прощения», где один напыщенный богослов посещает рай, ад и царство джиннов. При том, джинны в этой книге выглядят не хуже людей… К тому же присущий Аль-Маарри взгляд на мир, исполненный неподдельной горечи и разочарования, лучше всего подходил этому озлобленному разбойнику.
И, наконец, не так давно я сам неосторожно процитировал строки аль-Маарри, тогда, помнишь, Мамед, когда мы искали ханского сокола… Я говорил:
Так далеко зашли мы в невежестве своём,
Что мним себя царями над птицей и зверьём.
Эти мои слова дошли до моего врага, ведь он давно следил за мной, и враг решил преподать мне урок, выставить меня животным и невеждой…
- Скажи, господин, - задал Мамед ещё один вопрос. – А есть ли в творчестве аль-Маари хоть один бейт, способный заставить полюбить жизнь?
- Есть, - кивнул в ответ купец Рахматулло и произнёс:
Я пристрастие к жизни хотел бы себе запретить,
Но лица не могу, не могу от неё отвратить.
Потом купец долго сдерживал смех, глядя как Мамед старательно выводит эти строки в своём свитке.
Примечания:
1. Шаш – старинное название города Ташкента.
2. Абу-ль-Аля аль-Маарри (973 -1057) – арабский поэт. Здесь и далее его стихи даны в переводе А.Тарковского и Н.Горской.
3. Коран, сура 11 «Худ»; аят 108(106).
4. Здесь цитируется «Послание о царстве прощения», написанное Абу-ль-Аля аль-Маарри в 1033 году в форме письма к сирийскому богослову и литератору Ибн-аль-Кариху и повествующее о путешествии аль-Кариха по раю, аду и царству джиннов. Перевод Б. Шидфар.
5. Адолат (узб. «Справедливость») – так буквально переводится имя жены купца Рахматулло.
6. Башшар ибн Бурд (714-783) – арабский поэт. Был убит в тюрьме после того, как его стихи вызвали недовольство омейядского халифа аль-Махди. Указанное четверостишие содержится в тексте «Послания о царстве прощения» в переводе В.Микушевича.
7. Шамс-ад-дин Тебризи (1185-1248) – дервиш, друг поэта Джалаладдина Руми ( 1207-1273).
8. Чашма-Айюб – колодец с источником в Бухаре, возникший, по легенде, во времена пророка Айюба (библейского Иова), над которым, по некоторым источникам, в XIV веке, был возведён мазар (мавзолей). До 30-х годов XX века мазар окружало огромное кладбище, насчитывающее историю около тысячи лет. До XVI века колодец, мазар и кладбище не входили в состав города Бухары.
9. Джуйзар («Золотоносный канал») – селение за городской стеной, позже квартал Бухары, расположенный на юго-западе города, где жили обмывальщики мёртвых, чьё ремесло считалось презренным занятием.
10. Пули-Зиндан («Мост-к-Тюрьме») – скалы на берегах реки Амударья, служившие прибежищем разбойников. В пещерах, вырубленных в этих скалах, разбойники держали богатых купцов и других знатных людей с целью получения выкупа.
11. Маджнун – наркотик на основе опиума, изготовленный в виде шариков с добавлением сахара.
12. Низам-аль-Мульк (1020-1092) – визирь на службе у сельджукских султанов. Был убит сектантами-исмаилитами.
Добавить комментарий