Помните, у Высоцкого: «Жили книжные дети, не знавшие битв…». Есть у меня история про них. Точнее, об одном, да и разговор не о битвах, конечно. Ну, слушайте… Ботя Гурон женился. На Аське по кличке «Чума». Тихо, без свадьбы – самые близкие, человек двадцать, собрались, посидели, водки попили. Родители с обеих сторон были сильно против. При этом отцы друг друга хорошо знали, можно сказать – приятели. Они, в присутствии общего друга – Хусейна Закировича, – заключили пакт. Договорились, что по-братски воспрепятствуют развитию нежелательного романа, пожали руки, разошлись. Много чего после этого произошло, но молодёжь оказалась неудержима.
Короче, украл он её. Увёз прямо с работы. Тестю гонца заслал – своего друга Джамбулата. Инструкции: далеко в кабинет не заходить, вещать из дверного проёма. Шагбан, хоть и добряк, но мастер спорта по борьбе, мужчина рослый и очень сентиментальный. Первый раз с человеком схватился уже в армии. До этого с ним сходиться просто боялись, и как не бояться, если парень в четырнадцать лет племенному быку шею свернул.
А Ботя… Что о нём говорить – профессорский сынок. «Ботя» – сокращённое от «ботаник». Маленький, худой, мордочка в очках, кучеряшки, как с бигудей. В детстве во двор выйдет, часами у муравейника просиживает – «формика», там, «мирмика»… Ладно, женился. Год проходит, Шагбан с ним замирился, хватит, к нам поедем, знакомиться, мои предки тоже не пешком ходили. Он не из республики – соседский, родом из Карачаево-Черкессии, абазин. Боте советоваться не с кем – мать сквозь зубы разговаривает, отец в упор не замечает. Подумал, подумал – хорошо, поехали.
Аську с тёщей отправили, через недельку двинули следом. Забирать их. В селе столы накрыли, родственников, стариков пригласили. По времени подгадали – часа в два уже сидят, Шагбан, по их расчётам, вот-вот заявится. Однако эти поехали не через Невинномыск, а через Черкесск.
И на въезде в город их уже ожидали борцы. Начали знакомиться. Прямо на кругу, потом в ресторане, потом в другом ресторане. Гурон держится из последних сил – обстановка не традиционная, демократия, пьёт вровень со всеми, а у них самый маленький килограмм сто двадцать, как из пушки, весит. И не рыхлые, надо сказать, мужики. Крепкие. Когда до стременных – на берегу Кубани – добрались и вспоминали, кто как в ноги проходил, Ботя еле стоял. И это его беспокоило. Тестю тоже надо было побеспокоиться…
В Абазахабль приехали после шести. Ворота открыли, «Волга» во двор въехала. А там старики – им накрыли под виноградником, прямо напротив крыльца большого дома. Остановились, дверцы распахнулись – от Черкесска Шагбан с Ботей вместе на заднем сидении ехали, чтоб удобнее тостовать было – и вывалились они оба. Каждый на свою сторону. Большой козёл и маленький, как потом тёща сказала.
Во главе старшего стола Амырби сидел – полный георгиевский кавалер. Эти двое с карачек встали, смотрят – деды! Шагбан мозги в кучку собрал, начал тамаду выспрашивать, как положено: здоров ли, доволен ли, дети, внуки, правнуки и все, кто там есть. Но старик долго с ним не рассусоливал, прогнал – что я, спрашивает, Шагбана не знаю? Пусть идёт к молодёжи, к братьям своим, завтра с него спрошу за безобразие.
«А этого, – резанул он взглядом по Боте, – сюда!». Гурон, держась за Амина – Аськиного двоюродного – кое-как до стола добрался, сделал умное лицо и стоит, готовится отвечать. Но Амырби пошевелил своим клювом и форс выдержал. Кому хочется, пусть разговаривает с зятьком, а ему, герою Порт-Артура и Даляня, это необязательно. Ничего Боте не сказал, мановением руки отпустил их, и только, когда отходили, что-то буркнул.
Ботя спрашивает у Амина, что это за орёл, что он там проклекотал. Амин ему расписал Амырби, слова перевёл: жалко, де, Шагбан парень видный, а зять у него заморыш. Гурон оглянулся, но ничего не сказал. Сели. Начали пить. Шурья потихоньку проверяют нового родственника. Сбоку посадили самого здорового, Бека. Шагбан – раз, Бек – два. По ним точно видно, что в предках у этой семейки был какой-то о-о-очень здоровый мужик. Парень такой – натуральный Кинг-Конг, только рыжий. «Лада» у него, он машину приподнимает одной рукой, другой колесо меняет.
Сел рядышком с Ботей и время от времени поджимает. По разному: давай по полной треснем! Давай! А давай ещё раз! Нет проблем! Сестру нашу обижать не будешь? А тебе какое дело? Как? Сестра же. Ничего не сестра – моя жена, к тебе отношения не имеет.
Тут шурья парой фраз на абазинском перекинулись. Ботя засопел и сказал Амину, чтоб тот с верхом налил. Хряпнул, никого не подождав, и с этого момента началось второе отделение марлезонского балета. Зятёк русский язык наглухо забыл и по-балкарски заговорил. Все застеснялись – специально же, сволочь, в неудобное положение ставит. А красный огр разозлился и перешёл на абазинский. Минуты три они так препирались, потом профессор положил руку на плечо оппонента и спросил по-русски:
– Что, братан, в чужих руках ещё не уси…лся?
Бек рассвирепел, но этот мелкий засмеялся, снова насыпал себе, тяпнул и здоровяка за шею прихватил:
– Когда я был Чингисханом, из людей барабаны делал!
Дальше в лес – партизаны толще. Ботя потребовал водку в сталинской посуде. И до краёв. Братья переглянулись, но стакан нашли. Первую «с горкой» наш ботаник взял, произнёс «aut Caesar, aut nihil» , и опрокинул, не закусывая. Стол понял слово «аут», но до него, как оказалось, было ещё далеко.
После этого он спросил у Амина, где тот держит лошадей, ушёл в сад и канул. Подождали, нужник проверили, покричали потихоньку, чтоб старшие не услышали. Ничего. Твою душу – зять впервые в гости приехал и потерялся! Нашли в поле у стреноженного коня – пытался забраться на него, бормоча про себя «Avanti, condottieri! Moriremo per Gatta!». Ему объяснили, что скакун невыезженный, без узды и седла бунтует, утащили обратно за стол. Здесь он схватил и метнул нож в ствол ближайшей яблони. Воткнул точно под прямым углом так, что лезвие на треть ушло в древесину и с полминуты гудело, как басовая струна. Гурон ухмыльнулся, подозрительно осмотрел блондинистых шурьёв и сообщил им, что при слове «бледнолицый» его рука сама тянется к томагавку. И, довольный, указал на переменявшую блюда жену, заявив, что с этой «meine kleine zucker lieblings madchen» собирается провести ближайшие пятьдесят лет своей жизни, а посему даёт ей новое имя – «Уа-та-Уа» . И требует, чтобы она этому имени полностью соответствовала!
Аськины братья притихли. Правда, и Ботя больше не задирался, вёл себя, как порядочный зять. Разве что, периодически переходил на балкарский язык, но уже как-то не обидно. С Беком даже хором пару песен спели – каждый на родном и в лад. Пил на принципе, полными гранёными. В конце концов, мирмеколог припух, не потянул такого серьёзного разговора. Исполнил напоследок «Scotland The Brave» и закручинился.
Аська заметила задумчивость мужа, и его всем гуртом в большой дом проводили. Не буянил, шёл смирно, но головой покачивал, что сильно пугало супругу. Чуяла она, что благоверный к тем самым барабанам прислушивается. Окружили, чтоб старики не видели, походка-то уже была – мама, не горюй! Амырби Бека подозвал, как, спрашивает, этот балкарец. Бек про Чингисхана рассказал, старцы языками поцокали.
В спальне, уложив мужа на кровать, Чума заявила, что ей надо сёстрам помогать – стол-то продолжается – а вот рядом с этим субъектом сидеть обязательно. Оставили самого молодого – Амира. Инструкции были даны страшные – как вскакивать начнёт, рукой на лоб нажать и нежно уложить обратно, воркуя при этом: «Ничего, ничего, спи, это я, Ася!». Для человека, вертевшего нунчаки так, что вокруг него возникало гудящее и непроницаемое для мух облако, это было слишком. Однако деваться, ввиду недавних событий, некуда.
По отсутствию нужного опыта, Амир ситуацию под контролем не удержал. Через полчаса Ботя начал жаждать свободы, оказался проворней опекуна и, прямо в семейных труханах, вырвался на оперативный простор. На крыльцо перед виноградником. Сидевшие в сени божественной лозы патриархи обмерли. Гурон секунду-другую вглядывался в их лица. Потом хрипло скомандовал, перекрывая рёв бушевавшего в мозгах шторма: «Пошли все наверх рифы брать!». Перемахнул перила, подскочил к столу, шарахнул по нему кулаком и свирепо заорал: «Рому, или всех расшибу!».
Тут супруга, тесть с тёщей и шурья взяли его на абордаж. «Ничего, ничего, спи!» в исполнении Чумы действительно оказалось эффективным средством. Ботю снова увели наверх, уложили в постель и решили, что семья этой ночью обойдётся без помощи Аси. Пусть сидит рядом с мужем. От греха.
После увиденного старики долго молчали и, хмуря седые брови, о чём-то размышляли. Затем Амырбий прокашлялся: «А зять у Шагбана ничего… Ростом не вышел, но джигит!». Выдержав паузу и оглядев соседей, передёрнул плечами, словно от холода: «Что же он вытворяет, когда бывает Чингисханом?».
Добавить комментарий