МЕЧТЫ СБЫВАЮТСЯ
История эта сравнительно недавно приключилась, по соседству. Мне её родной дядя героев под строжайшим секретом рассказал - не врун, не пустобрёх. Просил только имён не называть. Я в достоверности услышанного поначалу сильно усомнился, но он клялся-божился, библией даже потрясал…
…Жили-были два брата-близнеца. Никто их с рождения отличить не мог, даже мать родная. И потому подарила двойняшкам два одинаковых браслета, одному – малахитовый, другому - аметистовый. Братья с детства смекалистые были, быстро сообразили, как подарками правильно пользоваться. На свидания друг вместо дружки ходили, и экзамены сдавать, да и старенькую бабульку дурачить любили.
Проще простого было, браслетами махнулись - и готово дело…
…Женились тоже на близняшках, в один и тот же день и час. И стали жить-поживать. А между делом родную науку – биологию - прославлять. С вирусами успешно бороться, инфекциями разными. И так случилось, что после международного симпозиума в Женеве одного в Калифорнию работать пригласили, где он и осел, а второй так и остался на исторической родине, на брегах Невы. Но скучал каждый по половинке своей отчаянно, по телефону братья чуть не ежедневно беседовали, и в отпуск встречались каждый год – то в Европе, то на всём готовом - в Мексике или Доминикане. И, понятное дело, не только выпивали там и закусывали, но и на политические темы жарко беседовали, хотя и договорились не заводиться сверх меры. Иногда, случалось, так расходились, что крепко ссорились, однажды полгода не разговаривали. Насилу жёнушки спорщиков помирили.
И вот однажды приехал меньшой погостить, в Америку. И где-то перед самым его возвращением домой, приговорив на двоих штоф виски, братья опять не удержались - к политике обратились.
И молвил один: «А президент-то вновь избранный - того, слабак. На ногах едва стоит, в именах путается, и сынок его на Украине взяток нахватал. Сам – марионетка и страна в тупике – на грани развала, во власти недоумков и невежд.»
И ответствовал второй: «Спорить не стану, всё правда. А тот, другой, что тебе по вкусу, – пахан в законе и свобод душитель! Террорист и убийца. Вся страна в страхе – кого отравили, кого в тюрьму засадили, кой-кого из страны насильно выдавили. Воры в законе легализованы. И страну, ресурсами богатейшую, под его водительством олигархи придворные разворовали…»
«Но зато он – лидер, настоящий мужик. В прорубь ныряет, со стерхами летает, и в ночном хоккее шайб поболее олимпийских чемпионов забрасывает! Его полстраны уважает.»
«Зато вторая и свободный мир ненавидят. Даже в Давос не приглашают, не то, что в Белый дом. Нерукопожатный он, только диктаторы кровавые с ним дружбу водят.»
«Так-то оно так, но и эта страна в пропасть катится. Многое - непоправимо. До чего дошли – полицейские комиссары на колени перед бандитами шмякаются, ботинки целуют. И толерантность грёбаная до чего довела – все друг перед другом грешны и репарацию требуют. Чистый идиотизм! А конгресс карикатурный какой - чистый дом престарелых, болото затхлое. Молодую поросль ни в жизнь к кормушке не подпустят, только когда мастодонты вымрут…»
«А в России что, дума не посмешище? Зоопарк! Горлопан вечного призыва – народу на потеху, боксёр с лицом убийцы, фигуристка недалёкая. И ещё эта – гимнастка каучуковая из варьете, чудеса политической гибкости проявляет. Хотя ей подобные выкрутасы не в диковинку - с детства прогибаться учили. Пенсионерам на копейки, потом и кровью заработанные, не прожить. Наука в захирении, все деньги на оборонку кидают. Своего, считай, ничего конкурентоспособного не производится, один пшик. Молодёжь, кто не спился, поголовно в загранке, на заработках. А тут-то благотворительность в почёте, на культуру жертвуют, бездомных кормят, жильё им бесплатное предоставляют и медицину.»
«Ну, да, а они как валялись на улице, так и валяются, пейзаж городской да воздух портят, а жильё своё сдают и деньги на наркоту пускают.»
В общем, спорили они – спорили, и у каждого неотразимые аргументы были. И орали друг на друга, и обзывали по-всякому - изощрённо, и по столу кулаками молотили. Так незаметно и вторую бутылочку отборного Макаллана к штофу под стол отправили. И как-то так вышло, доподлинно неизвестно, как и что спровоцировало, младшенький предложил странами проживания поменяться. Отличить их невозможно, и биологи оба, а браслетами и поменяться недолго, как в детстве.
Добавлю, чтоб понятнее читателю было, каждый свою страну последними словами охаивал, а чужую - едва ли не до небес восхвалял. Невероятно, но факт.
Словом, ударили по рукам, инструкции по выживанию на новых рабочих местах написали, браслетами поменялись, паспортами да ключами от машин, обнялись - прослезились…. Да вот ещё, напомнили друг другу, что у питерской жены-близняшки родинка под правой грудью, а у американской – наоборот, над левой. На дорожку присели и в аэропорт покатили, благо американская жена в командировке была.
И стали жить-поживать в полном с собой согласии. Но… недолго. У нового русского одной бессонной белой ночью внезапное прозрение наступило. Бросился в одночасье единокровному звонить. Но поправить, как ни старался, ничего не удалось. Новый американец рогом упёрся, ослом заупрямился. И климат ему в Калифорнии нравился, и бенефиты рабочие. Да и к жене новой сильно прикипел – умнице и разумнице. И не стерва как законная – питерская - прокурор по особо важным. А какой дурак захочет в статусе обвиняемого всё время пребывать?
…Так и прожили до старости, рассорившись вдрызг и навсегда, чем несказанно жёнушек удивили. Те даже к ясновидящим по месту жительства ходили, но и те причину ссоры не разгадали. Перекрестились только, трижды через левое плечо злобно сплюнули и, неслыханно, деньги за сеанс вернули. Хотите – верьте, хотите – нет!
МОЯ ВЕЛИКОЛЕПНАЯ СЕМЁРКА
Лет мне немного, намедни сорок справила. И уже год - вдова, муж, любимый, на мотоцикле разбился. И подружки, видя, что грущу в одиночестве, места себе не нахожу, стали с потенциальными женихами знакомить. Ну, я сначала отбрыкивалась да отнекивалась, потому как своего единственного забыть не могла. А недавно решила: дай попробую, чем чёрт не шутит. Вдруг повезёт - и достойного человека встречу, все лучше, чем век бобылихой коротать. Одно только условие поставила – не более семи раз попробую – и число счастливое, и фильм недавно посмотрела по теме – «Великолепная семёрка».
…Первый кандидат был, на первый взгляд, всем хорош. Высокий, статный, в зубах – «Мерседес», не менее. Но… заикался так, что ни слова понять невозможно было. Раз десять пытался моё имя произнести, но так и не смог. Всё время к первому слогу возвращался, как заезженная пластинка. Ушла не попрощавшись, пока он перед зеркалом репетировал.
Второй, не успев в кафе, куда пригласил, зайти, стал меня со всех сторон осматривать – несколько раз вокруг и около обошёл, крякнул одобрительно, а потом поинтересовался: «А вы случайно не шьёте?» Ну, я, понятно, в недоумение впала, заикаясь, спросила: «А это ещё зачем?!» На что кавалер, ничтоже сумняшеся, ответствовал: «А у меня от умершей жены «Зингер» остался, хотелось бы по назначению использовать.». Ну, я мечтателя не обнадёжила, соврала, что артрит одолел и смылась…
У третьего глаза в разные стороны смотрели. Как ни силилась, не поняла, куда он смотрит. Толи на меня, толи на соседку по дому, которая на минутку за солью забежала. Или на сантехника, что протечку устранял. Я его, разноглазика, немедля к сестре своей двоюродной, в оптику за углом, лично препроводила, к окулисту в кресло.
Четвёртый культурный такой был, начитанный, но никак вспомнить не мог, зачем пригласили. Посоветовала забывчивому лекарство, что авторитетный Познер народу рекомендовал. Сама и заказала - по интернету…
Пятый – чистый боров был, упитанный. Прямо с порога без обиняков спросил: «Ну, рассказывай, какое приданое приготовила? У меня, правда, у самого всё есть: квартира по восьмой программе, машина-десятилетка, а вот виллы на Азурах пока нет. И самолёта личного…» Я этого Ротшильда местечкового в «Лексусе» своём накрученном с шиком по городу прокатила и в самом неблагополучном районе города другую невесту искать оставила. Послала за жвачкой на заправке, а сама умчалась с ветерком.
Шестой самолично на улице знакомиться подкатился. Мы его с подружками через пару дней на «День влюблённых» в ресторан пригласили. Выпил-закусил за наш счёт, зарозовел, по ромашке увядшей каждой вручил, потом в туалет по нужде отпросился, ручкой издали помахал – и был таков… Хотела было догнать, счёт вручить, да подружки отговорили.
Ну а на десерт судьба и вовсе посмеялась. Футболиста некогда знаменитого подсунула. Легенда из «Музея славы». Левая нога у него, в газетах прочла, убойная была. Гроза воротчиков всего мира, ни одного пенальти за карьеру не смазал. Дома - целый шкаф призов и медалей. И фото во всю стену - в трусах до колен и с мячом. Хороший такой дядя, открытый. Во вкусах постоянный – вечно в потёртом тренировочном ходил, даже в церкви. Один только вопрос с порога задал: «На воротах стоять будешь?! Мне тренироваться ежедневно требуется, чтоб прицел не сбился…» Пришлось разочаровать бывшего снайпера, солгала, что плохо вижу и мяча боюсь…
После уже ни с кем знакомиться не соглашалась. Разочаровалась. А тут ещё сестра итальянскую пословицу по случаю напомнила - «Лучше жить одной, чем в плохом сопровождении…» Буду свой век с сестрицей доживать - вдвоём. Она у меня старая дева. Мужчин на дух не переносит. Видно, со своей великолепной семёркой ещё в юности повстречалась. Такие дела…
ПИСЬМО С ОКАЗИЕЙ
Привет, дорогая моя подружка!
Давненько от тебя весточек не было. Как сама, Митяй мой? Все ли здоровы? Когда уже наконец в гости пожалуешь, виза твоя ещё два года действует. Чего медлишь, что мешает? Колька что ли, твой ухажёр – балабол и бузотёр – или свадебный салон хиреющий? Брось и то, и другое – без перспективы. А у нас тут, в Америчке, расцветёшь. Ты ведь красавица и ноги – до неба, такие - в цене. А у тебя ещё и коса русая – до пояса. Здесь и не чета тебе счастье нашли. Найдём какого-нибудь сахарного папика – врача или лоерка успешного, нестарого, а, может, даже владельца продуктовой базы подхватишь, муж мой нонешний с одним дружбанит, рыбачат и охотятся вместе.
Узнаешь, что такое роскошь.
Я и сама, знаешь, уже троих, как на нелегалку осталась, поменяла, и каждый раз - к лучшему. Живу, как в сказке, шикарно. Гражданка уже, со всеми правами. Ты же, по отзывам, в постели – дикий зверь, наша школа, это не каждой дано. Они, дурачки сладкие, на всё ради секса и вывески смазливой готовы. Тебе и стараться не надо, сами на шею вешаться будут, жён законных вмиг позабудут, в мэрию регистрироваться поволокут. И вот ты уже – миллионерша. На половину им нажитого, годами трудами непосильными - накопленного иль наворованного - претендовать можешь. И не отвертится, таков закон. Будешь с утра до вечера собой заниматься – шопиться, по салонам красоты ходить да на массажи…. Ювелирку на аукционах скупать. И любовники - какие хошь…
Ты там за собой следи, чтоб на пике формы явиться, тут очередь на тебя, копытами самцы бьют, названивают, понты гонят. Молодость она ведь быстро проходит, ты не тяни, подсуетись.
Ну и главное. Давай до твоего приезда в Каннах повстречаемся, там у меня квартирка. И Митяя моего ненаглядного привези, пять лет кровинушку свою не видела. Документы мои на гражданство дважды теряли, ротозеи безалаберные, без них его сюда не выписать. И в гости злодеи посольские не выпустят. Уроки мы по Скайпу делаем, емелями обмениваемся, но прижать хочется, поцеловать. Один сынок ведь у меня… Истосковалась по нему, измучилась. Того гляди, парня в армию заберут, что, сама знаешь, – не сахар. Дедовщина, горячие точки планеты, несколько лет коту под хвост. Надо парнишку спасти, уберечь. Годик-другой в княжестве поживёт, глядишь, документы приспеют…
О деньгах не беспокойся, за всё заплачу, а на Лазурном берегу, как в раю. Отдохнёшь – и душой, и телом. А, может, на тебя кто из княжеской элиты глаз положит, западёт. Этим летом давай и встретимся, пока купаться можно.
Обнимаю и до скорой встречи. Твоя Танька-каланча с Коломенской.
ЖИЛИ-БЫЛИ БРАТ-СЕСТРА – САТАНА В БЫТУ ОДНА
И с раннего детства всё время ссорились, подлянки друг дружке устраивали. То игрушки любимые стибрят да распотрошат, то в дневнике школьном фразу матерную в адрес учителя напишут. И все время друг друга ревновали: он, что отец её больше любит, своей наследницей считает, она – что маменька целует его чаще и шоколадом пористым угощает.
Так и жили – в нелюбви взаимной, а уж когда до наследства родительского дела дошло, совсем на ненависть изошли. Всё считали да пересчитывали, чтоб никому больше не досталось. Хотя родители, чада свои, зная, мудро всем распорядились - по справедливости.
Так и жили-поживали, так и состарились. Семьями своими не разжились, жили в родительской и по-прежнему не ладили. Шипели да ворчали друг на друга, в судьбе своей несчастливой родственника обвиняя.
Брат первым из жизни ушёл, однажды - без видимой причины - не проснулся. Сестрица на радостях поминки пышные в ресторане устроила, веселилась весь вечер. А домой вернувшись, стала немедля брата вещи из дома на помойку выкидывать. Ещё и дезинфекцию на дом пригласила, чтоб духа его в доме не было. Но то на фото их детское натыкалась, то на носок его одиночный, то запонки новые в шкафу обнаруживала. Гневалась тогда и недобрым словом родную кровь воспоминала.
…Шли годы, друзьями да знакомыми близкими похвалиться она не могла, да и характер её склочный многих отвратил. И, мало-помалу, стала она брата вспоминать, их детство, жалеть, что фотографии все общие повыбрасывала, что крови столько родной выпила. Грустить, одним словом, расстраиваться, что никогда слова ласкового брату не сказала, не обняла, в любви не призналась. Осознала, что единственный он у неё в жизни родной человек был, единокровный. И часто стал ей брат ночами сниться, к себе звать. И мечтала, как они на небе встретятся и упущенное за жизнь наверстают…
И настал миг, подошла к финишу и её земная жизнь. И взлетела её душа радостно, надеясь на скорую встречу с братской. Но… случилось непоправимое – не встретились они; одна в раю оказалась, в поднебесье, другая – в противоположном совсем конце – в аду. И почему такое, а не иное, там - в неведомой небесной канцелярии - решение вынесли, никто не знает. Разве что ОН, так разве ж скажет?!
БРАК ПО РАСЧЁТУ
Семья Зайчевских в Одессе на привозе жила. Верховодила в ней баба Зина, женщина шумная, бойкая, в самом соку, на словцо острое. А при ней сын да жена его законная числились и ещё брат Зюзя - заика и слегка не в себе. И вот однажды случилось сынку Зинкину анкету американской лотереи заполнить и, к всеобщему удивлению, выиграть. И собралась после жарких споров семья на постоянку, куда баба Зина ехать наотрез отказалась.
«Что я там не видела в этой Америчке, за тридевять земель?!», - громогласно вопрошала и сама же отвечала: «У меня и здесь холодильник полный, Привоз – рядом и подружки-товарки.» Была она тётка незлобивая, семье преданная хотя и хитрованка, себе на уме, по жизни рано заматеревшая, выгоду свою издали носом орлиным чуяла, а ежели не проглядывалась, уговорить невозможно было. Стояла глыбой.
И как ни уговаривали её родственники, мнение не поменяла. Так и уехали в эмиграцию - без главы семьи и бедняги Зюзи, который к тому времени окончательно в маразм впал.
…Прошло несколько лет. Население в Одессе почти сплошь обнищало, старенький ангар, где баба Зина торговала, по приказу мэра снесли, тут то баба Зина призадумалась. Стала родственникам названивать, совета испрашивать. Потом в гости приехала – с чемоданом денег. И решили они её замуж фиктивно выдать, к семье приблизить. Уговорили соседского папашу, итальянца, Винченцо Понти, денег в задаток дали и завертелась бюрократическая карусель. Визу Зинину бесконечно продлевали, денег на адвокатов потратили немеренно, в долги залезли. И пришло наконец письмо официальное с вызовом в суд, где будет решаться их судьба. Ну обе стороны, надо сказать, к тому моменту подсуетились, десятки писем любовных понаписали, каждого из будущих молодожёнов по одной фразе на чужой тарабарщине выучить заставили. Винченцо с утра до вечера повторял, как заведённый: «Я люблю тебя, бабу’шка!», а баба Зина, хотя всё в ней противилось, цедила сквозь зубы: «I Love you, Baby!»
Винченцо как мужчинка был не в её вкусе - субтильный, с похотливым взглядом маленьких, узко посаженных глазок. И всё время рвался её облапить, поцеловать - на что она его неизменно осаживала, выпирая навстречу могучую грудь и недвусмысленно показывая увесистую дулю. А когда особо напирал, кулаком грозила, с матерком: «Я на тебя портовых, бля, натравлю, одесситов наших, Брайтонских, мало не покажется! Деньги, сука, авансовые получил и кочумай, одуванчик. Неровен час - остаток не выгорит!»
…В суде Зине сразу не понравилось. «А чтой-то они меня лапают, щупают, через ворота, как в аэропорту, три раза прогоняли? Что я им – моджахед какой?»
«Вы бы помолчали, маманя.», - мрачно посоветовал зять, - «А то вас до суда домой депортируют!»
В зале, куда их привели, Зине ещё более не по душе пришлось. Сначала взор её на председательствующего обратился, который, что-то сказав полицейскому, куда-то заспешил и удалился. «Почему судья – чёрный? Что других у нет? Эти нашенских, говорят, не любят. Из бывших рабов наверняка!»
«Вы, с ума сошли, мама, здесь все равны. Дети разных народов. И не судья он, а иммиграционный офицер!» - приложила палец к губам дочь. - Островной по виду, с Вест Индии, они - очень умные бывают, интеллигентные даже. На разных языках говорят.»
Но баба Зина не унималась. «Какой такой офицер? Что за глупость? Он что - в армии служит? А полицейский – китаец - почему? И чего тощий такой? На диете что ли? Кого он такой охранить может? Что тут у вас происходит, где селекция?»
«Это - Америка, маманя.», - злобно огрызнулся из-за загородки зять. «В полиции все равны, даже те, кто совсем нет… Главное – стрелять точно и наручниками умело пользоваться.»
«И почему по-русски никто не говорит? Ведь им разговаривал Ленин. Они что, не знают? Это - языковая дискриминация!» - пробурчала Зина и погрозила пальцем американскому флагу на столе судьи, который как раз вернулся в зал заседаний.
«Чем доказать можете, что любовь у вас всамделишняя?», - едва усевшись и соблюдя начальные формальности, грозно вопросил судья-офицер и для убедительности грохнул молотком по столу, который сразу как-то неестественно на один бок скосился.
И вскричали в унисон Винченцо и Зина: «I Love you, Baby!» и «Я люблю тебя, бабу’шка!» и бросились было обниматься, но были остановлены строгим наказом: «Стоять, здесь вам не дом свиданий! Отвечайте, по существу. И учтите, если ваш брак – фиктивный, отправитесь в тюрьму!»
И проворчала Зина добродушно: «Чего там рассматривать, дело ясное – любовь у нас…», - что переводчик немедля и перевёл. Но видавшего виды офицера это не удовлетворило: «Я по существу спрашиваю, чем докажете? И детей совместных у вас нет…»
И ответствовала Зина: «Я те русским языком говорю, это - любовь. Она и в Африке любовь – на твоей исторической родине!» И для убедительности покрутила пальцем у виска.
«Что-что она сказала?» - встрепенулся, почуяв недвусмысленное оскорбление, председательствующий. Но переводчик не растерялся, сумел смягчить: «Она говорит, что любовь - понятие международное, в любой точке земного шара понятное. Потому и пальцем вокруг головы крутит.» И для убедительности указал на глобус за спиной председательствующего видневшийся.
Ну офицер не унимался: «А как же они общаются, если не бельмеса на другом языке не понимают?»
И, не дождавшись ответа от мамаши и Винченцо, явно озадаченных, ответствовала с места дочь Лена: «Переводчики мы им электронные подарили, на «День влюбленных». И пока переводчик махал протестующе руками, стараясь её остановить, офицер-судья рявкнул: «Я не вас спрашиваю - ответчиков. На первый раз за неуважение к суду - предупреждаю. В следующий раз – из зала выведу! И дело закрою!», - и указал перстом в направлении полицейского. Тот, вышколенный, немедля грозно подбоченился, ощетинился и недвусмысленно положил руку на кобуру.
Тут переводчик, которому по часам платили и который потому был крайне заинтересован в затягивании рассмотрения, семье грозно посоветовал: «Помолчите лучше, а то, гляди, действительно из зала выведет, заседание закроет. Он – строгий, порядок любит.»
Дочь и зять Зины тогда разом притихли, потухли и больше голос не подавали. А Зина с Винченцо только переглянулись и крепче за руки взялись.
А офицер-судья не унимался, вопросами истцов засыпал. «А как жить собираетесь? Где? Чем на семейную жизнь зарабатывать?» И Винченцо уж было брякнул: «Мафия поможет. Каморра своих не бросает!», но Зина, нутром почуяв неладное, упредила и рот недалёкому поцелуем закрыла.
Переводчик и в дальнейшем вопросы, самые каверзные, ловко переводил. А судья-офицер головой задумчиво покачивал, вникая. Особенно впечатлили его слова Зины, что она – женщина непритязательная, в Одессе в коммуналке жила - с восемью туалетами. Он даже переспросил, уточняя. А, получив подтверждение и соответствующий жест Зины со звуком спускаемой воды, сочувствующе покачал головой.
Еще спросил Зину какой пастой Винченцо пользуется, а у итальянца - какой последний подарок невесте дарил. На это Зина, переспросив переводчика, бойко выпалила «Самой лучшей!», а Винченцо, почесав плешивую голову, соврал: «Гуччи!», хотя Зину даже в метро не катал.
Председательствующий надолго задумался, что-то почиркал в блокноте, а потом как рявкнул: «Именем закона объявляю решение суда. Прошение удовлетворено, предоставляю невесте временную Грин карт - вид на жительство.», - и молотком для убедительности снова по столу грохнул.
Едва переводчик перевёл, произошло непредвиденное. Тучная Зина, с лёгкостью перемахнув через заградительный барьер, подскочила к офицеру-судье и, обхватив его ноги, стала неистово целовать брючины и повторять, рыдая, по-русски: «Дай те Б-г здоровья и денег побольше, дорогой мой человек. Любовь победила!»
И возопила, уже по-английски: «I Love you, Baby!»
Тут в суде страшный переполох начался. Бедный судья, он же офицер, истошно кричал, тщедушный полицейский, по его приказу, тщетно пытался бабу Зину от него отодрать. Дети Зины кричали и материли её последними словами, Винченцо упал на колени и начал молиться. В конце концов обессилевший потный полицейский защёлкнул наручники на разом обмякшей Зине и вместе с подоспевшим нарядом подкрепления увёл её куда-то. Офицер и переводчик вместе с родственниками тоже спешно покинули зал заседаний.
… Через некоторое время судья и безутешные будущие родственники встретились уже на улице. Сей же момент полицейские вывели Зину, в наручниках, и уже готовы были посадить в специально оборудованную машину - с решётками на окнах, полную наркоманов и бездомных. Как вдруг судья-офицер полицейским рукой махнул и приказал расковать и отпустить громко рыдавшую Зину, которая немедленно бросилась в объятия Винченцо.
И тогда судья-офицер, к всеобщему удивлению, вдруг обратился к Зине на ломаном русском: «Желаю счастья, бабу’шка! И тебе, деду’шка!»
И, видя всеобщее замешательство, добавил: «Я по-русски немного. В университете учил. Ведь им разговаривал Ленин! А мой имя – Ленин Барбадос.»
Ручкой всем махнул, сел в мягко подкативший лимузин и умчался неизвестно куда. А счастливая русско-итальянская семья на радостях отправилась в близлежащую пиццерию – праздновать. Где Винченцо беспрестанно потирал руки, предвкушая обещанный куш и тщетно пытался поцеловать неприступную Зину.
Добавить комментарий